Последняя граница - Говард Фаст

Шестеро охотников за шкурами знали об этих индейцах только то, что они появились из-за холма и что это было какое-то племя, перекочевывавшее со всем своим скарбом на новое место. Но откуда они и почему очутились здесь, никто из охотников не представлял себе.

И вожди удержали молодежь. Ни Андерсон, ни Мак-Кейб не знали, как и почему их оставили в живых. Старый вождь, по имени Маленький Волк, вынул свою трубку и, набив ее до отказа крепким табаком, подошел к костру взять уголек, прикурил и, попыхивая ею, вернулся. И тогда охотники, даже Уорд, поняли, что пока старик прохаживается по кругу, попыхивая трубкой, они будут жить. Он одним своим присутствием воздвигал как бы преграду между шайенами и их добычей.

— И трубка у него была смешная — не какая-нибудь проклятая языческая штучка, а обыкновенная десятицентовая трубочка, — сказал Мак-Кейб.

Маленький Волк курил и напряженно думал; его широкое, худое, все в морщинах лицо было глубоко озабоченно. Закутавшись в старое, изношенное одеяло, он продолжал ходить покуривая — в его руках была жизнь шестерых людей — и не отзывался на гневные крики своего ожесточившегося племени. Они требовали смерти охотников. Стоя кольцом вокруг пленников, воины жадно жевали полусырое мясо и требовали их смерти. Они твердили о том, что свыше миллиона бизонов было перебито в прериях вот такими людьми, как эти охотники за шкурами.

Мак-Кейбу было непонятно, какую власть имел над ними старый вождь.

— Да, особенный человек, — повторял он.

Но преграда, которую Маленький Волк воздвиг между смертью и шестерыми охотниками, не рухнула. Его сила была пассивной, но это была железная воля человека, которому нельзя перечить. Все охотники согласились с мнением Мак-Кейба: воины боялись идти против старого вождя, но это не был обычный страх, а нечто совсем иное.

— Особенный человек, — упорно повторял Мак-Кейб, как будто в одном этом слове и заключалось объяснение.

А офицеры форта Додж, слушавшие этот рассказ, заявили, что Маленький Волк — вредная бестия, весьма вредная.

Буря требований, брани, ярости, гнева и угроз разразилась над Маленьким Волком, но он не обращал на нее внимания до тех пор, пока не обдумал происходившее и не докурил трубку. Затем он выбил ее и, указав почерневшим черенком на охотников, заговорил. Наступила тишина, даже женщины и дети подошли поближе и почтительно слушали слова шайенского вождя. Белым людям трудно было уследить за потоком его речи. В шайенском языке слово является словом, но предложение — тоже слово, и десяток предложений, льющихся, как вода, тоже может означать лишь одно понятие. Язык этот странный, журчащий и певучий, как музыка. В нем есть все оттенки, все многообразие и выразительность первобытных языков. Поэтому Мак-Кейб не многое понял из того, что было сказано, а Андерсон и того меньше. Остальные лишь ожидали смерти.

— Я слушал, и у меня горло пересохло, как будто я целый год не пил, — рассказывал в форте Мак-Кейб. — Кто даст мне выпить?

Ему поднесли стакан. Он проглотил виски, вытер губы и продолжал:

— Я понял, что дело шло о правосудии.

— Как же ты понял это, — спросили его, — раз ты не знаешь их языка?

— Я не знаю, — согласился Мак-Кейб. — Надо быть по крайней мере проклятым метисом, чтобы понимать шайенов, но я все-таки догадался, в чем дело.

Но ни Мак-Кейб, ни другие охотники, стоявшие в этом кольце смерти, не знали, откуда пришли шайены, почему они пришли и куда направляются, и лишь смутно представляли себе, что дело, видимо, идет о справедливости и несправедливости, о том, что какие-то мощные силы гонят, окружают и преследуют, как диких зверей, целый народ, нацию, часть человечества — народ, основные права которого служат причиной его гибели, и только гибели.

И вот в кругу разгневанных, жаждущих отмщения людей стоят шестеро грязных, жалких охотников за бизонами.

Но понемногу шайены стали отворачиваться один за другим, на их лицах отразилось раздумье о своей собственной неизбежной судьбе. Маленький Волк замолчал; он стоял, опустив глаза и словно растратив свою неодолимую силу. И он медленно сказал охотникам по-шайенски:

— Уходите отсюда.

Воины расступились, и шестеро охотников бросились бежать, думая, что это только начало пыток. Они мчались, точно безумные. Сердца их бурно колотились, дыхание прерывалось. Когда силы оставили их, они пошли шагом, а затем побежали опять. И вот они были одни и на свободе.

Обо всем этом они рассказали в форте Додж.

Была и другая версия, которую генерал Шерман сообщил репортерам, собравшимся в подвальном помещении его дома в Вашингтоне. Генералу было пятьдесят восемь лет. Это был человек воинственный, решительный, прямо какая-то ходячая легенда. Когда на пресс-конференциях он начинал волноваться, то вскакивал и, тяжело ступая, бегал по комнате, точно лохматый лев. Репортеры, посмеиваясь, но не без некоторого почтения, называли это «маршем через Джорджию».

И вот, когда репортеры окружили его, засыпая вопросами о войне в Канзасе, он сказал:

— Джентльмены, такого рода разговорами вы приносите больше вреда, чем пользы.

— Но ведь в Канзасе война, генерал?

— Война? Нет!

— Однако индейцы все же совершают набеги, генерал. Сообщения поступают ежечасно из Доджа, из Колдуотера, Гринсбурга, Медисин-Лоджа, Пратта. У нас есть сведения, что убито восемьдесят гражданских лиц, разрушено двенадцать ранчо, что войска ведут бои по всему штату и что индейцы «вступили на тропу войны».

И тогда генерал встал, сердито забегал по комнате и заявил:

— Вы понимаете, джентльмены, это все-таки не война! Слишком много чести, если мы назовем то, что делается, даже мятежом. И не говорите о войне! Дикари совершают убийства, но будьте уверены, джентльмены, каждое убийство будет отомщено. Это последний набег индейцев, которому подвергается наша страна.

Когда репортеры ушли, Шерман составил приказ о назначении генерала Джорджа Крука главнокомандующим всех военных операций в прериях и предписал ему поступить с шайенами, как поступают с волком, укравшим ягненка.

Крук заменил генерала Поупа. Это был опытный истребитель индейцев, и он не строил иллюзий насчет того, как ему следует действовать. Он уже воевал с шайенами в их родном Вайоминге, и на Паудер-Ривер, и в Черных Холмах, и в прериях. Он знал индейцев равнин и не считал, что послать против сотни шайенов сотню пехотинцев или два, даже три кавалерийских эскадрона — это правильный стратегический прием. В деле, которое не могло дать ему особой славы, он искал не славы, а результатов: добычи, трофеев, возможности написать своему главнокомандующему деловито и кратко:

«Я захватил, согласно приказу, шайенов Маленького Волка и отсылаю их в кандалах и под стражей на юг».