НАСТОЯЩЕЕ ИМЯ - Данил Корецкий

Когда Фокин выходил из зала, он чувствовал себя так, будто его облили

***

Лобан и Догоняйло сидели в "Попугае" до самого упора. Уже выпито несчетное число порций "Оранжевого пера" – коктейлей из водки с "фантой", съедено несколько килограммов толстенных фирменных отбивных, затеяны и победно завершены три драки… Друзья по очереди сводили в мужской туалет и отминетили в кабинке Верку-Щеку, получили долг с неудачно зарулившего в бар Рыжего, договорились назавтра отмазать от кавказцев за пятьдесят процентов солидного Торгаша. Отдых перемежался с делами, дела – с отдыхом. Словом, вечер шел

– Слышь, Сашок, неспроста Татарин с Мазом копыта отбросили! Зуб даю -

Лобан попытался допить очередной коктейль, но в него уже не лезло. Он не

– Ты ж сказал – хорошая баба! – приятель перекосил рот и выпятил нижнюю

– Нет уж! Знал бы чем кончится – никогда на неe не полез… Да и вообще не

Лобан стукнул высоким стаканом об стол, часть оранжевой жидкости

– Чего ты дурью маешься? – Догоняйло ещe сильней перекосил рот. – Причем

– Да притом! Нас трое было: мы с Мазом внизу, да Татарин на улице стоял! А теперь Маз и Татарин в земле, и какой-то лось заходил пару раз в "Миранду",

Лобан вытер ладонью мокрое лицо. Впрочем, ладонь тоже была мокрой и пахла

– Чо ты гонишь? – удивился Догоняйло. – У Татарина в мозгу что-то лопнуло, а Маз три штуки закрысятил, за это его Савелий и пришил! Слышь, а он крутой, Савелий… Ему человека завалить ничего не стоит! И бригаду себе подобрал – дай боже… Конченые отморозки, голодные, злые… Если он прикажет, любого на

– Чую я, Сашок, чую! Нутро подсказывает – за ту бабу! – Лобан тер ладонь

– Совсем у тебя крыша едет! – махнул рукой Догоняйло. – Чего дальше-то

Когда бармен Миша в четырнадцатый раз неизменно вежливым и ровным голосом напомнил им, что уже начало первого ночи, что заведение закрывается и в зале давно уже никого не осталось, Лобан вскинул голову и вонзил в него бешеный

– Ты, гав-ввно, хочешь я тебя счас зарежу?!

Миша остолбенел, лицо его стало мертвенно-белым.

– Ладно, ладно, не волнуйся, – Догоняйло обнял дружка за плечи. – Все

Бармен незаметно испарился, гнев Лобана угас, он тяжело поднялся со стула. Обнявшись, кенты направились к выходу. Протаранив какой-то непонятный стол и непонятную бабу с шваброй, они громыхнули стеклянной дверью. Вывалились на улицу. Зашибись. Догоняйло тут же развернулся лицом к заведению и расстегнул

Но Лобан не дал. Потому что "Попугай" был его любимым баром, и не было в мире места лучше и роднее, точно так же, как и не было песни лучше и роднее

– Потому что нельзя-ааа! – взвыл Лобан дурным голосом. – Потому что…

Он сделал паузу, чтобы прикурить.

Когда сигарета, воткнутая не тем концом, наконец зажглась, Догоняйло

– …Быть каар-рррасивой такооой!!!

Они шли и распевали в две глотки, качаясь из стороны в сторону. Пугнули тетку с сумками, торчавшую на остановке. Остановили влюбленную парочку у магазина. Пока Догоняйло катал ногами парня, Лобан припер девушку к стенке и сделал ей интеллигентное предложение. Наверное, предложение не прошло, потому что он помнил, как бил еe по щекам, как она вырвалась и бросилась бежать, а он

Потом они с Догоняйлой снова шли по улице, вперед и выше, все вперед и выше. Они были гордые, смелые и сильные. Потому что улица принадлежала им, и город принадлежал им, и страна тоже принадлежала им. Они были хозяевами своей

– Там лох какой-то сзади тащится, – сказал Догоняйло. – Один. Давай его

Лобан согласно кивнул головой:

– Давай. Пусть знает, сука, где ходить.

Они синхронно развернулись на сто восемьдесят градусов, красиво развернулись, как в кино, и пошли навстречу неизвестному лоху. Лобан сперва засомневался, поскольку лох оказался громадным мужиком, не вызывающим желания

Но Догоняйло уже выдвинулся вперед, надевая на руку тяжелый шипастый кастет, и Лобан, следуя приемам нехитрой тактики уличных драк, стал обходить

Тот остановился. Внимательно посмотрел на друзей.

– Здорово, ребята, – сказал он низким глуховатым голосом.

– Здорова моя корова, – остроумно ответил Догоняйло, подступая вплотную.

Лобан аж зашелся от смеха, аж за живот схватился. Но смотрел внимательно: Догоняйло мастерски работал кастетом – раз! И тыква потекла или совсем лопнула…

– Кто из вас Лобанов? – спокойно спросил он.

До Лобана не успел дойти смысл фразы. Он увидел, как Догоняйло и этот мужик одновременно дернулись, и в следующее мгновение раздался отчетливый тошнотворный хруст. Но хрустел почему-то не череп, а – рука. Рука Догоняйлы. Мужик держал еe за предплечье, аккуратно сворачивая кисть в то время как сам

– Ты – Лобан? – мужик встряхнул неестественно вывернутую руку.

– …нееееее… – провыл Догоняйло.

Мужик отпустил кисть и взмахнул ногой, будто пенальти пробил. Бесформенная фигура отлетела к мусорным бакам и распласталась на мокрой

– Здорово, Лобан! Я тебя давно ищу…

Мужик медленно надвигался, буравя его маленькими медвежьими глазами. Всем

Лобан сунул руку в карман. Стволов они с собой не брали: зачем стволы на

Раздался щелчок, выкинулось из потного кулака мутное лезвие, но

– Брось! – приказал мужик страшным голосом.

И Лобан бросил свою последнюю надежду.

– А ты не такой дурак, как кажешься, – похвалил мужик и у Лобана

Железная рука вцепилась в подмышку, вздернула слегка, и как крюком подъемного крана потащила на огороженный квадрат стройки. Лобан скосил глаза вверх. Огромный мужик разглядывал его с отстраненной брезгливостью, как филин

– Слышь, возьми бабки, – пошарив за отворотом куртки, Лобан выташил

Рука с деньгами судорожно шарила по кожаному боку мужика. Но тот

Братва знает, что признаваться нельзя никогда и ни в чем. Но сейчас Лобан

Да. Да. Он все вспомнил. Да. И как рвал ей волосы, когда вместе с Мазом тащил в бойлерную. Да. Белый полушубок. Она не успела закричать. Да. Били по спине, груди, животу, он сам и бил. Нет, он не помнил, сколько раз. В почки. Да. В солнечное сплетение. Да, это он говорил ей: "на мужниных кишках висеть

Да. Лобан многое вспомнил. Каждое "да" сопровождалось тяжелым, как молот, ударом. В темноте пустыря лицо мужика казалось ужасающей маской смерти. Да. Да. Да. Лобан каждый раз падал в грязь, и каждый раз он его поднимал, и снова спрашивал. "А помнишь?.." Да! Да!.. Лобан давно распростился с собственными яйцами и почками, свободно болтались перебитые ребра, от дикой боли он

Но он хотел жить. Без языка, без почек, без яиц. Только жить. Он умолял.

А мужик казался таким же спокойным, как и вначале, он не орал и не дышал в лицо. Он размеренно выколачивал из Лобана жизнь, как пыль из ковра. Сам Лобан делал это много раз, но тогда он отнимал жизнь у других, а рядом одобрительно гудели дружки. Теперь жизнь по каплям забирали у него. Рядом никого не было, братва осталась далеко, Догоняйло отдает концы под мусорными баками, здесь только пустырь, луна и забитые сваи… И свежий чистый воздух, которым не

– Не убивай… не надо, пожалуйста… – прохрипел Лобан, чувствуя, что ещe удар, и – все, конец, кранты. – Я больше никогда не буду. Я лучше отсижу

Мужик полез в карман. Лобан сжался. Но тот достал картонную пачку, извлек сигарету, бросил в рот, поднес зажигалку… Но не прикурил. Бросил короткий

– Ну и как? Тебе понравилось трахать мою жену? Что молчишь? Отвечай!

Каждому ясно, что правильного ответа тут не дашь. Да страшного мужика и не интересовал правильный ответ – его устраивал любой. И Лобан был не в том

– Да…

– Громче! Понравилось?!

– Да. Понравилось.

Мужик вздохнул, наклонился, одной рукой взялся за окровавленный

– Не надо! Не на…

Резкий рывок, хруст шейных позвонков и Дмитрий Лобанов перестал существовать на этом свете. Он лежал на животе, но лицо смотрело вверх, прямо

Фокин вытер испачканную руку о куртку убитого, выпрямился, щелкнул

– Ладно, потерплю еще, – тихо сказал он и выплюнул изжеванную сигарету на

***

Фокин был возбужден и испытывал острый голод. Домой идти не хотелось. Он вспомнил, что "Козерог" работает до трех часов и, остановив такси, отправился

В небольшом помещении никого не было, пахло сигаретами и перестоявшей пищей. Блондинка Лиза собирала со столиков зеленые скатерти, аккуратно

– О-о-о, как вы сегодня поздно… Наверное со службы?

– Да, – кивнул тот. – Покормишь?

Улыбка изменилась – стала приветливой и доброжелательной. Так улыбаются своим. И действительно: раньше она только догадывалась, что он из Конторы, а сейчас спросила и получила ответ. Обстановка расположенности и доверительности

– Чанахи, жульен, салаты не советую – уже перекисли с утра… А вот свежих

– Давай, – ещe раз кивнул Фокин. – Мяса побольше. И водки грамм триста.