Дети Хурина. Нарн и Хин Хурин - Джон Толкин

– Турин! Наконец-то мы встретились! Я тебя разыскиваю – и рад видеть тебя живым и невредимым, пусть годы и явились для тебя тяжким испытанием.

– Тяжким! – воскликнул Турин. – О да, словно поступь Моргота. Но если ты и впрямь рад видеть меня в живых, так ты – последний из обитателей Средиземья, о ком можно сказать такое. И почему же ты радуешься?

– Потому, что среди нас уважают и чтят тебя, – отвечал Маблунг, – и хотя спасся ты от многих опасностей, в конце концов испугался я за тебя. Своими глазами видел я, как Глаурунг покинул свое убежище; и подумалось мне, что исполнил он свой гнусный замысел и теперь возвращается к Повелителю. Но Дракон свернул к Бретилю; и тогда же узнал я от скитальцев той земли, что вновь объявился там Черный Меч Нарготронда и орки бегут прочь от бретильских границ, словно сама смерть гонится за ни ми по пятам. Тогда накатило на меня недоброе предчувствие, и сказал я себе: «Увы! Глаурунг держит путь туда, куда не дерзнут пробраться орки, – а разыскивает он Турина». Засим поспешил я сюда сколь можно быстрее, дабы упредить тебя и помочь тебе.

– Быстро, да не слишком, – ответствовал Турин. – Глаурунг повержен.

Изумленно поглядели на него эльфы и воскликнули:

– Ты умертвил Великого Змия! Да славится твое имя вовеки среди эльфов и людей!

– Мне все равно, – отозвался Турин. – Сердце мое тоже мертво. Но раз явились вы из Дориата, поведайте мне о родне моей. Ибо сказали мне в Дор-ломине, будто мать моя и сестра бежали в Сокрытое Королевство.

Промолчали эльфы, но наконец заговорил Маблунг:

– Да, так все и было – за год до появления Дракона. Ныне уже нет их там, увы!

Замерло у Турина сердце, и заслышал он поступь рока, преследующего его до последнего рубежа.

– Продолжай! – закричал он. – Да не мешкай!

– Отправились они в глушь искать тебя, – промолвил Маблунг. – Все отговаривали их; но когда стало известно, что Черный Меч – это ты, непременно желали они ехать в Нарготронд; и появился Глаурунг, и разогнал их охрану. С тех пор никто не видел Морвен; а Ниэнор, оказавшись во власти чар, лишилась дара речи и бежала на север в леса, словно дикая лань, и пропала.

Тут расхохотался Турин громким, резким смехом, к вящему изумлению эльфов.

– Не шутка ли это? – воскликнул он. – О, прекрасная Ниэнор! Выходит, убежала она из Дориата к Дракону, а от Дракона – ко мне. Вот ведь великая милость судьбы! Смуглой, как ягода, была она, темноволосая, миниатюрная и хрупкая, словно эльфийское дитя – как же ее не узнать!

– Ты заблуждаешься, – удивленно отозвался Маблунг. – Вовсе не такова была сестра твоя. Была она высокая, статная, синеглазая, а волосы – чистое золото; как две капли воды походила она на Хурина, отца своего, только в женском обличье. Ты, верно, ее не видел!

– Не видел, Маблунг, не видел, говоришь ты? – закричал Турин. – А почему нет? Ибо смотри: слеп я! Ты разве не знал? Слеп, слеп, с самого детства на ощупь пробираюсь я сквозь мглистый туман Моргота! Посему оставь меня! Ступай, ступай прочь! Возвращайся в Дориат, да сгубит его зима! Да будет проклят Менегрот! Да будет проклято поручение твое! – воскликнул Турин. – Только этого лишь и недоставало. Теперь наступает ночь!

И он бросился прочь быстрее ветра, эльфы же преисполнились изумления и страха. Но рек Маблунг:

– Случилось нечто странное и страшное – о чем нам неведомо. Поспешим же за ним и поможем ему, ежели в наших это силах: ибо ныне владеет им одержимость обреченного.

Турин же далеко обогнал их, и прибежал к ущелью Кабед-эн-Арас, и застыл на месте; и заслышал он рев реки, и увидел, что все деревья вокруг, далеко и близко, увяли и иссохли, и жухлые листья скорбно опадают с ветвей, словно в первые дни лета пришла зима.

– Кабед-эн-Арас, Кабед Наэрамарт! – воскликнул он. – Не оскверню я твоих вод, в коих омылась Ниниэль. Злом обернулись все мои деяния, а последнее – злом наихудшим.

Тут извлек он из ножен меч и молвил:

– Привет тебе, Гуртанг, железо смерти, один ты ныне остался со мною! Ни господина, ни верности не знаешь ты, повинуясь лишь руке, в которую вложен. Ничьей кровью не побрезгуешь ты. Так примешь ли ты Турина Турамбара? Дашь ли мне быструю смерть?

И зазвенел в ответ холодный голос клинка:

– О да, охотно выпью я твою кровь, чтобы позабыть вкус крови хозяина моего Белега, и вкус крови Брандира, убитого безвинно. Я дам тебе быструю смерть.

Тогда Турин укрепил меч рукоятью в земле и бросился на острие Гуртанга, и черный клинок взял его жизнь.

Приблизился Маблунг и окинул взором отвратительную тушу мертвого Глаурунга, и лежащего рядом Турина; и опечалился, вспоминая Хурина – каким видел его в битве Нирнаэт Арноэдиад, – и думая о страшной судьбе его рода. А пока стояли там эльфы, пришли от водопада Нен Гирит люди поглядеть на Дракона; и, увидев, к какому концу пришла жизнь Турина Турамбара, зарыдали они; эльфы же, узнав наконец, чем подсказаны были слова Турина, к ним обращенные, преисполнились ужаса. И молвил с горечью Маблунг:

– И я оказался вовлечен в судьбу детей Хурина: словами убил я того, кто был мне дорог.

Когда же подняли тело Турина, увидели все, что меч его переломился надвое. Так сгинуло все, чем владел он.

И вот те, кто там был, принесли дров, и сложили их высокой грудой, и запалили громадный костер, и сожгли тушу Дракона, так что ничего от него не осталось, кроме черного пепла, и кости его рассыпались в прах, а на выжженной пустоши впредь так и не выросло ни травинки. Турина же погребли в высоком кургане, на том самом месте, где упал он; и обломки Гуртанга предали земле вместе с ним. Когда же все было сделано и менестрели людей и эльфов сложили скорбную песнь о доблести Турамбара и красоте Ниниэли, принесли огромный серый камень и установили его на вершине кургана, а на нем начертали эльфы Рунами Дориата:

ТУРИН ТУРАМБАР ДАГНИР ГЛАУРУНГА

А ниже приписали:

НИЭНОР НИНИЭЛЬ

Но не там обрела она могилу; никто и никогда не узнал, куда унесли ее тело студеные воды Тейглина.

На сем завершается «Повесть о детях Хурина», самая долгая из песней Белерианда.

После гибели Турина и Ниэнор Моргот, во исполнение своего злобного замысла, освободил Хурина от оков. Скитаясь по свету, Хурин добрался до леса Бретиль и в вечерних сумерках поднялся от Переправы Тейглина к тому месту, где сожжен был Глаурунг, и к громадному камню, установленному на краю Кабед Наэрамарт. О том, что там случилось, повествуется ниже.

Хурин не взглянул на камень, ибо знал надпись наизусть; он уже заметил, что находится на скале не один. В тени камня на коленях застыла смутно различимая фигура. Казалось, то – какой-нибудь бездомный бродяга, согбенный годами и слишком измученный, чтобы заметить его появление; однако лохмотья его наводили на мысль о женском платье. Наконец, пока стоял там Хурин, не говоря ни слова, странница откинула истрепанный капюшон и медленно подняла голову, открыв лицо – изможденное, изголодавшееся, под стать загнанному волку. Седа была она, нос – заострился, зубы искрошились; тощей иссохшей рукой она теребила плащ на груди. Но вот глаза их встретились, и Хурин тотчас узнал ее: ибо хотя блуждающий взгляд женщины ныне был исполнен страха, в нем по-прежнему сиял отблеск света, выдержать который удавалось не всякому: этот эльфийский свет некогда снискал ей, самой гордой из смертных дев древности, имя Эледвен.

– Эледвен! Эледвен! – воскликнул Хурин; и поднялась она с земли, и с трудом заковыляла к нему, и Хурин обнял ее и привлек к груди.

– Ты пришел наконец, – молвила она. – Слишком долго пришлось мне ждать.

– Путь мой лежал во мгле. Я пришел, когда смог, – отозвался Хурин.

– Поздно, – отвечала Морвен, – слишком поздно. Они сгинули.

– Знаю, – откликнулся он. – Но ты со мной.

– Ненадолго, – отозвалась Морвен. – Силы мои на исходе. Я уйду вместе с солнцем. А они – сгинули! – Она судорожно вцепилась в плащ. – Времени мало. Если ты знаешь, расскажи мне! Как удалось ей отыскать его?

Не ответил Хурин, и сел он под камнем, держа Морвен в объятиях, и более не вымолвили они ни слова. Солнце закатилось, Морвен вздохнула, сжала руку мужа – и застыла недвижно, и понял Хурин: она мертва.

Генеалогии

Приложение

(1)

Эволюция великих преданий

Эти самостоятельные, хотя и взаимосвязанные, предания с самого начала выделялись на фоне долгой многоплановой истории Валар, эльфов и людей в Валиноре и в Великих землях. «Утраченные сказания» остались незавершенными, и в последующие годы отец отошел от прозы и начал работу над длинной поэмой под названием «Турин, сын Хурина, и Дракон Глорунд» – впоследствии в отредактированной версии заглавие было изменено на «Дети Хурина». Это произошло в начале 1920-х годов: в то время отец преподавал в Лидском университете. В поэме он использовал древнеанглийскую аллитерационную строку (стих «Беовульфа» и прочих памятников англосаксонской поэзии), воспроизводя средствами современного английского языка жесткие схемы ударений и аллитераций, или «начальных рифм», соблюдаемые поэтами давних времен. Этим искусством отец овладел в совершенстве, причем в самых разных формах – от драматического диалога в «Возвращении Беорхтнота» до плача о павших в битве на Пеленнорских полях. Аллитерационная поэма «Дети Хурина» оказалась гораздо длиннее всех прочих его произведений, написанных тем же стихом, и насчитывала больше двух тысяч строк. Однако отец задумывал поэму с таким небывалым размахом, что даже в том виде, как есть, на момент, когда работа была прервана, повествование дошло только до нападения Дракона на Нарготронд. Учитывая, сколько еще материала «Утраченных сказаний» предстояло вместить, при такой масштабности потребовалась бы не одна тысяча строк. Вторая версия, оборванная на более раннем эпизоде, почти вдвое длиннее соответствующего фрагмента первого варианта.