Ванька-ротный - Александр Шумилин

— У них там блиндаж! — сказал этот кто-то командиру роты. Солдаты несколько воспряли духом |но загривки у них зачесались, то ли на нервной почве, а может вши почуяли неладное и беду|. Командир стрелковой роты молодой лейтенант побежал к нашему блиндажу.

— Где капитан? — крикнул он часовому. Немцы нас обошли по кустам, окружают!

Он хотел было cунуться в блиндаж, но часовой его остановил, не пустил даже в проход на ступеньки.

— Щас узнаю! Здесь погоди!

Вернувшись из блиндажа, часовой объявил лейтенанту:

— Щас ординарец, капитана выйдет. С ним поговори! А капитана не велено будить.

Заспанный, позевывая и тяжело вздыхая в проходе блиндажа показался Сергей.

— Где капитан? — спросил командир роты.

— Он спит. Он те на што?

— Разбуди капитана! Немцы нас по кустам обошли.

— Капитан будить себя не велел. Он сказал, пусть немцы ближе подойдут.

Если подойдут, велел разбудить дежурную группу. А капитана я второй раз будить не стану. Он очень ругается, когда его зря будят. Чего-чего, а поспать он любит!

Серега широко зевнул, оскалив зубы, издал какой-то унылый душевный звук, почесал затылок, погонял на нагашнике надоедливых вшей |которые появились у нас у нас как только мы перешли жить в немецкий блиндаж|, посмотрел на небо сморщась, как бы прикидывая скоро ли будет рассвет, повернулся спиной к лейтенанту, пригнулся, подобрав под ремень живот, и рванул раскатисто и громко. Не оборачиваясь и лениво, он зашагал по ступенькам вниз. Часовой |от неожиданного громкого звука вздрогнул| вскинул глаза на лейтенанта, повел |брезгливо| в сторону носом, отклячил нижнюю губу и на его лице появилось выражение:

— Разговор окончен! Ну что еще тебе? Давай, топай к пехоте своей! — выражали его глаза выразительно. Командир роты замялся, соображая что-то, произнес невольно — Фу ты! повернулся и побежал к своим, стрелкам.

— Ну что там разведчики? — спросил кто-то из солдат, когда лейтенант вернулся назад.

Первое мгновение лейтенант не мог сообразить, что ответить. — Разведчики? Разведчики спят!

— А где их капитан?

— Капитан не велел его будить!

Эти слова, как ушат холодной воды, подействовал на солдат.

— Как спят? — недоумевали солдаты.

— Капитана растолкали. Он сказал, чтобы больше не будили. Пусть подойдут поближе! Они поднимут дежурную группу. А капитана будить не велено.

— А как же, немцы? — спросил кто-то. Рассказчик пустил струю дыма, покашлял в кулак и продолжал;

— Что немцы? Немцы увидели, что у наших паники никакой, полежали в снегу, задом, задом и убрались восвояси. Они боялись, что сами попадут в окружение. На войне всякое бывает. Ждут кто первый, так сказать, в штаны наложит.

— Это что же выходит? Немцы не выдержали и наложили?

— А ты как думал? И наложишь! Когда вокруг тебя русские сидят в окопах кругом. Немцы уже не те, что были раньше!

Левее нашего блиндажа за просекой стоял, по-видимому, усиленный взвод немецкой пехоты. Он прикрывал фланг немецкой обороны в районе деревни Лапути. Мы две ночи подряд лазили под самые окопы к немцам за просеку, щупали, искали, прослушивали и смотрели, но ни одного слабого места найти не могли. У немцев все прикрыто кругом, подступы к окопам простреливаются кинжальным огнем из трех пулеметов, не говоря об артиллерии поддержки, которая нет, нет, да брызнет огнем. Ни одного слабого места, где бы можно было просочиться в оборону и взять без потерь языка. Нужно бросаться на пулеметы. А из этого известно, что выйдет.

— Я говорил тебе Федя, что здесь бесполезно искать. Мы понесем здесь большие потери.

— А что будем делать. Если подходящего места нет. Под обрыв не пойдешь. Из-под обрыва |оттуда| и на вожжах обратно не вырваться.

Две разведгруппы к утру вернулись из поиска. Ребята |разведчики|, кто лежал на нарах, кто сидел на лавке у стены и курил. Вчера нам в блиндаж дали телефонную связь. Два телефониста поставили аппарат и устроились у окна на нарах. Я вошел в блиндаж, по смотрел в их сторону. На стене у окна висели немецкие картинки. Тут были какие-то цветные портреты немецких актеров и размалеванных актрис. Кто-то их выдрал из журналов, валявшихся в блиндаже под нарами и мякишем жеванного черного хлеба прилепил их у окна на стене.

— Кто это немецкую мазню здесь развесил?

— Телефонисты! Товарищ гвардии капитан.

— Навешали тут всякое иностранное дерьмо и млеют от восторга. Живут на русской земле, |плюют на неё|, преклоняются перед иностранными сифилитиками. Люди жизни за эту землю кладут. А эти телефонные черви сидят под накатами и картинки слюнявят. Ну-ка сдирай их со стены, забирай аппарат и в окоп быстро наружу! Видали? Они еще на нарах места себе заняли! Чтоб я вас в блиндаже больше не видел!

— Рязанцев! Предупреди часовых! В окопе, на снегу их держать! Там где стоят наши часовые!

На следующий день меня по телефону вызвали в штаб. Нового командира полка нам еще не дали. Дело в том, что наш командир полка дня три тому назад у всех на глазах был убит в ротной траншее. Он как-то поддал и решил показать, что он ничего не боится. Полтора месяца не вылезая просидел в блиндаже, а тут нечистая его поддела. Пьяному море по колено! Решил сходить на передовую. Смотрите бездельники |все|, сам полковой пришел в траншею к солдатам! |вперед не сгибаясь!| По дороге на передовую вначале вроде било тихо кругом. И |эта коварная| тишина его |обманула и| подхлестнула |его|.

| — Что вы тут мне мозги вправляете? Головы поднять нельзя! Тут ни одного снаряда не разорвалось. Нет то, что около моего блиндажа! Посрать выйти нельзя! А тут…, и он остановился на тропе и демонстративно решил отлить. Комбат, пригнувший было спину, молча проглотил слюну. Он хотел что-то сказать, но посмотрел на майора и осекся сразу. Уж очень у него решительный и непреклонный был вид и взгляд.

— Ты мне языком не мели! — заорал он на всю округу.

— Ты мне дело говори!

— Где у тебя тут все время люди гибнут?|

Впереди шел связной солдат из роты. За ним шел сам, а потом комбат. За комбатом два телохранителя с автоматами, и в полушубках, потом военфельдшер и еще кто-то. Вся компания до траншеи дошла без обстрела.

Командир полка спрыгнул в проход, прилег животом на переднюю стенку |траншеи|, вскинул к глазам бинокль |и стал им водить|. И тут с бешеной силой ударил первый снаряд. Вслед за ним |две батареи немцев плюнули| вдоль траншеи еще рвануло несколько |раз|. Солдаты поговаривали, что немец откуда-то ведет наблюдение |за тропой и траншеей|. Стоит кому показаться на тропе, как тут же следует моментальный обстрел.