Кортни. 1-13 (СИ) - Смит Уилбур

— Звуки выстрелов долетят до стада.

Лотар разделял ненависть своего помощника к бушменам. Это опасные вредители, скотокрады и убийцы. Пятьдесят лет назад во время великой охоты на бушменов был убит его двоюродный дед. Крошечная костяная стрела нашла щель в одеянии из сыромятной кожи, и семейная история сохранила все подробности дедовой мучительной смерти.

Даже англичане с их болезненной сентиментальностью по отношению к черным расам поняли, что в мире двадцатого века нет места людям племени сан. Знаменитый приказ, отданный Сесилом Родсом южноафриканской полиции, содержал пункт «всех встреченных при патрулировании бушменов и диких собак расстреливать на месте». Эти два вида считались одинаково опасными.

Лотар чувствовал сильное искушение, он разрывался между желанием получить удовольствие от выполнения общественного долга, уничтожив свору бушменов, и необходимостью поправить собственные дела.

— Слоновая кость, — решил он. — Слоновая кость важнее возможности перестрелять кучку желтых бабуинов.

— Баас, сюда!

Хендрик прошел вдоль пруда и вдруг остановился. Его тон заставил Лотара заторопиться к нему, а потом присесть на корточки, чтобы внимательнее рассмотреть новый след.

— Это не бушмен, — прошептал Хендрик. — Уж очень велик отпечаток.

— Но это женщина, — ответил Лотар. Слишком узкая ступня и небольшие изящные пальцы ноги не позволяли усомниться. — Молодая женщина. Отпечатки пальцев глубже, чем отпечаток пятки. Упругая походка. Молодая.

— Но это невозможно!

Хендрик присел рядом с ним и, не касаясь следа, провел вдоль возвышения между отпечатками пальцев и пятки. Лотар откинулся и мотнул головой, так что закачались мокрые пряди.

Черные люди Африки с рождения ходят босиком, и их следы — плоские.

— Она носит обувь, — негромко сказал Хендрик.

— Белая женщина? Нет, невозможно! Здесь, среди диких бушменов! Господи помилуй, да ведь мы за сотни миль от цивилизации!

— Нет, все так: молодая женщина, пленница бушменов, — настаивал Хендрик. Лотар нахмурился.

Среди представителей его собственной расы обычай вести себя с женщиной по-рыцарски передавался из поколения в поколение, будучи неотъемлемой частью воспитания и одним из основных постулатов протестантской веры. Лотар, солдат и охотник, мог читать след на земле так, словно действительно видел перед собой зверя или человека, мужчину или женщину, оставивших этот след. Вот и сейчас, присев над едва заметными отпечатками, он мгновенно представил себе ту, что их оставила. Лотар явственно увидел девушку с длинными ногами, хорошей осанкой и изящной фигурой, сильную и гордую, которая твердой и легкой поступью стремительно шла вперед, ступая на носки. Должно быть, она смела и решительна: этот дикий нетронутый край — не место для слабых. Совершенно ясно, что девушка в расцвете сил. Как только Лотар представил себе этот образ, он вдруг до конца осознал, какая жуткая пустота поселилась с недавних пор в его душе.

— Надо пойти за этой женщиной, — негромко сказал он, — спасти ее от бушменов.

Хендрик закатил глаза к небу, потянулся к тыкве с нюхательным табаком и насыпал на розовую ладонь немного красного порошка.

— Ветер против нас, — он махнул рукой вдоль следа, — они идут по ветру. Так мы к ним не подберемся.

— Всегда найдется сотня веских причин, почему не стоит делать то, что не хочешь. — Лотар ладонью отбросил назад влажные волосы и перевязал их у шеи кожаным ремешком. — Мы пойдем за бушменами, а не за животными. Неважно, какой ветер.

— Бушмены тоже животные. — Хендрик зажал большим пальцем одну широкую плоскую ноздрю, и втянул другой ноздрей красный порошок, прежде чем продолжить: — С таким ветром они учуют нас за две мили и услышат задолго до того, как мы их увидим.

Он отряхнул руки и убрал с верхней губы крупинки табака.

— Отлично сказано! — презрительно фыркнул Лотар. — Даже для величайшего лгуна во всей земле овамбо. — И резко добавил: — Хватит болтать, мы идем за белой девушкой. Берите след!

* * *

С высокого сука дерева мопани Сантэн со все возрастающим восторгом наблюдала за слоновьим стадом на водопое. Как только она опомнилась от удивления, вызванного размерами и неуклюжестью, наверное естественными для таких громадин, то очень скоро начала понимать, что всех членов этого семейства удивительным образом объединяет обезоруживающая, подкупающая любовь. Они начали казаться ей почти людьми.

Старый самец был капризен, у него, очевидно, болели пораженные артритом суставы. Все относились к нему с уважением и одну сторону пруда предоставили в его полное распоряжение. Он шумно пил, вливая воду в горло. Потом со стоном удовольствия погрузился в ил, набрал его в хобот и шлепнул на пыльную серую голову. Ил потек по его щекам, и слон в экстазе закрыл глаза.

На противоположной стороне пруда пили и купались молодые самцы и самки; они выдували из хоботов, как из пожарных шлангов, воду и грязь, задирали головы, вставляли хоботы в пасть и отправляли в брюхо галлоны воды. Утолив жажду, они, довольные, стояли, переплетя хоботы в любовном объятии, и как будто снисходительно улыбались малышам, которые кувыркались у их ног и под брюхами.

Один из самых маленьких слонят, чуть крупнее свиньи и такой же жирный, попытался пролезть под сухим стволом, упавшим в воду, и прочно застрял в грязи. Комично напугавшись, он в тревоге и ужасе завизжал. Все слоны стада мгновенно откликнулись, довольные и благодушно снисходительные существа превратились в разгневанных мстительных великанов. Они бросились в пруд, взбивая воду огромными ногами.

— Они думают: детеныша схватил крокодил, — прошептал О’ва.

— Бедный крокодил! — прошептала в ответ Сантэн.

Мать вытащила малыша ногами вперед из-под сухого дерева; он пробежал у нее между передних ног, вцепился в вымя и почти с истерическим облегчением принялся сосать. Рассерженное стадо успокоилось, но все явно были разочарованы: их лишили любимого развлечения — возможности разорвать крокодила на кусочки.

Когда, наконец, старый самец встал, блестящий от грязи, и побрел в лес, самки торопливо собрали детенышей, хоботами выгоняя их из грязи, и послушно пошли за патриархом. И долго после их исчезновения в лесу Сантэн слышала треск ломающихся ветвей и бурчание в полных воды животах; слоны продолжали уходить на юг, кормясь по дороге.

Они с О’ва спустились с дерева мопани, радостно улыбаясь.

— Малыши такие шалуны, — сказала Сантэн Х’ани, — точно как дети.

— Мы называем их «большим народом», — согласилась Х’ани, — потому что они мудры и прекрасны, как люди племени сан.

Они прошли к краю пруда. Сантэн дивилась гигантским кучам желтого навоза, оставленным слонами. Франколины уже возились в навозе, подбирая непереваренные орехи и семена.

«Анне этот навоз пригодился бы для огорода… — Она спохватилась. — Нельзя думать о прошлом».

Она наклонилась, чтобы плеснуть в лицо воды: мутная вода обещала облегчение от усиливающейся жары, но О’ва вдруг застыл и наклонил голову, повернувшись на север, в ту сторону, откуда пришли слоны.

— В чем дело, старый дедушка?

Х’ани сразу уловила перемену в его настроении.

Несколько секунд О’ва не отвечал, но в глазах его была тревога, а губы нервно дергались.

— Что-то есть… что-то в ветре — звук, запах, точно не знаю, — прошептал он. Потом с неожиданной решительностью: — Опасность близко. Надо уходить.

Х’ани сразу встала и схватила сумку с бутылками-яйцами. Она никогда не противоречила чутью мужа: слишком часто за долгую жизнь оно спасало их.

— Нэм Дитя, — негромко, но настойчиво сказала она, — поторопись.

Сантэн в отчаянии обернулась к ней. Она стояла по колено в мутном пруду.

— Сейчас так жарко. Я хочу…

— Опасность, большая опасность.

Бушмены снялись с места, как испуганные птицы, и побежали к краю леса. Сантэн поняла, что через несколько секунд останется одна, а одиночество по-прежнему пугало ее больше всего.