Ворон Хольмгарда - Елизавета Алексеевна Дворецкая

говорил, но от этого щемило сердце.

– Он боял… то есть ждал, что ты уже окажешься замужем.

– Ошалче и правда давно хотела меня выдать куда-то к своим, к Ошвую, но я вовсе не хочу в мерянский дом.

– Не хочешь? Почему? Тебе не нравятся их обычаи?

– По их обычаям, жена бывает женой не только своего мужа, но и его отца тоже. Поэтому человек может оказаться как внуком старшего в роду, так и родным сыном. И никогда они не знают: дядя им на самом деле дядя или сводный брат. Они и не различают: все в семье делятся только на старших и младших по возрасту. Родичи старше тебя называются одним и тем же словом: тетка, старшая сестра, двоюродная сестра и даже племянница, если она годами старше тебя – все это будет одинаково «кока». Младший брат, дядя младше тебя и прочие такие – все это «шоля». Можешь посмотреть на Талвий, – Арнэйд кивнула на свою служанку, – ее увели замуж, похитив силой, когда она ходила за водой, и в том доме у нее оказалось сразу три мужа: сын, его отец и отцов брат. Они не брали каждому по жене, чтобы не кормить слишком много ртов. А ее выбрали, потому что она такая крепкая и работящая. Ей там не нравилось, она и не слишком огорчилась, когда Арнор захватил их бол и увел ее. Говорит, что здесь ей живется лучше – работы меньше, еды и покоя больше.

– Да уж, я бы тоже так не хотела! – Снефрид передернула плечами. – Я знавала одну женщину, которая родила от отца своего мужа, но от мужа у нее несколько лет детей не получалось…

– А потом Ошалче передумала выдавать меня замуж: у нее всякий год по ребенку, сама хворает часто, без меня она просто не справилась бы со всеми детьми, скотиной, челядью, домом и гостями. Так что я, пожалуй, подожду медведя.

– Медведя? – Снефрид бросила на нее многозначительный взгляд.

– Я тебе рассказывала вчера, как к девушке Асте пришел свататься медведь, и от них родился Бьярнхедин Старый, наш предок. Может быть, для меня где-то в лесу тоже медведь строит дом… Иногда я мечтаю, как мы с ним будем жить в чаще только вдвоем – никаких этих детей, служанок, гостей и соседей!

О том, что в этих мечтах у медведя – лицо Свенельда, она не стала говорить.

Снефрид фыркнула:

– Неужели ты не знаешь никого получше?

– Пока не знаю.

Снефрид вдруг широко раскрыла глаза и пристально взглянула на нее. Она смотрела, смотрела, взгляд ее был одновременно пристальным и рассеянным, будто она смотрит сквозь Арнэйд – на ее судьбу, что вырезана тайными рунами на дощечках в руках норн.

– Да… – пробормотала Снефрид, когда Арнэйд уже начала беспокоиться. – Кажется, ты еще его не встречала… И может быть… ты права. Это будет… может, и не медведь… но кто-то очень на него похожий.

– Святы-деды! – Арнэйд прижала руки к груди. – Юмалан-Ава!

– Не пугайся заранее! – Снефрид приобняла ее. – Может, он еще тебе понравится!

* * *

Когда они, втроем с Талвий, вошли в гостевой дом, неся молоко в одном ведре, сыворотку в другом и полбу для каши в большом горшке, там уже трудилась Пайгалче с двумя другими служанками, выпекая на сковородах лепешки. Огонь пылал по всей длине большого очага, в палате, набитой людьми, было душно и даже жарко.

– Мы должны сейчас сделать побольше еды – им теперь до вечера некогда будет есть, а вечером мы даем для них настоящий пир! – объясняла Арнэйд по дороге. – А весь день они будут принимать дань. И завтра, и еще три-четыре дня.

– Арнэйд! – окликнул ее знакомый голос, едва она вошла.

Обернувшись, она увидела Свенельда. В расстегнутой сорочке, он сидел у стола, где было расставлено несколько чаш и лежали на деревянных блюдах остатки вчерашнего ужина. Арнэйд мысленно поморщилась: стол не вытерт от пролитого, восковые светильники-чаши не вычищены и не заправлены заново, валяются кости и какие-то огрызки… А ведь она посылала сюда двух «удыр», чтобы прибрались. Не пора ли, в самом деле, взяться за палку, чтобы научить кое-кого трудолюбию?

– Ты проспала! – сурово сказал Свенельд. – Прислала нам какую-то старуху, а сама досматривала сны!

– Я проспала? – Арнэйд и возмутилась, и удивилась таким несправедливым нападкам. – Да я проснулась раньше всех в Силверволле! Я работала, как Фенья и Менья! Или ты думаешь, козы сами себя подоили, а сыр сам себя сделал?

– Откуда мне знать, чем занимаются козы и сыры! В те зимы ты приходила пораньше. У тебя, говорят, теперь целая толпа служанок, а самой тебе уже и не хочется за нами поухаживать, да?

– Вы не хворые, чтобы за вами ухаживать! – Арнэйд даже растерялась. – Чего тебе не хватает, Свенельд ярл? Еда сейчас будет. Вон лепешки, а вот сыр. Мы со Снефрид его сделали для вас.

– Да разве ты не видишь, – Снефрид взяла ее за локоть и склонилась к уху, – это он с тобой заигрывает.

– Что? – Арнэйд так же изумленно воззрилась на нее. – Заиг… со мной?

– Ты ему нравишься, а он не знает, как это выразить.

– Так он женат!

– Ну и что? Он же не сватается.

Арнэйд поджала губы, не находя ответа, и занялась лепешками. Подумалось: может, Свенельд опять подстерегал ее в сенях, надеясь еще раз получить «мытный сбор», а дождался только Пайгалче. Воображая его пытающимся поцеловать в темноте старуху Пайгалче, она так развеселилась, что фыркала, раскладывая лепешки по деревянным мискам.

– Что вы там шепчетесь? Эй, Снефрид! – опять окликнул Свенельд. – Ты решила, что будешь делать, раз уж твоего мужа не оказалось в живых? Поедешь со мной обратно в Хольмгард?

– Арно ее не отпустит, – сказал Арнор; услышав его голос, Арнэйд только сейчас заметила брата сидящим на спальном помосте за спиной у Свенельда. – Они уже прилипли одна к другой. Я утром видел, как они расчесывали друг другу волосы, будто родные сестры.

– Потому и не идут к нам, – добавил Халльтор, – что им друг с другом веселее.

– Зацепились языками, – ухмыльнулся Свенельд.

– Зависть, Свенельд ярл, – почти пропела Снефрид, глядя ему в глаза, – дурное чувство!

Свенельд еще раз ухмыльнулся, несколько человек вокруг расхохотались.

Арнэйд побоялась, что покраснела, и отошла к очагу. Неужели в прежние годы было так заметно, что она бежит сюда, как только сможет рано? А сейчас ей этого уже не очень хочется, и намек, что она нравится Свенельду, не радует. Чему радоваться – ей от этого никакого толку, он женат. Если поползут слухи – выйдет один позор. Только-только она избавилась от Гудбранда и Хаварда…

Свенельд изменился – пожалуй, даже сильнее, чем после хазарского похода. Несмотря на внешнюю живость и даже шутливость, он стал каким-то более чужим, суровым, отстраненным. Будто с прошлой зимы постарел лет на пять. Сейчас Арнэйд очень хорошо понимала, что совсем его не знает – его жизни, его забот и желаний, людей, о которых он думает. В расстегнутом вороте сорочки виднелся шрам на верхней части его груди; Арнэйд уже видела его прошлой осенью, с тех пор он несколько побледнел, но еще ярко выделялся на коже. Словно печать норн: сарацинский клинок едва не коснулся его сердца и навек оставил в нем холодный след.

Пока Снефрид раскладывала сыры на больших деревянных подносах и резала на куски, Арнэйд взяла у Пайгалче миску горячих лепешек из овсяной и гороховой муки, подошла к столу, поставила… и вдруг Тьяльвар схватил ее за руку. Арнэйд ахнула – Тьяльвар, Свенельдов десятский, обладатель длинных темно-русых волос и рыжей бороды, был ей давно знаком как человек спокойный и учтивый. Что это вдруг?

– Прости. – Опомнившись, Тьяльвар выпустил ее руку. – Это кольцо… Можно мне его посмотреть поближе? Прости, я не хотел ничего плохого, просто я так удивился…

– А, мое кольцо! – Арнэйд сообразила, что на руке, которую он схватил, сидит перстень-цветок с красной сердцевинкой.

– У нее кольцо? – Свенельд с любопытством подался к ним ближе. – Какое-то ценное?

– Оч-чень необычное! – многозначительно сказал Тьяльвар. – С другим не спутаешь.

Арнэйд положила руку с кольцом на стол перед Тьяльваром, чтобы он мог рассмотреть.

– Она что, обручилась? – Свенельд вопросительно взглянул на Арнора.

– Да! – выразительно ответил тот, и Арнэйд вздрогнула от неожиданности. – Со мной. Это я ей подарил. Из той добычи, что взяли у мери на востоке.

Судя по краткости объяснения, Арнор уже успел поведать людям из Хольмгарда о своем походе этой зимы.

– Да ну? – Тьяльвар бегло взглянул на него. – Можно?

Он осторожно взял руку Арнэйд и повернулся к свету очага, чтобы лучше было видно. Заблестело золото, заиграли алые искры в самоцветной сердцевинке.

– Давно ли, Арни, в ваших лесах растут такие ягоды? – Свенельд тоже потянулся через