Сочинения - Квинт Флакк

Рыбу, и устриц, и птиц не совсем различала по вкусу:

Был этот вкус не такой, какой в них обычно бывает,

Что и открылось, когда он попотчевал нас потрохами

30 Ромба и камбалы; я таких не отведывал прежде!

Далее он объяснил нам, что яблоки, снятые с ветвей

В пору последней луны, бывают красны. А причину

Сам спроси у него. Тут Вибидий сказал Балатрону:

«Коль не напьемся мы в дым, мы, право, умрем без отмщенья!»

И спросили бокалов больших. Побледнел наш хозяин.

Ведь ничего не боялся он так, как гостей опьянелых:

Или затем, что в речах допускают излишнюю вольность,

Или что крепкие вина у лакомок вкус притупляют.

Вот Балатрон и Вибидий, за ними и мы, с их примера,

40 Льем вино — бутыли вверх дном! — в алифанские кружки!

Только на нижнем конце пощадили хозяина гости.

Тут принесли нам мурену, длиною в огромное блюдо:

В соусе плавали раки вокруг. Хозяин сказал нам:

«Не метала еще! Как помечет, становится хуже!

Вот и подливка при ней, из вепафрского сделана масла

Первой выжимки; взвар же — из сока рыб иберийских

С пятилетним вином, не заморским, однако, а здешним.

А уж в готовый отвар и хиосского можно подбавить,

Белого перцу подсыпать и уксуса капнуть, который

50 Выжат из гроздий Метимны одних и, чистый, заквашен.

Зелень дикой горчицы варить — я выдумал первый;

Но морского ежа кипятить непромытым — Куртилий

Первый открыл: здесь отвар вкусней, чем рассол из ракушек».

Только что кончил он речь, как вдруг балдахин над гостями

Рухнул на стол, между блюд, поднимая облаки пыли

Мерной, какую в кампанских полях аквилон воздвигает

Мы испугались, но, видя, что все бы могло быть и хуже,

Развеселились опять; один лишь хозяин, поникнув,

Плакал, как будто над сыном единственным, в детстве умершим!

60 Как знать, когда бы он кончил, когда б мудрецом Номентаном

Не был утешен он так: «О Фортуна! Кто из бессмертных

К смертным жесточе тебя! Ты рада играть человеком!»

Варий от смеха чуть мог удержаться, закрывшись салфеткой.

А Балатрон, всегдашний насмешник, воскликнул: «Таков уж

Жребий всех человеков; такая судьба их, что слава

Им за труды никогда не заплатит достойной наградой!

Сколько ты мучился, сколько забот перенес, беспокойства,

Чтобы меня угостить! Хлопотал, чтоб был хлеб без подгару,

Чтобы подливки приправлены были и в меру и вкусно,

70 Чтобы слуги прилично и чисто все были одеты;

Случай — и все ни во что! Вдруг, как насмех, обрушится сверху

Твой балдахин или конюх споткнется — и вдребезги блюдо!

Но на пиру, как в бою, в неудаче сильней, чем в удаче,

Истинный дар познается хозяина и полководца».

«О, да исполнят же боги тебе все желания сердца,

Муж добродетельный! Добрый товарищ!» — так с чувством воскликнул

Насидиен и обулся, чтоб выйти. А гости на ложах

Ну шептаться друг с другом, кивая с таинственным видом!

Гораций

Впрямь никакого бы зрелища так не хотелось мне видеть!

80 Ну, а чему же потом вы еще посмеялись?

Фунданий

Вибидий

Грустно служителям сделал вопрос: «Не разбиты ль кувшины?

Иначе что же бокалы гостей… стоят не налиты?»

Захохотал Балатрон, остальные — за ним; в это время

Снова вступает Насидиен, но с лицом просветленным

Точно как будто искусством готов победить он Фортуну.

Следом за ним принесли журавля: на широком подносе

Рознят он был на куски и посыпан мукою и солью.

Подали печень от белого гуся, что фигами вскормлен,

Подали плечики зайца — они ведь вкуснее, чем ляжки

90 Вскоре увидели мы и дроздов, подгорелых немножко,

И голубей без задков. Претонкие лакомства вкуса,

Если бы пира хозяин о каждом кушанье порознь

Нам не рассказывал все: и откуда оно и какое, —

Так что их и не ели, как будто, дохнувши на блюда,

Ведьма Канидия их заразила змеиным дыханьем!

139

Послания

Книга первая

1

К Меценату

Имя твое, Меценат, в моих первых стихах, — пусть оно же

Будет в последних! Свое отыграл я, мечом деревянным

Я награжден, ты же вновь меня гонишь на ту же арену.

Годы не те, и не те уже мысли! Вейяний, доспехи

В храме Геракла прибив, скрывается ныне в деревне

С тем, чтоб народ не молить о пощаде у края арены.

Часто мне кто-то кричит в мои еще чуткие уши:

«Вовремя, если умен, ты коня выпрягай, что стареет,

Так чтоб к концу не отстал он, бока раздувая, всем насмех».

10 Вот почему и стихи, и другие забавы я бросил;

Истина в чем и добро, ищу я, лишь этим и занят;

Мысли сбираю и так их кладу, чтоб достать было близко.

Спросишь, пожалуй, кто мной руководит и школы какой я?

Я никому не давал присяги на верность ученью —

То я, отдавшись делам, служу гражданскому благу —

Доблести истинный страж, ее непреклонный приспешник;

То незаметно опять к наставленьям скачусь Аристиппа —

Вещи себе подчинить, а не им подчиняться стараюсь.

Долгою кажется ночь тому, кто обманут любимой,

20 Долог поденщику день, бесконечными кажутся годы

Детям, лишенным отца, материнской опекой томимым;

Так же лениво течет для меня безотрадное время,

То, что мешает моей мечте и решенью заняться

Всем, что будет равно беднякам и богатым полезно,

Чем нельзя без вреда пренебречь ни юным, ни старым.

Мне остается таких начал в утешенье держаться.

Пусть тебе и невмочь с дальнозорким тягаться Линкеем —

Все ж, гнойноглазый, тебе гнушаться не следует мази;

С необоримым пускай ты не чаешь Гликоном сравниться, —

30 Все ж не бросай охранять от хирагры себя узловатой.

Надо хоть сколько-нибудь пройти, коль нельзя уже дальше.

Жадностью если полна твоя грудь и скупостью низкой,

Есть заклинанья, слова, которыми можешь ослабить

Горе свое, и болезнь избыть хотя бы отчасти.

Если тебя честолюбье томит — есть верное средство:

С искренним сердцем прочесть заклинание нужно три раза.

Всякий: завистник, гневливый, лентяй, волокита, пьянчуга,

Как бы он ни был упорен, — смягчиться он все-таки может:

Пусть терпеливо лишь ухо приклонит он нравоученью.

40 Шаг к добродетели первый — стараться избегнуть порока,

К мудрости — глупость отбросить. Ты видишь, с каким напряженьем

Мысли и с риском каким для жизни бежишь ты от мнимых

Бедствий, коль ты небогат иль на выборах ты провалился.

Чтобы деньгу накопить, до Индии крайних пределов

Мчишься купцом, не ленясь, чрез огонь, через море, чрез скалы.

А почему бы тебе не поверить тому, кто умнее,

И не отвергнуть всего, к чему ты так глупо стремился?

Разве презрел бы борец, по распутьям и селам бродящий,

С игр олимпийских венок, коль была бы надежда, возможность

50 Пальму, столь сладостный дар, получить, не пылясь и не мучась?

Злато дороже сребра, но доблесть дороже и злата.

«Граждане, граждане, прежде всего деньгу наживайте:

Доблесть — дело десятое!» Так от края до края

Биржа гудит: урок сей твердят и младые и старцы,

«К левой подвесив руке пеналы и счетные доски».

Пусть ты умен, добронравен, оратор искусный и честен, —

Коль без шести иль семи ты четыреста тысяч имеешь,

Будешь плебей. А меж тем за игрою твердят мальчуганы:

«Будешь царем, коли правильно бьешь». Об этом и помни!

60 Чистую совесть храня, не бледней от сознанья проступков.

Росция ль лучше закон ты скажи мне, иль детская песня,

Царство дающая тем, кто правильно делает дело,

Песня, что пелась не раз и Камиллам и Куриям в детстве?

Лучше ль советует тот, что твердит: «Наживайся честнее,

Если это возможно; а нет — наживайся, как можешь»,

Чтобы из первых рядов смотреть на слезливые драмы —

Или же тот, что велит и тебе помогает свободно

Гордой Фортуне давать отпор, головы не склоняя?

Если бы римский народ спросил, почему не держусь я

70 Тех же суждений, что он, как и в портиках тех же прогулок,

Милого всем не ищу, ненавистного не избегаю, —

Я бы ответил ему, как когда-то лиса осторожно

Молвила хворому льву: «Следы вот меня устрашают:

Все они смотрят к тебе, ни один не повернут обратно».

Многоголовый ты зверь, и по разным ты бродишь дорогам

Тешат одних откупа казенные, ходят другие,

Пряников, яблок набрав, за богатой вдовой на охоту

Иль за скупым стариком, чтоб в садок посадить их, поймавши;

Тайно у третьих растет от процентов богатство. Так пусть уж

80 Тянет одних к одному, а других к другому, но разве

Могут они хоть час одного и того же держаться?

«Нет уголка на земле милей, чем прелестные Байи!» —