Конец авантюристки - Сергей Рокотов

Гришка промолчал, едва заметно кивнул головой.

- Иди, Фатима, - махнул рукой Иляс. - Мне надо поговорить с солдатом.

Фатима покатила столик к выходу. Дверь закрылась.

- Мне известна вся история, о которой тебе рассказал следователь Николаев. И я прекрасно знаю, почему ты стрелял в жену мэра. И должен тебе сказать, что ту актриску, которая ударила тебя по руке, ты должен поить по гроб её жизни. Если бы ты пристрелил эту сучку, отмазать тебя было бы невозможно. Не все в наших руках. Такое явное преступление на глазах у кучи свидетелей, ужас... Даже мне страшно, хоть в жизни я боюсь только комаров. Нет, пожалуй, ещё сомнительных ситуаций, в которую ты чуть не попал. Ты обо всем этом помалкивай, солдат, это не так уж безопасно, как тебе теперь кажется. Я ведь вижу, что ты уже все растрепал этой красавице, растрепал, хоть твои разбитые губы едва шевелятся после ударов этого ублюдка. Хорошо еще, что она безмолвна как рыба. А вообще, мне твоя словоохотливость не нравится, ты же мужчина, а, значит, должен уметь держать язык за зубами. Скажу тебе вот что - тебя этой ночью собирались убить. Да, да, убить, поэтому ты и здесь. А твой киллер далеко-далеко. А его помощник совсем уже далеко, беседует с Аллахом. Так-то вот, что таращишь глаза? Я говорю правду, как это делаю всегда с людьми, которым желаю добра. Наворотил дел, которые черта с два расхлебаешь. Не будь ты избитый и израненный, такой весь из себя несчастный, приказал бы я тебя выпороть вот здесь, как сидорову козу за твои подвиги, поганец!

Иляс рассвирепел, глаза налились кровью, он стал ходить туда-обратно по комнате, бормоча под нос проклятья в адрес нелепого солдата. Потом вдруг успокоился, подошел к напуганному Гришке и похлопал его по щеке.

- Ладно, мир! Ты мужчина, и это главное. А отомстить за своего отца это великое и достойное мужчины дело. Просто, месть может быть разной, гораздо более изощренной и полезной для общества. Например, скажу одно, если бы не та актриска, ударившая тебя по руке, ты бы сейчас гнил в СИЗО, и лучшее, что мы смогли бы для тебя сделать, это снизить срок на суде, объясняя все твоим сиротством, невыдержанностью и тому подобными глупостями. А я вот провел на нарах не менее половины жизни и скажу тебе откровенно - это не самое лучшее место на земле. А в результате того, что твое покушение не удалось, даже выстрела не было, ты находишься не в СИЗО, а здесь и плюс к тому получишь материальное возмещение за геройски погибшего отца в сумме сорока пяти тысяч долларов США. Они будут вручены тебе, когда ты окончательно поправишься и уедешь отсюда домой.

- Почему домой? - Из всей красочной речи Иляса Гришку поразили только эти слова.

- Ты будешь, комиссован, солдат. Я все улажу. Твоя несчастная мать нуждается в тебе и твоей помощи. А выгребать говно из резиденции мэра найдется кому и без тебя. К тому же он больше не будет мэром. Уже через месяц. М ы так решили, и он снял свою кандидатуру на перевыборах.

- А если я не хочу быть комиссован? - приподнялся на постели Гришка, дотронулся языком до обломков зубов и едва не вскрикнул от боли.

- Это ещё почему? - нахмурился Иляс, не любивший, когда ему возражают.

- Я хочу воевать. Мне ещё год служить, - гордо заявил Гришка.

- Ах вот оно что, - зловеще улыбнулся Иляс. - Я, кажется, догадываюсь, кто тебя тут накачивает на подвиги. И эта личность сейчас отправится в холодную комнату на хлеб и воду. Эй! - хлопнул он в ладоши. Фатима!

- Да не надо же! - взмолился Гришка. - Я прошу вас! Не в этом дело! Я давно хотел туда, как только узнал об операции на Кавказе, мне стыдно заниматься уборкой территории не только моего кровного врага, но вообще кого бы то ни было. Я тоже хочу достойно глядеть в глаза людям.

На пороге появилась Фатима, кротко глядя на хозяина. Тот бросил на неё и на Гришку многозначительные взгляды.

- Вы звали? - ангельским голоском спросила она, глядя на хозяина черными как смородинки глазами.

- Да, звал. Принеси нам по рюмке коньяка и фруктов. Я вижу, солдат созрел для мужской пищи. Быстрее!

Она вышла. Иляс молча уставился на Гришку.

- Опять же ты прав, солдат, как это ни странно. И ведешь себя, как мужчина. Мы подумаем о тебе. А то, что ты решил отомстить не только за своего отца, но и за её родителей, это славно. Может быть, тебе и представится такая возможность. Только учти одно - не все возвращаются оттуда.

- Знаю.

- И пуля в лоб не самое страшное. Пленных подвергают изощренным пыткам, солдат.

- Знаю.

- А раз знаешь, тогда поедешь. Только там нужно кое-что уметь. Не в обиду тебе будь сказано, на твое опять же счастье, но ты даже не успел нажать курок, целясь в своего противника. А там такие варианты не проходят, расплата за нерасторопность наступает мгновенно. Мы направим тебя в соответствующую учебку, ты проведешь там три месяца. А потом поедешь в Чечню, раз того желаешь.

- Тогда там уже все кончится.

- Кончится, так кончится! - крикнул хозяин. - Только что-то веками не кончается, - добавил он. - Ладно, надоел ты мне со своими требованиями! Все! Где коньяк?

Фатима внесла на золоченом подносе две маленькие рюмочки с коньяком и ломтики лимона, посыпанные сахарной пудрой.

- Давай, за нашу мужскую дружбу! - провозгласил Иляс. - Только учти одно - у меня либо друг, либо враг. Терциум нон датур, третьего не дано! Поехали!

Они выпили, пожевали лимоны.

- Все. Я пошел. Деньги будут доставлены твоей матери в Краснодарский край. Пусть сама решает, что с ними делать. А ты останешься служить, раз хочешь того. Но главное, держи язык за зубами. А твой враг получит то, чего достоин, и можешь считать, что и ты поучаствовал в осуществлении справедливого возмездия. И ты, - сверкнул он глазами на Фатиму, - держи язык за зубами, ты знаешь, что бывает за словоохотливость?

Фатима густо покраснела, из глаз потекли слезы.

- Все, успокойся, расскажи ему что-нибудь. Теперь уже говорить можно все. То, что не надо, вы уже друг другу порассказали. Эх, воистину, язык мой - враг мой, - вздохнул Иляс и вышел из комнаты...

9.

- Ты уж извини меня за ночной звонок, Эдуард Григорьевич, приветливо улыбался Иляс, сидя в черном костюме за шикарным столом в своем рабочем кабинете. Напротив него сверкал роговыми очками довольный произошедшим Верещагин. - События-то, сам понимаешь, какие творятся. Я погорячился, честно говорю, погорячился, и все. Сам посуди, будят меня, говорят - похитили солдата, выстрелы слышны. Охранник избитый валяется. Черт знает, что. Я спросонья и вспомнил про давешний инцидент в твоей резиденции, даже не подумал, зачем тебе это могло понадобиться, такая попадаловка... Правда, до сих пор не могу понять, кому он все-таки мог понадобиться, загадочная какая-то история. Но, впрочем, нам сейчас с тобой не до солдата. А нам до комбината. Врать не стану, дела надвигаются грозные, Эдуард Григорьевич, события нарастают, словно снежный ком, и мне доложили надежные люди из Москвы, что в самые ближайшие дни грядет проверка из Генеральной прокуратуры. Как был приватизирован комбинат, прекрасно знаешь сам, знаю и я. Тебе светит очень серьезная статья, Эдик. Друзья твои, с которыми ты так славно развлекался в Амстердаме, теперь, сам знаешь, не у власти, помочь тебе они не могут, да и если бы могли, не захотели бы. Такие никому не помогают. А помочь тебе можем только мы губернатор Лузгин и я. Мы покупаем у тебя акции комбината, все, что у тебя есть. Разумеется, по очень льготной цене. Комбината ты лишаешься, выправляешь себе фальшивый паспорт и катишься отсюда чем дальше, тем лучше. А вот акт продажи акций соответствующему лицу будет оформлен надлежащим образом, к этому не придерется никакая комиссия, никакая Генеральная прокуратура. Короче, остальное наш проблемы. Твои проблемы мы с тебя снимаем, Эдик. Ты получаешь кругленькую сумму, оформляешь акт продажи и... становишься гражданином мира. Для тебя это очень хороший вариант и раздумывать тут, практически, не о чем...

- Я не могу сказать, что это очень хороший вариант, Иляс Джумаевич, возражал Верещагин. - Я не вижу никаких оснований для того, чтобы мне бежать отсюда, как заяц. Да, определенные нарушения при приватизации были, но у кого их не было в те бурные послекоммунистические годы? Тут дело в другом, против меня ополчились вы с губернатором, вы больше не хотите помогать мне, и я не понимаю, почему такая немилость? Я честно делился с вами...

- Ты делился, шакал? - сразу помрачнел Иляс, привставая с места. - Ты называешь это делиться? Ты считаешь нас с губернатором за полных идиотов? Понимаю, понимаю, ты - инженер с высшим образованием, твоя жена интеллектуалка и меценатка, а мы с Семеном Петровичем заурядные уголовники, у него восемь классов образования, у меня ни одного, врать не буду, моя нога ни разу не ступала на школьный порог. Но считать до определенной суммы меня научила эта поганая жизнь, в которой каждый за самого себя. Хочешь, я тебе назову номер одного очень интересного счета в швейцарском банке? Хочешь, я назову сумму этого счета? Хочешь, я назову имя обладателя столь пухлого счета? Вернее, обладательницы. Что-то ты взбледнул с лица, Эдуард Григорьевич... Может быть позвать к тебе врача из травматологического отделения, чтобы ты скорее отмучился?