Незалеченные раны. Как травмированные люди становятся теми, кто причиняет боль - Ахона Гуха

крайне проблемными. У большинства из нас есть проблемные личностные черты, такова человеческая природа, и осознание этих черт – ключ к тому, чтобы контролировать их. Черты личности проявляются в различных ситуациях. Они являются частью нашей идентичности и формируют характерные способы реагирования – по этой причине невозможно диагностировать расстройство личности или проблемное личностное функционирование только по одному инциденту, каким бы вопиющим он ни был. Мы рассматриваем множество черт личности, определяя причины вреда, в том числе враждебность, выраженную ориентацию на власть (т. е. потребность в обладании властью), импульсивность, энтайтлмент (слово «нарциссизм» часто используют для упрощения), бессердечие (обычно мы имеем в виду именно его, когда употребляем слово «психопатия»), ригидность, склонность к абсолютным взглядам (разные точки зрения считаются недопустимыми), а также склонность к тяжелой эмоциональной дисрегуляции (когда человек испытывает сильные эмоции, он плохо контролирует свое поведение).

У Адриана не было диагностируемого расстройства личности, но у него явно присутствовали черты пограничного и нарциссического расстройств. Он чувствовал себя выше других, болезненно реагировал на отказы, испытывал сильный эмоциональный дистресс и гнев при угрозе потери и был крайне импульсивным – все это обеспечило его предрасположенность ко вредоносному поведению в интимных отношениях и близкой дружбе. Его нарциссические черты относились к типу «уязвимый нарциссизм». Мы обычно разделяем грандиозный нарциссизм (люди, которые искренне верят в свою исключительность) и уязвимый (те же убеждения, но развившиеся в качестве компенсации глубинного ощущения собственной неполноценности и ненависти к себе).

Часто нет ничего более эмоционально опасного, чем уязвимый нарцисс, поскольку он направляет все свои психологические защитные механизмы и поступки на поддержание убеждений о себе, независимо от того, чем (или кем) ему нужно пожертвовать в процессе.

Не заметить уязвимого нарцисса легко. Высокофункциональные люди обычно могут контролировать эти черты в повседневной жизни и прибегают к токсичным действиям только в случае угрозы. Мне приходит в голову гребнистый крокодил, который лежит и выжидает. Он нападает на свою добычу только тогда, когда она оказывается близко и становится наиболее уязвимой. Хотя гребнистых крокодилов иногда можно побороть, лучше все же их избегать и внимательно следить за своим окружением в водах, где водятся эти пресмыкающиеся.

Другим крайне проблемным кластером черт личности является психопатия, которая характеризуется бессердечием, поиском острых ощущений, безрассудством, импульсивностью, грандиозностью, поверхностным очарованием (да, очарованием), а также неспособностью понимать и испытывать привычные эмоции. Как я уже говорила, истинных психопатов (т. е. людей, имеющих когнитивные, эмоциональные и поведенческие признаки психопатии) очень мало, но у многих людей, причиняющих вред окружающим, присутствуют одна или несколько из этих характеристик, которые обычно объединяются в жесткие, неэмоциональные и безрассудные домены. Не понимая, что чувствуют другие люди, мы не можем получить доступ к эмоциональным подсказкам (стыду, например), необходимым для прекращения своего поведения, или планировать свое поведение, основываясь не только на своих желаниях и правах, но также правах и нуждах других людей.

Я бы также хотела затронуть тему социопатии. Это слово часто используется, однако оно взято не из литературы на тему психического здоровья. Это понятие из массовой культуры, и оно обозначает человека, который, по нашему мнению, имеет психопатические или антисоциальные черты (или просто того, кто ведет себя неприятным нам образом). Социопатия не является формальным диагнозом и практически не имеет значения.

Ригидные установки[13] и обсессивные черты[14] тоже представляют собой большую проблему, поскольку они часто означают неспособность человека к базовому социальному поведению, например пониманию точки зрения собеседника или приходу к компромиссу. Такие люди часто упорно прибегают ко вредоносному поведению (например, преследованию человека, на которого они сердятся, или онлайн‑троллингу), потому что они не могут объективно оценить свое поведение, понять чужую точку зрения или принять критическую обратную связь.

Приведенные примеры можно поместить ближе к краю спектра вреда, но люди, прибегающие к другим формам межличностного вреда, имеют похожие установки, черты личности и убеждения. Мать, которая теряет контроль и ударяет плачущего ребенка, имеет трудности с управлением стрессом и эмоциями. То же самое касается матери, которая начала трясти своего ребенка в порыве ярости и случайно его убила. Поведение и эмоции похожи по форме. Разница заключается в степени проявления.

Директор, прибегающий к травле подчиненных, может иметь определенные представления об иерархии и власти, но при этом испытывать глубинное чувство собственной неполноценности. Он может инстинктивно унижать перспективного сотрудника и преуменьшать его достоинства, чтобы устранить потенциальную угрозу.

Эмоционально контролирующий партнер может иметь глубинный страх отвержения и потери и будет отчаянно пытаться избежать этого путем нарушения прав партнера и пренебрежения его свободой действий. У агрессивного партнера могут быть те же страхи, но его поступки будут усугубляться выученным поведением, связанным с жестокостью, сильным энтайтлментом, а также желанием причинять боль и заставлять другого человека физически чувствовать то же, что он сам испытывает психологически.

Мы все способны причинять вред окружающим при определенных психологических условиях и обстоятельствах.

Социальные факторы: катализаторы

Задумываясь о тех, кто причиняет вред окружающим, мы в большинстве случаев виним самих этих людей. Нам кажется, что они отличаются от нас и способны на то, что для нас недопустимо. Иногда это действительно так, но в большинстве случаев в основе вредоносного поведения лежат социальные обстоятельства. Вообще, такое поведение может стимулироваться обстоятельствами, упрощаться социальными факторами или осуждаться обществом.

Возьмем, к примеру, католическую церковь и растлителей несовершеннолетних из епархии балларатского архиепископа в штате Виктория, которые орудовали в 1960–1990‑х годах. Хотя многие из этих священников имели педофильные убеждения, их поведение также упрощалось социальной ситуацией, в которой они находились: вынужденный целибат в среде, которая защищала их и оправдывала их поведение; среда, которая не дала разгореться скандалу после появления обвинений; неограниченный доступ к детям благодаря управлению школами; отсутствие мер, направленных на обеспечение безопасности детей; социальная среда, где почитались священнослужители и были четкие стандарты, связанные со стыдом, грехами и послушанием; коллеги, которые ведут себя точно так же и поэтому защищают друг друга. Хотя некоторые из этих мужчин, возможно, занимались бы растлением несовершеннолетних и в других обстоятельствах, их преступления наверняка были бы гораздо менее жестокими в среде, которая характеризовалась бы безопасностью детей, подотчетностью и поддержкой жертв.

Люди, совершившие сексуальное насилие в штате Виктория, вносятся в реестр сексуальных преступников, и их свобода действий ограничивается (например, насильники несовершеннолетних не могут контактировать с лицами моложе 18 лет и проживать в определенном радиусе от школ). В большинстве юрисдикций по всему миру есть похожие правовые структуры, и при правильном использовании эти инструменты управления могут очень эффективно поддерживать безопасность людей. Однако есть одна проблема: реестры