Дренг (СИ) - Борчанинов Геннадий

Оставили только личные вещи, золото, серебро и горшок с жемчугом. А сердце болело за каждую мелочь, тем более, что всё выброшенное уже оставалось на виду, поднимаясь из озера небольшими островками.

— А теперь все за борт, — сказал я, видя, что и этого недостаточно. — Будем толкать. Гуннстейн, Кьяртан, вы остаётесь на борту.

Норманны зароптали, но я первым перескочил через борт и очутился по пояс в воде, чувствуя, как холод заползает во внутренности сквозь мокрую одежду. Следом за мной спустились Торбьерн и Хальвдан, а за ними стали выпрыгивать и все остальные. Почти три десятка человек, а значит, корабль должен стать легче на две с половиной тонны. Как минимум.

— Эйрик, лучше бы ты остался рабом там, в Кембридже, — сквозь зубы процедил кто-то из старичков.

— Поди ты в Нифльхейм, — отозвался Эйрик.

— Заткни хлебало, свей, это по твоей вине мы здесь купаемся, — сказал Фридгейр.

— Я всего лишь предложил хёвдин… — начал было Эйрик, но его перебили.

— Заткнись, сказали тебе. На берегу поговорим.

— Заткнитесь все и толкайте, — сказал я. — Главное, столкнуть его с места, дальше само пойдёт.

Мне вспомнилось, как мы толкали из грязи буханку, закопавшуюся по самые пороги. Врагу не пожелаешь. Тут оказалось даже хуже. В тот раз буханку выдернули подошедшей мотолыгой, едва не оторвав несчастному УАЗу задний мост, в этот раз придётся справляться самостоятельно.

— На раз-два, все вместе, — сказал я, упираясь плечом в мокрый и скользкий борт корабля.

Мы облепили его, словно мухи, прижимаясь чуть ли не щеками к мокрым доскам.

— Взяли! — крикнул я.

Толчок. Под килем что-то громко хлюпнуло, словно засорившийся унитаз.

— Раз, два… Взяли! — снова крикнул я.

Навалились снова, все вместе, одновременно. «Морской сокол» подался чуть вперёд. Безымянное нортумбрийское озеро крайне неохотно отпускало свою добычу.

— Ещё разок… Два… Взяли! — крикнул я.

Толкнули из последних сил, со всей отдачей, и драккар, освобождённый от груза, вновь заскользил по водной глади.

— Ну, хвала Ньёрду! — воскликнул Вестгейр.

— Выбрались! — крикнул Торбьерн.

Мы начали вновь запрыгивать на борт, один за другим, и те, кто забрался первым, помогали подняться товарищам. Я заметил, что Эйрику даже руки никто не подал, чтобы помочь ему, и сделал это сам. Норманны, не стесняясь друг друга, раздевались, отжимали мокрые вещи, выливали воду из сапог.

— Гуннстейн, давай за руль, Кьяртан, ты на нос, измеряй глубину, все остальные, по местам! Сейчас согреемся! — начал отдавать приказы я, и никаких возражений не последовало.

Разве что Хромунд, перед тем, как сесть за весло, втянул на борт привязанные бочки. И мы начали грести. Кто-то предложил вернуться, забрать хоть что-нибудь с собой, но я запретил. Жертва есть жертва.

Да и в любом случае, совсем уж нищими назвать нас было нельзя, тот же горшок жемчуга можно выгодно продать любому торговцу. В конце концов, мы все живы и здоровы, а всё остальное будет. Я видел слишком много плохого, чтобы горевать из-за такой чепухи как потеря нескольких мешков добычи.

Но эту точку зрения разделяли не все. Сигстейн так и вовсе громко поклялся, что вернётся сюда и заберёт всё, что мы выбросили, даже балласт и провизию.

— Надо было сразу всем выпрыгнуть и толкнуть, — ворчал Асмунд, жутко недовольный тем, что ему пришлось лезть в воду.

— Да мы и так еле-еле выбрались, — возразил Токи.

— Зря мы вообще сюда попёрлись, и без этой деревни неплохо всё шло, подумаешь, — сказал Трюггви.

— Это всё Эйрик, — сказал Сигстейн. — Его идея.

— А что опять Эйрик⁈ — возмутился тот. — Если что-то сказать хочешь, то говори!

— До лагеря потерпите, — сказал я.

— Он неудачник, и мы из-за него свою удачу теряем! — заявил Сигстейн. — Гони его прочь, Бранд!

— Провались ты в Хель, Жадина! — рявкнул Эйрик.

— Тише! — прорычал я. — Решите этот вопрос на берегу, не сейчас!

— Ха, запросто! Я порежу его на кусочки! — воскликнул Сигстейн.

— Дерись со мною на хольмганге, и пусть боги рассудят, кто из нас неудачник! — взвился Эйрик.

Норманны притихли. Это был серьёзный вызов, отказываться от которого нельзя.

— На шкуре или на острове? — спросил Сигстейн.

— На шкуре! — ответил Эйрик.

— Все шкуры мы выбросили, — напомнил Кнут.

— В лагере найдётся, — сказал Рагнвальд.

До самого лагеря гребли молча, остервенело, не отвлекаясь на перепалки и разговоры. Запас неудач, видимо, иссяк в том озере, и никаких происшествий не случилось, до лагеря дошли спокойно и тихо.

На берег выскочили точно как в набег, с оружием и щитами, и часовые встрепенулись, едва не подняв тревогу, но быстро поняли, что это всего лишь мы, трандхеймцы.

— Хольмганг! — крикнул Лейф, собирая зрителей со всех сторон.

Такое зрелище никто не упустит по доброй воле.

У соседей-датчан выпросили шкуру для хольмганга, освящённую, длиной в пять локтей. Посередине лагеря освободили место и прибили бычью шкуру к земле колышками. Рагнвальд принялся готовить всё для хольмганга, расчерчивая поле вокруг шкуры, а оба поединщика выбирали себе подходящие щиты.

— Кнут, подержишь мне щит? — попросил Сигстейн.

— Конечно, — сказал Кнут.

Эйрик прохаживался по лагерю молча, угрюмо поглядывая по сторонам. Подержать его щиты никто не вызвался, а просить ему не позволяла гордость, и я толкнул под локоть Кеолвульфа.

— Подержи его щиты, — сказал я.

Сакс кивнул и предложил Эйрику помощь. Я не вмешивался и не пытался погасить конфликт. Тем более, что он дошёл до той стадии, когда решиться он может только одним способом.

Каждому поединщику давалось по три щита, а когда все три будут изрублены в щепки, защищаться можно будет только оружием, и я не представлял, как вообще можно защищаться одним топором. Мечей не было ни у того, ни у другого.

После недолгого церемониала и призыва богов в свидетели, Рагнвальд наконец разрешил обоим сойтись. Я ожидал поединка, демонстрации фехтовального мастерства, красивого боя. Но вместо этого увидел обычную рубку дров. Сигстейн и Эйрик встали друг напротив друга с топорами и щитами, и первым бил Сигстейн, как тот, кого вызвали на хольмганг.

— Тюр! — воскликнул Сигстейн, с размаху опуская топор на щит Эйрика.

Тот умело подставил щит, брызнуло несколько щепок. Настал черёд Эйрика.

— Уппленд! — заорал Эйрик, тоже выбивая щепки из щита оппонента.

Ничего красивого и захватывающего в таком поединке я не видел, хотя весь лагерь, собравшийся вокруг, орал и улюлюкал. Так они изрубили все три щита, что, как по мне, было самой банальной тратой времени и ресурсов, теперь эти щиты годились только на растопку.

Теперь оба сражались только с топорами, и Сигстейн хищно ухмыльнулся, ловко подбрасывая свой топор. Вновь настала его очередь.

— Врежь ему, Жадина!

— Пусти ему кровь!

Бились не до смерти, до первой крови, но и убийство не порицалось. А если бы кто-то из них ступил за край шкуры, то это считалось бы поражением и бегством с поля боя.

Жадина взмахнул топором, обманным манёвром заставляя Эйрика думать, что топор полетит слева, но сам нанёс удар сверху. Эйрик успел подставить собственное топорище, и лезвие Жадины скользнуло по его пальцам, сбривая их начисто. Пальцы попадали на шкуру мелкими обрубками, пролилась кровь, и Эйрик чисто механически сделал шаг назад, на траву.

— Он отступил! — заорал кто-то.

— Жадина победил! Кровь пролилась! — заорал кто-то ещё.

— Боги сказали своё слово! — воскликнул Рагнвальд.

Эйрик окинул нас всех мрачным тяжёлым взглядом, левой рукой подобрал выроненный топор с земли, сунул его за пояс. Будто бы и не лишился разом четырёх пальцев.

— Клянусь вам, я ещё вернусь. Тор свидетель, «Морской сокол» снова будет моим, — произнёс он. — И я отомщу.

Я ничего не сказал. Его угрозы меня не пугали. Но почему-то при взгляде на его отрубленные пальцы, так и оставшиеся валяться на шкуре, во рту появился горький привкус желчи.