Политическая полиция Российской империи между реформами. От В. К. Плеве до В. Ф. Джунковского - Е. Щербаков

Александр Алексеевич Петров был народным учителем в Вятской губернии. В начале 900-х годов он начал там свою работу среди крестьян. Сначала она носила чисто культурнический характер, но в 1902 г. Петров официально примкнул к П. СР. и повёл работу под руководством местного Губернского Комитета Партии. Влияние его и популярность в крестьянстве как свидетельствуют работавшие с ним товарищи, были огромны — вся округа, где работал он, знала, любила и уважала его. Но работа была прервана арестом в 1903 году. Впрочем, вскоре он был освобождён, и дело за недостаточностью улик прекращено, но от должности учителя его всё же уволили. Петров снова, с той же энергией, принялся за работу. В 1904 г. новый арест и новое освобождение опять за недостаточностью улик. В 1905 г. третий арест и предание суду Казанской Судебной Палаты. Амнистия в октябре 1905 г. снова освобождает Петрова. Но ненадолго. Тотчас же почти после окончания «дней свободы», 9-го января 1906 года Петрова арестуют вновь и приговаривают к административной ссылке на три года в Нарымский край. Но по дороге туда, в Глазовской тюрьме его задерживают, так как открылись какие-то новые данные, которые позволяли привлечь его к суду. Петров решает бежать. И 17-го июня 1906 г. выполняет вместе с одним товарищем своё решение, перепилив решетку окна. С этого момента начинается его нелегальная работа: он избирает себе боевую область. Он участвует в экспроприации в Услоне, принимает косвенное участие в покушении на Кобеко[69], участвует в экспроприации в Троицком лесу. Конец 1906 г. он работает в динамитной лаборатории в Казани. 3-го января, во время приготовления снаряда в этой лаборатории одним из товарищей Петрова, происходит страшный взрыв, который смертельно ранит приготовлявшего бомбу и тяжело уродует Петрова: у него оказалась раненой нижняя часть живота, перебиты и изранены ноги. Но Петров не теряется: после того, как прошло первое оглушающее впечатление взрыва, видя, что товарищ умер, он сам решает «бежать» и приводит своё намерение в исполнение: окровавленный, изуродованный, он выползает на руках на улицу, и там, совершенно обессилевшего, его находят и арестуют. Казанский военно-окружной суд приговаривает его к каторге на 4 года. В 1907 г. отбывать наказание его отправляют в Вятскую губернскую тюрьму. Оттуда в ночь на 19-е февраля 1908 г. он, взломав решетку окна, снова бежит и вскоре скрывается за границу. Побег этот был сопряжен с необычайными трудностями: последствия поранений при взрыве далеко не исчезли, Петров продолжал хромать. Раны на ногах не зажили, так как их едва залечили в тюрьме, даже не извлекши осколков металла, попавших в ногу. Лишь заграницей была произведена необходимая операция, и Петров поправился. Но в ноябре того же года он уже опять едет в Россию на работу в Поволжскую область. 2-го января 1909 г. его вместе с другими товарищами арестуют в Саратове.

Такова краткая революционная биография Александра Алексеевича Петрова, — биография, характеризующая его, как твёрдого, убеждённого, самоотверженного революционера, человека с недюжинной силой воли и большой решительностью.

Летом 1909 г. заграницу пришло известие, что Петров, переведённый из тюрьмы в Саратовскую психиатрическую лечебницу на испытание, бежал оттуда. А через несколько времени он сам приехал заграницу, — но приехал разбитый, придавленный, угнетённый. Тотчас же он стал искать возможности видеть представителей Партии С. Р. и Вл. Льв. Бурцева. И при первом же свидании рассказал следующее.

Чуть не первым известием с «воли», пришедшим к ним в Саратовскую тюрьму, было сообщение об открытии провокации Азефа. Известие это произвело ошеломляющее впечатление. Вскоре к этому присоединился ещё новый факт: их арест оказался тоже делом провокатора — Татьяны Цейтлин[70]. Арест рабочих в Саратове, происшедший вскоре после их ареста, вызван был тоже провокацией. В тюрьме не стало иных разговоров, как о провокаторах: припоминались прежние провокаторы, подозревались новые, приводились различные случаи провокации. Провокация тяжёлой пеленой нависла над всеми. Оскорбленное чувство бессильно металось, ища выхода. В тюремной обстановке воображение рисовало картины — одну другой ужаснее и мрачнее. Казалось, что всё погибло, всё рушится, — Партия сверху донизу разъедена провокацией. Борьба с этой язвой являлась, таким образом, неотложным, самым насущным делом. И ум настойчиво и упорно возвращался к мысли об этой борьбе, искал способов, строил планы. Ибо «для всех было ясно, — как описывал потом своё настроение Петров, — что прежде, чем продолжать работу, нужно освободить Партию от этого элемента». Но как? И после долгих дум и сомнений он пришёл к выводу: «Хотя и говорят, что провокация есть своего рода палка о двух концах, но ведь об этом только говорят. И палка до сих пор бьёт всё одним и тем же концом — бьёт по Партии. Провокация есть палка о двух концах. И Азеф — это есть удар по Партии, удар одним концом палки. Так пусть же ударит другой конец той же палки! Палка о двух концах: так пусть же честный, с сильной волей человек смело возьмёт эту палку для удара другим концом». Таков теоретический вывод Петрова. А за ним следует и практический: «И я беру эту палку!» Он решает стать «провокатором-революционером». «Я взял на себя смелость встать на путь, до сих пор не практиковавшийся Партией, взял на себя смелость взять палку провокации, — описывал он своё тогдашнее настроение, — потому, что это нужно — я должен это сделать и я верю, что я сумею, смогу, в силах сделать это». «Я Партию люблю, я предан делу революции, я отдал делу освободительного движения все свои силы, способности, знания и жизнь: теперь я отдаю ему и честь свою». И решив так, он «ни на минуту не сомневался в правоте и целесообразности своих действий». Он строит широкие планы: добиться доверия, стать крупной фигурой, большим «провокатором», чтобы открыть весь механизм полицейского сыска, чтобы узнать все пути, какими тайная полиция получает свои сведения, узнать главнейших провокаторов и выдать их всех Партии. Он думает ещё о большем: узнав, что царь едет в Полтаву на празднества[71], он мечтает быть в качестве охранника там, чтобы, выбрав момент, отомстить за задавленную революцию, за реки крови, за издевательство главе реакционной шайки — Николаю П.

Внешняя обстановка, по-видимому, благоприятствовала тому, чтобы стать «видным провокатором». Петров был арестован, как нелегальный, под фамилией Филатова. Его поведение с жандармами, его израненные ноги, его упорное скрывание своего настоящего имени, всё это заставляло их думать, что они имеют дело с бывалым человеком. Производятся разные попытки установить его имя. Сначала ему заявляют, что его открыли: он — Лещатников. Петров не возражает, но и не подтверждает. Жандармы не успокаиваются. Через некоторое время по некоторым данным и фотографии они решают, что он — бывший офицер Севастопольского гарнизона Андрей Ясненко, судившийся в Севастополе и сосланный в каторгу, но бежавший и скрывшийся бесследно из Александровской каторжной тюрьмы. Это открытие жандармов совпало со временем, когда Петров окончательно решил выполнить свой план.

В середине марта 1909 г. он делает начальнику Саратовского жанд[армского] управления, полковнику Семигановскому[72], и начальнику Саратовского охранного отделения, ротмистру Мартынову[73] заявление о своём желании перейти на службу в полицию. Обе стороны ставят условия. Петров требует, чтобы за это освободили всех арестованных одновременно с ним — Минора[74], Бартольда[75] и др. Мотивирует он это тем, что, во-первых, они близкие его друзья, и он не сможет отделаться от неприятного чувства, если они будут в тюрьме, а во-вторых, — если они будут на воле, то у него сразу образуется в революционных кругах группа вполне верящих ему и близких товарищей, через которых ему легче будет узнавать всё, что он сам почему-либо узнать не мог бы. Жандармы после споров и пререканий соглашаются выпустить под залог или поручительство всех, за исключением Минора, но со своей стороны требуют, чтобы он письменно заявил о своём желании вступить на службу и в качестве доказательства своей искренности выдал им наиболее важные дела, известные ему в данный момент. В награду ему предлагают свободу и триста рублей в месяц жалованья. После долгих разговоров торг наконец заключается, и 21 марта Петров выдаёт полковнику Семигановскому бумагу, где, признавая себя Андреем Ясненко, для большего поднятия своего значения «сознаётся», что «сфера его деятельности боевая», что «Савинков[76] ему предлагал работать совместно в Северном боевом отряде», но он отказался, предпочитая самостоятельно организовать боевые дружины в Поволжье. Затем он делает ряд фиктивных выдач о планах покушений и т. п. и мерах их предупреждения и в заключение заявляет о своём желании поступить на службу.