Формирование института государственной службы во Франции XIII–XV веков. - Сусанна Карленовна Цатурова

своих служителей[535]. Здесь стоит обратить внимание на тонкий нюанс: в трактовке авторов, близких к кругам чиновников, речь идет не столько об изначально дурных советниках, сколько о том, что они ориентируются на вкусы государя. В такой трактовке причиной грехов служителей власти (воровства, сладострастия, жестокости) является сам король[536].

Идеологи из кругов чиновников интерпретировали эту идею в своих интересах: король сам отвечает за тот совет, который он выбирает, «ибо не все советы хороши». Такая интерпретация темы ответственности была сформулирована вослед кризису 1356–1358 гг., когда общество пыталось превратить чиновников в «козлов отпущения». Отводя от себя огульные обвинения во всех просчетах власти, чиновники ясно выразили свою позицию в «Обвинительном заключении против Робера Ле Кока»: даже если кто-то из советников давал королю дурные советы, король волен был им не следовать[537].

Центральным пунктом, выявившим столкновение двух полярных концепций королевской власти, стал вопрос о том, кого королю следует выбирать своими советниками. Церковная доктрина, представляющая короля священной особой, помазанником Божьим, «образом Христа» и ориентированная на христианские добродетели, пришла в противоречие с тенденциями, формирующимися внутри аппарата управления.

Сакральная концепция королевской власти и роль церкви в определении статуса монарха пережили глубокую трансформацию[538]. Все знаки королевской власти, весь словарь политической доктрины были церковного происхождения[539]. Вклад декретистов и декреталистов в разработку правовых основ королевской власти также не подлежит сомнению. Но архаическое (включая античное и германское) представление о природе и назначении царской власти содержало в себе больше религиозный, чем политический концепт: царь был ближе к жрецу, чем к самодержцу[540]. Повышение роли церкви в легитимации королевской власти через процедуру помазания положило начало двум расходящимся линиям развития. С одной стороны, это усилило власть клириков как главных советников короля, а они сформулировали идеи о моральной ответственности монарха, о его добродетелях (dignitas regia) в духе христианского учения. Важно, что именно церковь заложила основы министериальной концепции королевской власти: служения короля общему благу, его функции судьи по образу Бога, защитника веры и церкви, бедных и убогих. В церковной теории officium regis впервые возникают и понятия ограничения власти короля со стороны общества (universitas), и дефиниция временного владения, управления, а не собственности короля над короной и королевством[541].

С другой стороны, процедура помазания могла трактоваться в духе десакрализации королей, особенно после григорианской реформы, способствовавшей теократическим претензиям папства[542]. Эта «оборотная сторона медали» и развитие публично-правовых основ королевской власти неизбежно порождали обмирщение государства и тенденцию к секуляризации, рационализации и прагматизму в управлении. Церковь теряет монопольное положение при персоне монарха, несмотря на оформление «королевской религии». А ее концепции начинают теснить идеи правоведов и юристов[543]. Поэтому спор о том, кого король должен выбирать себе в советники, отражал не только ростки публично-правового характера королевской власти, но и столкновение двух разных позиций в вопросе о контроле за действиями монарха.

Именно соперничество теологов и юристов за место у трона стало во Франции центральной темой общественной полемики о «правильном» окружении короля и отразило зарождение новых принципов управления[544]. Особенностью этой полемики явилась ведущая роль Парижского университета. Тамошние доктора первыми разглядели угрозу обществу, исходящую из бюрократического поля власти, и, опираясь на авторитет Аристотеля, оспаривали у юристов функцию хранителей политического знания[545]. Политической переориентации университета способствовали две тенденции. Прежде всего, крах на рубеже XIV–XV вв. идей универсализма и складывание национальных государств обострили у интеллектуалов желание занять подобающее место в управлении[546]. В то же время, они присвоили себе право говорить с властью от имени общества, ставя преграду авторитарному принципу властвования. Отсюда их активное участие в программах реформ, будь то Великий мартовский ордонанс 1357 г. или кабошьенский ордонанс 1413 г.[547]

Эти идеи первыми высказал выдающийся теолог эпохи и канцлер Парижского университета Пьер д'Альи. Он осуждал не только цивилистов — знатоков гражданского (римского) права, но и нынешних декретистов и декреталистов — знатоков канонического права, ибо они всё дальше уходили от тех целей, которые предписывала им церковная доктрина. Как писал д'Альи, они «почитали декреталии, как Святое Евангелие, считали Бога связанным законами, установленными людьми», и потому не заслуживали тех бенефициев, которые предназначены знатокам Писания[548]. Еще более ригористичен был Никола Орезм в комментарии к «Политике» Аристотеля: он уже открыто объявляет юристов главными соперниками теологов. Раз они обучались «законам Юстиниана», то ничего не смыслят в реальности, более того, «с юности усвоили ложные предметы и уже не в состоянии познать истину». Следовательно, они лишены политического разума, «ведь те, кто сначала изучает законы, не может затем постигнуть философию»[549].

Эта традиция, идущая от Эгидия Римского, назвавшего легистов «идиотами в политике», прочно утвердилась во французской политической мысли и стала к началу XV в. знаменем борьбы Парижского университета за возвращение теологам приоритетного статуса при персоне короля[550]. В самой лаконичной форме эту позицию выразил в своей проповеди Жак Легран: «должны государи рядом с собой иметь людей, знающих Священное Писание, дабы они давали им советы, ибо всё благо уже в нем заключено»[551]. Эта позиция наиболее цельно и развернуто выражена в проповедях канцлера Парижского университета Жана Жерсона: поскольку право есть божественное установление, а суд — главная функция короля, то именно теологи должны обучать судей, ибо в Писании заложены основы правосудия. Констатируя конфликт с юристами, которые «смеются над теологией (se moquent de théologie), ибо разумом хотят понимать, но не верой», он настаивал, что «совершенный легист» невозможен без знания теологии, и в описании качеств идеального советника на первое место ставил христианские добродетели, а не профессиональные знания. Главным поставщиком советников короля должен был стать, по мысли Жерсона, Парижский университет, который наравне с Королевским советом должен управлять и руководить всеми делами. «А если кто-то скажет: "чего это он вмешивается и впутывается, пусть лучше учит и глядит в книги", то это очень легковесное мнение; чего стоит знание без действия; учатся не только для знания, но для применения и работы»[552].

На противоположном фланге находились те, кто не просто отодвигал клириков от управления, но вовсе отказывал им в пригодности для подобной деятельности. В этой связи показательно, что даже слово «клирик» (clerc) приобретает в трудах этих авторов значение не духовного лица и даже не образованного человека, а именно знатока права[553]. С самого начала идеологи монархической власти из числа чиновников предусматривали вытеснение из управления лиц духовного звания. Об этом говорится у Бомануара: он не рекомендует королю