Лицом к победе - Коллектив авторов

без прикрас:

прекрасные ваши «свободы»—

что было бы с ними без нас?!

Недаром легли как основа

в синодик гуманных торжеств

и проповедь графа Толстого,

и Жукова маршальский жезл.

АЛЕКСЕЙ МИШИН

ДЕНЬ ПОБЕДЫ

Я тетю Настю в поле встретил.

С почтовой сумкой шла она,

И разносил веселый ветер:

«Война окончилась, война».

Бросали бабы плуг на пашне,

Забыв о хлебе и коне.

И становился день вчерашний

Вольней и радостней вдвойне.

Здесь раздавала тетя Настя

Конверты почты полевой,

И бабы плакали от счастья,

Сойдясь на тропке луговой.

И ребятишки, смазав пятки,

Неслись к оставшимся углам,

И там, среди родни,

солдатки

Делили радость пополам.

А тетя Настя

Стежкой длинной

В пустую хату не пошла,

И похоронная на сына

Который день ей сердце жгла.

У ног ее шептали травы.

Дрожала в поле тишина,

И гулко вторили дубравы:

«Война окончилась, война».

ВИКТОР ПАХОМОВ

У нас у всех с войною счеты.

Шел сорок первый горький год…

В разгар уборочной работы

Кружил над нами самолет.

Он не стрелял, он развлекался.

Патроны, видимо, берег.

Но вдруг из облаков прорвался

Наш краснозвездный «ястребок».

 Как мама плакала от счастья,

Сестренку и меня обняв,

Когда, рассыпавшись на части,

Стервятник вспыхнул среди трав.

Мы, подбежав, глядели немо,

И ноги налились свинцом —

Из-под разодранного шлема

Белело женское лицо.

Открытый рот, вставные зубы,

И струйка пота — не слеза,

И ярко крашенные губы,

И подведенные глаза.

Испуганно шептались травы

В тени разбитого крыла…

Не верилось, чтоб эта фрау

Кому-то матерью была.

СОН

Дымятся трубы. Крематорий.

Освенцим. Я, уже развеян,

Лечу на Родину, которой

Я и такой, сожженный, верен.

Граница. Родина. Смоленщина.

Ветряк. Речушка. Перевоз.

Седая сгорбленная женщина,

Полуослепшая от слез.

Ее морщины словно шрамы.

Глаза с извечною мольбой.

Кричу, кричу ей: «Здравствуй,

мама!

Я снова дома, я с тобой.

Вновь буду жить под отчей крышей

И никуда не пропадать…»

А мать меня совсем не слышит,

Меня не замечает мать.

Стоит, качается былинкой,

Концы платка прижав к плечу.

А я над нею пепелинкой

Летаю и кричу, кричу…

БОРИС ПУЦЫЛО

ПОЛУТОРКА

Полуторки гремели по России.

И мимо нас, летя во весь опор,

Они такие песни проносили,

Что мы поем те песни до сих пор.

Цветастые рубахи трепетали,

Сползая с плеч немыслимо крутых,

И виделись парням такие дали,

Откуда я сейчас гляжу на них.

Покрикивая сочно на ухабах,

На встречном ветре выявляя стать,

Вперед всем телом подавались

бабы,

Летящей Нике каждая под стать.

И вот уж пыль клубится

над травою,

Они исчезли в глубях синевы.

Потом война им звания присвоит —

Кому солдата,

А кому вдовы.

И мимо сел, дохнувших лютой

стужей,

От Ладоги до южной стороны

Полуторки несли, борта натужа,

Всю тяжесть навалившейся войны.

И степи выли волчьею метелью,

Раздетый лес, порой белея, дрог.

Полуторка была мне колыбелью,

Качающейся на ремнях дорог.

И солнце падало, едва вставало.

Закат был дымен, дымен был

рассвет.

Три скорости полуторки — начало

Трех скоростей космических ракет.

 Звенит мой век натянуто, упруго,

Все выше взлет и длительный

полет.

А вдалеке по голубому лугу

Полуторка между стогов бредет.

Шуршит трава, и дышит лес

вполсилы,

Стучит мотор, невыразимо тих.

Она такие песни проносила.

Не дай нам бог, чтоб мы забыли

их!

РОБЕРТ РОЖДЕСТВЕНСКИЙ

Я сегодня до зари встану,

по широкому пройду полю.

Что-то с памятью моей

стало:

все, что было не со мной,—

помню!

Бьют дождинки по щекам впалым.

Для Вселенной двадцать лет —

мало.

Даже не был я