Фатальное колесо - Виктор Сиголаев

Или хотя бы попытаться…

Дверь мне открыл Родион.

– Витек! Привет. Ты же… болеешь вроде…

– Поэтому такой и невысокий. Привет, Родька. Отец дома?

– Дома. Он… как это… за штатом сейчас. Типа отстранили от службы.

– Я пройду?

– Угу.

Родькин отец сидел за кухонным столом на табуретке и рассеянно рассматривал листву платана за окном. На девственно-чистой клеенке в центре стола стояла полупустая бутылка водки, граненый стакан и блюдечко с нарезанными свежими огурцами. Была еще пачка «Беломора» и переполненная окурками стеклянная пепельница.

Я молча прошел на кухню и сел напротив. Мужчина не выглядел пьяным. Усталым, скорее. Резкие морщины на осунувшемся лице, равнодушный взгляд. Глаза погасшие, без жизни и блеска. Мой приход не вызвал ни удивления, ни радушного гостеприимства, ни какой-либо другой естественной реакции.

На ум пришел герой Баталова из фильма «Москва слезам не верит». Если бы я не был ребенком, мне бы сейчас налили водки и спросили: «Ну что там… вообще… в мире делается?»

Я положил руки на клеенку, сцепил пальцы в замок и медленно произнес:

– Я пришел вам помочь, Анатолий Игоревич.

Отставной летчик перевел взгляд с окна на меня и стал без интереса рассматривать сидящего перед ним сопляка.

– Ты кто, парень?

– Сейчас это не суть важно.

– А что… важно?

– То, что я могу подсказать вам выход.

Мужчина угрюмо хмыкнул.

– Выход? Какой выход? Откуда?

– Из того тупика, куда вас загнали известные вам и мне люди.

– Ч-что? Что за ерунда? Ты что такое говоришь… м-мальчик?

Ну, по крайне мере, появились эмоциональные реакции. И то хлеб.

«Больной скорее жив, чем мертв…»

– Сначала я расскажу то, что с вами произошло. Не возражаете?

– Н-ну. Расскажи.

– На детали не претендую, но суть такова. Скорее всего, все началось с вашего особиста. Раз вы на хорошем счету в части, значит, и с особистом у вас нормальные отношения…

– Были…

– Были, – согласился я, – но в первый раз он встретился с вами и предупредил о дурацкой анонимке…

– Откуда ты знаешь? Ты кто?

Родькин отец впился глазами в мое лицо. Руки вцепились в края стола.

– Успокойтесь, Анатолий Игоревич. Понятие «спецслужбы» вам знакомо?

– Н-ну…

– А как вы считаете, спецслужбы теоретически могут использовать для определенных узконаправленных целей агентов с… как бы это сказать… с определенным возрастным цензом, далеким от совершеннолетия?

– Хочешь сказать – детей?

– Хочу.

– Наверное… если теоретически… Возможно, да.

– Я перед вами. Практически.

Оба замолчали.

Во дворе с азартом что-то штурмовали мальчишки, во всю глотку озвучивая треск воображаемых автоматов. В прихожей хлопнула дверь, раздался женский голос. Потом Родькин. Мой собеседник встал из-за стола и прикрыл дверь на кухню. Щелкнул язычок дверного замка.

– Ерунда, какая-то, – сказал он, проходя к столу и садясь на свой табурет. – Была анонимка, верно. О том, что я приторговываю гэсээмом. Посмеялись на пару с «молчи-молчи»…

– Потом начались проверки и комиссии.

Мужчина замер. А я продолжил:

– В какой-то момент вас реально зацепили. Здесь я могу только гадать. Скорее всего, была подстава. Что-то важное пропало или подложили что-нибудь…

– Патроны. В летный подсумок. И секретка пропала. Так, пустяки, но с грифом…

– Значит, и то, и то. Дальше было больше. Я говорил уже – деталей не знаю. Но самое интересное было впереди. Так?

Родькин отец схватился за бутылку. Потом опомнился и отдернул руку, как от жаровни. Усмехнулся.

– Ну давай. Продолжай… агент.

«Сарказмом отгораживается, – догадался я, – пытается инстинктивно поставить психологический барьер».

– А потом вы неожиданно получили повестку из милиции, хотя Родион божился, что к пожару не имеет никакого отношения.

– Ну, про пожар я позже узнал. И Родька клялся тоже потом…

– Не суть. Вы встретились с неприятной женщиной-инспектором, а она дала понять, что ваши проблемы на службе не случайны. Так?

– Да. Так это и было.

– И вам было предложено кое-что сделать. И дали время на размышление. Допустим, до послезавтра…

– До завтра.

– А чтобы вы не сделали глупостей, предупредили самым серьезным образом. К примеру, рассказали, где работает и часто бывает ваша жена. С точностью до минут. Где учится, где гуляет и с кем дружит ваш сын. Чем он болел в раннем детстве. Что ему нравится и чего он боится.

Мужчина сжимал руки в кулаках до белых костяшек. Медленно поднял на меня глаза.

– Что… мне… делать?

– Все просто. Запоминайте номер. Записывать не надо. Трубку поднимет человек, которого вы будете звать «Пятый». Назоветесь… скажем… «Эпсилон». Дальше будете действовать по его указаниям.

– А… Родька? Света? Моя жена?

– Кое-что поясню. Ваша вербовка, а то, что я сейчас делаю, именно так и называется, так вот, ваша вербовка – моя личная инициатива. Можно сказать – должностное преступление. Прямо отсюда я направляюсь к своему руководству и докладываю о вашем согласии работать с нами. И убеждаю начальство в том, что это единственный выход обезопасить вашу семью. Вы согласны?

Я специально придал вопросу двоякий смысл: «Вы согласны», – что выход единственный, и: «Вы согласны», – работать вместе с нами. Оба фактора настолько взаимосвязаны, что требуют единого ответа. И этот ответ…

– Да! Я согласен.

– Тогда позвоните ровно в двадцать ноль-ноль. Звонок будут ждать.

Я встал из-за стола.

– Мне пора. И еще… только один вопрос. Как говорится, без протокола. Как бы вы поступили, если бы я не появился?

Мужчина бросил быстрый взгляд в мою сторону, потом встал, нерешительно отворил дверцу навесного шкафчика и достал с верхней полки… кобуру.

Я так и думал.

Что мы знаем о добре и зле?

Глава 34

Карточный домик

Сначала мне «накрутили» за то, что долго нес изъятую у Трюханова кассету. Мичман, к слову, уже давно сидел в допросной, и с ним плотно работали. Пленка при этом была бы более чем уместна.

Досталось, одним словом.

Потом «накрутили» за своеволие при вербовке летчика Пронникова. Потом за эту же вербовку… похвалили. И сразу же дали перца за ключи от яхты, которых никак не мог дождаться несчастный Гришко.

Несмотря на его продолжительные страдания в яхт-клубе, на меня еще потратили чуть-чуть времени, чтобы всласть поплясать на моих бренных останках. А когда я, жалея ни в чем не повинного капитана, попросил транспорт, мне грозно указали на дверь. С дружеским советом прогуляться ножками.

Ну вот где логика?

У меня даже мелькнула мысль устроить детскую истерику, которой я порадовал в школе Гришко при нашем первичном знакомстве. Там, кстати, тоже речь шла о транспорте. Только Сергей Владимирович, коротко глянув в мою сторону, с удовольствием потянулся, встал из-за стола и начал выразительно перестегивать брючной ремень. На следующую дырочку.

Понял я. Понял! Иду уже.

– Постой минутку, – остановил меня шеф, – есть важная оперативная информация. Тебе стоит знать.

Я молча вернулся к столу и сел.

– Сегодня вышли на Агриппину Бонц. Точнее, она сама вышла на засадный пост. В районе Монастырской балки у Фиолента. От преследования уходила к морю, там сорвалась со скалы. При падении получила травмы, несовместимые с жизнью. Это все.

Нерадостно.

– Шла к точке эвакуации?

Пятый устало потер лоб.

– Избавь меня от очевидных предположений. Давай лучше займись своими долгами. Тут четыре остановки на троллейбусе – одна нога там, другая здесь. Вернешься – будем думать. И, кстати, завтра на выписку. Мать заждалась уже.

Кончаются мои домашние каникулы. Здравствуй, школа! Соскучились по мне, наверное, палочки в прописях да таблица умножения на задней странице тетрадки в клеточку.

Я вздохнул и вышел из кабинета.

Под вечер стало пасмурно. Осень уверенно вытесняла угасающее дыхание лета. На тротуарах стали появляться первые сухие листья и глянцевые кругляши каштанов, упруго скачущие по асфальту от удачного пинка ногой. Лохмотья низких кучевых облаков стремительно неслись по небу, будто опаздывая заполнить весь мир вокруг мрачной и унылой сыростью…

…Зато яхт-клуб блестел девственной чистотой!

Казалось, что бетонное покрытие в отдельных местах отмывали чуть ли не с шампунем. По крайней мере, солью и гнилыми водорослями уже почти не воняло. Яхты на суше стояли четко выровненными по шнурку рядами. Аккуратными стопками на палубах красовались спасательные жилеты и сложенный брезент. Особо порадовал новый, по-театральному яркий и жизнерадостный пожарный щит возле дежурки.

А вот товарища капитана на яхте жизнерадостным назвать было очень трудно. Угрожающе сложив руки на груди и прислонившись задом к переборке рубки, он в мрачном безмолвии наблюдал, как я приближаюсь к месту расправы. Праздника из моего прибытия на судно не получилось. Позвякивать ключами у себя перед носом и заискивающе улыбаться я начал еще задолго до подхода к трапу. Только ледяная глыба таять не собираясь.