Марк Твен - Морис Мендельсон

Верхом на лягушке

Пока «Простаки за границей» проходили в издательстве все неизбежные этапы, Твен продолжал выступать с комическими «лекциями» и съездил в Сан-Франциско, чтобы получить у издателей газеты «Альта» право на воспроизведение печатавшихся в их газете писем. По дороге в Калифорнию он снова очутился на пароходе, капитаном которого был его новый друг — Уэйкман. Тогда-то, вероятно, и услышал Твен от капитана забавную и по сути своей антирелигиозную историю о путешествии на небеса, которая послужила основой твеновского рассказа «Путешествие капитана Стормфилда в рай». Рассказ этот появился в печати лишь сорок лет спустя.

Известность Твена как шутника, умеющего заставить смеяться даже самых мрачных людей, ширилась. Он часто выступал на званых обедах и еще чаще читал юмористические «лекции» на разные темы, а то и вовсе без определенной темы, но с обильным количеством острот, шуток. В одном объявлении было перечислено тридцать восемь тем, которые будут затронуты в «лекции» Твена, а затем говорилось, что «тщательно продуманные остроты будут прикреплены к каждой из них».

Посетители твеновских «лекций» получали изрядную дозу юмора еще до того, как входили в зал. Однажды на улицах Сан-Франциско появилась интригующая листовка. Она начиналась с требования виднейших граждан, чтобы лектор Твен убрался поскорее из города. Дальше был напечатан ответ Твена его гонителям. За ним следовало грозное предупреждение — за подписями ряда организаций — не устраивать лекции. В заключение прозвучали слова самого начальника полиции: «Лучше убирайтесь вон!»

Автором всей листовки был, конечно, Твен. Вечером зал оказался битком набитым.

На афишах Твена порою изображали верхом на лягушке. В одном журнале, где были напечатаны портреты наиболее известных лекторов, его нарисовали в шутовском костюме с бубенцами.

Смеялись слушатели, веселились и читатели. Твен создавал все новые рассказы, полные уморительных, гротескных ситуаций. Он нанизывал одну шутку на другую в таком темпе и с таким блеском, что слушатель или читатель быстро приходил в состояние счастливого изнеможения и ему начинали казаться смешными любые выдумки рассказчика, любые его чудачества. Писатель остроумно смешивал большое и малое, высокое и низменное, играл словами, пародировал. Великолепно зная все законы своей профессии, он умел задолго подготовить смешной конец рассказа и выдержать строгое выражение лица на протяжении длинного предисловия к комичному заключительному аккорду.

Твен, конечно, не боялся эксцентриады. Он писал и об «огнедышащем драконе, который… причинял больше неприятностей, нежели сборщик податей», и о том, что когда в спешке строишь вселенную или дом, то почти наверняка потом заметишь, что забыл сделать мель или чулан для щеток.

Блестящий образец твеновской юмористики тех лет — его широко известный рассказ «Мои часы».

Тему рассказа не назовешь оригинальной. Писатель поведал о том, как его «прекрасные новые часы полтора года шли, не отставая и не спеша», и как однажды он забыл их завести на ночь и «зашел в лучший часовой магазин», чтобы поставить часы по точному времени. Дальше, разумеется, часовщик начал возиться с часами, и они испортились.

Нечто подобное мог бы рассказать любой английский юморист. Он тоже показал бы, как каждое новое вмешательство часовщика приносит часам вред, как они ходят все хуже и хуже.

Твен начинает рассказ спокойно и размеренно. Но вскоре мы встречаемся с комическими преувеличениями фантастического характера. Через неделю часы «спешили, как в лихорадке, и пульс у них доходил до ста пятидесяти в тени». Уже эта путаница понятий, это сопоставление несопоставимого вызывает смех. Дальше количество смешных нелепостей возрастает. Через два месяца часы «оставили далеко позади все другие часы в городе и дней на тринадцать с лишним опередили календарь». Потом часы стали ходить медленно, и рассказчик «незаметно отстал от времени и очутился на прошлой неделе». Часы продолжают отставать, и гиперболы Твена становятся поистине «крокетовскими» по характеру, хотя они и более тонки в психологическом отношении. «Вскоре я понял, что один-одинешенек болтаюсь где-то посредине позапрошлой недели, а весь мир скрылся из виду далеко впереди. Я уже поймал себя на том, что в грудь мою закралось какое-то смутное влечение, нечто вроде товарищеских чувств к мумии фараона в музее, и что мне хочется поболтать с этим фараоном, посплетничать на злободневные темы».

В конце юморески есть характерная гротескная фраза. Рассказчик рассердился на часовщика и говорит: «Я раскроил ему череп и похоронил на свой счет».

Да, такой юмор не спутаешь с английским, например.

Хотя творчество Твена еще было очень близко по своему характеру к творчеству таких предшественников и современников писателя, как, например, Смит, Дэн де Квилл или Уорд, уже было ясно, что автор «Простаков за границей» несравненно более талантлив, чем они.

Твен радовался своему умению заставлять людей улыбаться, хохотать. «Морщины должны быть только следами прошлых улыбок», — как-то сказал писатель.

Ливи и Элмайра

К компании весельчаков, игравшей заметную роль среди пассажиров «Квакер-Сити», часто присоединялся юноша лет восемнадцати — Чарлз Лэнгдон. Отец послал юношу в длительное путешествие, чтобы он повидал свет и узнал людей, прежде чем займется долами. Джервис Лэнгдон, один из богатейших жителей города Элмайры в штате Нью-Йорк, оставит сыну шахты и крупную оптовую торговлю углем.

Как и во всяком хорошо воспитанном мужчине из «лучших» семейств Элмайры, в Чарли совмещалось преклонение перед «настоящими» мужчинами с культом своей семьи, которой ничто из этого грубого мужского мира коснуться не должно.

С Твеном было, конечно, весело. Ведь его профессия — забавлять, смешить людей. Поэтому неплохо было бы показать Твена родным. Сестре Оливии, или Ливи, болезненной, печальной девушке, доставило бы удовольствие послушать, как Твен, смешно растягивая слова, рассказывает какой-нибудь — разумеется, вполне приличный — анекдот. Это даже поднимет авторитет Чарли в глазах родных. Вот какой у юного Лэнгдона приятель — известный юморист Твен!

Когда после возвращения на родину несколько друзей по «Квакер-Сити» устроили выпивку, к ним присоединился и Чарли, который приехал в Нью-Йорк с отцом и Оливией. Чарли решил познакомить Твена с родными. Твен охотно согласился: он помнил, какое милое лицо было у Оливии на миниатюре, которую юноша как-то показал ему во время путешествия.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});