По ту сторону рассвета - Ольга Брилева

Вдоль стены шел каменный выступ, распространявший по комнате тепло. Берен разложил на нем мокрый плащ, пододвинул стул с повешенной на спинке курткой, поставил под него сапоги, лег на застеленную кровать и уснул как сурок. Торопиться было некуда: эльфы крайне редко, только если время действительно поджимало, принимали гостей и гонцов прямо с дороги, не дав им прежде отдохнуть, отмыться и подкрепиться.

Когда Берен проснулся, чутье подсказало ему, что он находится довольно глубоко под землей, а на земле уже предзакатная пора. В зале королевского совета он в этом убедился: небо, видное из окна в куполе, отливало червонным золотом.

После великолепия Менегрота аула Нарготронда казалась скромной. Не сразу Берен заметил, что ступает по мозаике из опалов, гранатов и бирюзы.

Он шел по широкому проходу, прорезанному меж поднимающихся к стенам ярусов. В конце прохода лежал полукруг, где были расставлены кресла. Из них сейчас занятым было лишь одно: то, что в середине, как раз напротив прохода.

Выпрямившись, вложив все достоинство в каждое свое движение, Берен подошел к этому креслу и преклонил колено перед высоким эльфом в длинных, цельнотканых королевских одеждах и с серебряной короной на золотистых, буйных волосах.

— A laita, Findarato Ingoldo Atandil![17] Я, Берен, сын Барахира, пришел вернуть тебе твое кольцо, данное моему отцу в Болотах Сереха десять лет назад. Я в беде и прошу у тебя совета и помощи.

— Здравствуй, Берен, — ответил король. — Я помню и Барахира, и тебя, и кольцо, и слова, в залог которых оно было дано. Оставь его себе и раздели с нами ужин.

* * *

Работа находилась в завершающей стадии: мрамор обрабатывали тончайшим алмазным порошком, доводя до атласной гладкости. Плечи, руки, спина, лицо и одна грудь каменной женщины уже матово поблескивали, остальное ждало своей очереди. Берен всмотрелся в мраморные черты красавицы, единственной одеждой которой были ее волосы. Когда он входил в мастерскую, фигура — со спины — была первым, что он увидел, и сердце болезненно стукнуло: во всем своем совершенстве перед ним стояла Лютиэн. Но, увидев лицо статуи, он успокоился: ничего общего с дочерью Тингола эта эльфийка не имела.

Личные покои Финрода были в первую очередь мастерской, потому что Финрод был в первую очередь Мастером. На верстаке и на полках стояли алебастровые изваяния, послужившие для статуи прообразом, те или иные черты ее проглядывали в гипсовых осколках, сваленных в ящик для мусора. Казалось, что статуя изваяна на одном дыхании — но множество этих изображений были свидетелями долгих раздумий и тяжелого труда. Прорабатывалась каждая мелочь: завиток волос, поворот головы, положение рук…

Другая половина комнаты предназначалась для жилья. Берен в очередной раз попытался определить отношение эльфов к богатству и роскоши. Здесь были вещи, стоимости которых он не мог даже представить себе — например, ореховый стол с крышкой из гладкой, в дюйм толщиной обсидиановой плиты, внутри которой, наверное, сам Аулэ нарисовал немыслимую картину: диковинные деревья, взволнованное море и облака… Кресла с резными спинками, золотой письменный прибор — нолдор любили золото главным образом за легкость в обработке… Прибор для заварки квенилас — драгоценная белая оссириандская глина, что ценилась дороже серебра… Да, здесь было много вещей дорогих и даже бесценных, но не было предметов, совершенно ненужных, занимающих место не потому что они радуют глаз или облегчают жизнь, а потому что вместо одной перины лучше иметь две, а вместо двух подушек — четыре.

Это было присуще не только Финроду, но и всем эльфам: отлично умея сделать свою жизнь настолько легкой и удобной, насколько это вообще возможно, они не отягощали ее ненужными вещами, и, когда наступал час, не задумываясь, бросали все эти радости, меняя их на жестокие лишения и риск. И никто ни разу не слышал от эльфа хотя бы единого слова жалобы или упрека. Эльфы не роптали на судьбу — то ли, в отличие от людей, не находили в этом облегчения, то ли считали ниже своего достоинства.

Финрод появился бесшумно — а может быть, уже давно вошел, и тихо сидел в кресле, не мешая Берену разглядывать висящее на стене оружие — точнее, один из мечей, подвешенный как раз под гербовым щитом: короткий, широкий, что твоя лопата, совсем непохожий на расположенные рядом изящные эльфийские клинки — из бронзы, а не из стали, без эфеса, без украшений, рукоять плотно обмотана засаленным кожаным шнурком. Берен знал, чей это был меч, и знал, что Финрод пристроил его здесь, потому что это был клинок достойный, хотя и неказистый, и сейчас в настоящий бой не годный…

Он обернулся — и заметил короля.

— Прости, государь… — Берен смутился. — Я… засмотрелся тут. Есть на что посмотреть…

Финрод был в той же одежде, что и в зале совета, и в трапезной — только уже без цельнотканой накидки, без украшений и без обуви: во внутренних покоях, застеленных коврами и циновками, эльфы ходили босиком.

— Садись, — король показал на кресло у камина. — Ты сказал, что хочешь совета и помощи. Рассказывай.

И Берен начал рассказывать, во многом повторяя то, что было рассказано Эмельдир и вождям, но многое и прибавляя — потому что ряд вещей ни Брегору с Фритуром, ни матери рассказать было нельзя.

— Как ни дико то, что я сейчас скажу, Король, но это правда. Самое страшное началось тогда, когда они перестали нас убивать. Шесть лет бесчинствовали орки, а потом появились эти… Сами себя они называют рыцарями Аст-Ахэ, по-простому их зовут черными рыцарями. Они начали защищать людей. Вешали особенно распоясавшихся орков, бесчинных мытарей… Все то, что раньше делал я. Есть даже женщины — лечат людей и скотину, пробуют учить грамоте. Тех, кто согласен учиться у них, освобождают от рабской доли. И среди них… Среди них есть дети, которых восемь-десять лет назад забирали в Ангамандо. Понимаешь, их ведь отбирали у матерей насильно — мы думали, что их там чуть ли не заживо едят… А они возвращаются — красивые, статные, в хороших доспехах и черном платье… Вот прихожу я, узнаю, что орочий отряд выгреб весь запас в деревне и обрек всех на голодную смерть — догоняю гадов, отправляю на тот свет и возвращаю людям отобранное; и они потом трясутся от страха — сожгут их деревню или нет, и если сожгут, то вместе с ними или так. А вот приходят они, делают то же самое — и люди спят спокойно. Их мало, десятка три, не больше, на весь Дортонион — но они ведут себя так, словно за ними сила. И я не знал, что с ними делать. Их было трудно убивать. Не только потому что они хорошие бойцы. Я убивал орков — и люди стояли за меня горой, я убивал этих — и терял людей так же верно, как если бы их угоняли на север… Тянулось это с год, и однажды я решил…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});