Непобедимая и легендарная: Непобедимая и легендарная. Призрак Великой Смуты. Ясный новый мир - Михайловский Александр

– Были там и «интеллигенты», – хмыкнул я, – только из той породы, о которой писал в свое время Антон Павлович Чехов. Вы, Владимир Митрофанович, наверное, читали слова Чехова, – и я процитировал по памяти: – «Вялая, апатичная, лениво философствующая, холодная интеллигенция, которая никак не может придумать для себя приличного образца для кредитных бумажек, которая непатриотична, уныла, бесцветна, которая пьянеет от одной рюмки и посещает пятидесятикопеечный бордель, которая брюзжит и охотно отрицает все, так как для ленивого мозга легче отрицать, чем утверждать, которая не женится и отказывается воспитывать детей и так далее, вялая душа, вялые мышцы, отсутствие движений, неустойчивость в мыслях». Правда, кое-кто из считающих себя интеллигентными людьми готов был разорвать Россию на куски, чтобы дорваться до власти и денег. Так, я думаю, вы, господин Пуришкевич, о такой «интеллигенции» не будете плакать? Да и дьявол с ней, с французской и английской прессой, она во все времена умела врать не краснея. Вы нам с товарищем Фрунзе, Владимир Митрофанович, лучше скажите, что вы дальше собираетесь делать? Война закончится, санитарные поезда станут ненужными, и вы снова, наверное, вернетесь в политику?

Внимательно слушавший меня Пуришкевич кивнул и с любопытством посмотрел на полковника, который цитировал Чехова и рассуждал о политике. Ранее таких военных ему видеть, похоже, не доводилось.

– Я, Вячеслав Николаевич, как вы правильно сказали, из политики вряд ли уйду, – сказал Пуришкевич, промокнув платком пот со своего высокого лба, – и, как вы понимаете, останусь до конца монархистом. Я даже готов пострадать за свои убеждения, как вы, господин Фрунзе, – он кивнул Михаилу Васильевичу, с любопытством слушавшему наш разговор, – страдали за свои большевистские взгляды.

– А как вы видите пропаганду своих монархических взглядов, – спросил я Пуришкевича, – если сам Николай Александрович и все его семейство отреклись от трона и намерены вести жизнь обычных граждан Советской России? Вы ведь читали его выступление с призывом к поддержке правительства товарища Сталина? Поверьте мне, это обращение не выбито у него угрозами или пытками. Если не верите мне, то можете спросить у его брата, генерала Романова.

Пуришкевич немного растерялся от такого нового поворота в нашей беседе. Он озадаченно почесал затылок, а потом сказал:

– Вячеслав Николаевич, пусть в данном случае речь идет не о монархе как таковом, а о самой идее монархии. Ведь должен же быть на Руси ГЛАВНЫЙ… Ну, вы меня понимаете…

– Политический деятель, не имеющий конкретной цели и рассуждающий о чем-то идеальном, – сказал я, – это уже не политический деятель, а прожектер. Пишите фантастические рассказы, люди будут их читать с удовольствием. А вот бороться за то, чего нет и быть не может – это просто смешно. Вы думаете, что кто-то из других членов императорской фамилии захочет заявить о своих претензиях на Российский престол? Это маловероятно – ни один здравомыслящий человек сейчас об этом и не заикнется. Есть, конечно, и такой вариант развития событий. Это, как было во времена Смуты, когда на русский трон пытался вскарабкаться самозванец, Гришка Отрепьев… Только вы помните – чем все закончилось. Россия лежала в развалинах, а по стране бродили шайки разбойников и воровских казаков с поляками, которые грабили и убивали всех подряд. Вы этого хотите?

Пуришкевич замахал руками и отрицательно покачал головой. А я тем временем продолжил:

– Владимир Митрофанович, поймите же вы наконец, что большевики пришли к власти всерьез и надолго. Я скажу даже, что именно товарищ Сталин станет новым, «красным монархом», который возродит империю, только в несколько другом виде. А насчет ваших убеждений, так поверьте мне, никто за них вас не будет преследовать, если вы, конечно, не начнете разжигать в стране новую Смуту или, не дай бог, начнете искать поддержку ваших идей где-нибудь за пределами России. Тут уж не обессудьте – с вами поступят по всей строгости закона. У большевиков насчет этого строго.

Пуришкевич был растерян, Пуришкевич был удивлен, Пуришкевич был обескуражен… В поисках поддержки он обернулся к полковнику Дроздовскому и в отчаянии воскликнул:

– Михаил Гордеевич, а как же вы?! Ведь вы всегда были истинным монархистом, а тут вот так вот, вдруг…

– Владимир Митрофанович, – сказал Дроздовский, – от своих монархических убеждений я не отказался. Но как человек, реально смотрящий на все происходящее, могу сказать, что сейчас просто физически невозможно посадить на трон ни Николая Александровича, ни Алексея Николаевича, ни даже Михаила Александровича, хотя авторитет последнего теперь, после его участия в разгроме германцев под Ригой и ликвидации самостийной Украины и этого румынского борделя на колесах, очень высок. Скажу вам более того, Владимир Митрофанович. Если бы вы знали о господине, простите, товарище Сталине столько же, сколько о нем знаю сейчас я, то тоже согласились бы с той мыслью, что лучше «красный монарх» в лице сына простого грузинского сапожника, чем безвольная титулованная марионетка в руках зарубежных кукловодов. Сталин – это реальный правитель России, который по своим масштабам не уступит таким ярким деятелям нашей истории, как император Петр Алексеевич, или царь московский Иоанн Четвертый Грозный. Именно так! Считайте меня «красным монархистом». И генерал-лейтенант Красной гвардии Михаил Александрович Романов скажет вам то же самое, как и его брат, бывший император Николай Александрович. При всем богатстве выбора, как говорится, другой альтернативы нет.

– Владимир Митрофанович, – подвел итог нашей несколько затянувшейся дискуссии Михаил Васильевич Фрунзе, – мы бы попросили вас тщательно обдумать ваши дальнейшие действия как политика. Никто не покушается на ваши монархические убеждения, но, с другой стороны, мы не можем терпеть никакие враждебные действия по отношению к советской власти.

И еще… Бывший император Николай Александрович высказал пожелание принять участие в ликвидации неграмотности в нашей стране. И сейчас он сотрудничает в этом благородном деле с нашим наркомом просвещения товарищем Луначарским. Чем занимается его брат, Михаил Александрович Романов, вы сами успели увидеть. Может быть, вам, как истинному монархисту, тоже заняться полезным для России делом. Если вы хотите, я могу дать вам рекомендательное письмо к нашему наркому здравоохранения товарищу Семашко. С вашим медицинским поездом, как мне кажется, вполне управится ваш помощник. А вы отправляйтесь в Петроград и там займитесь формированием новых санитарных поездов для нужд нашей армии. Да и не стоит забывать об опасностях эпидемий – тиф, холера и прочие сопутствующие войне и разрухе заболевания могут принести много горя нашему народу. Как, вы согласны помочь своей стране?

Пуришкевич, немного подумав, кивнул.

– Хорошо, Михаил Васильевич, я согласен. Пишите письмо товарищу Семашко. Я готов завтра же выехать в Петроград.

25 (12) декабря 1917 года, раннее утро.

Германия. Кильский канал, порт Брюнсбюттель.

Крейсер «Рюрик-2», флагман эскадры Балтийского флота, идущей на Север

К середине декабря 1917 года – это если считать по старому стилю – жизнь на бывшем императорском флоте понемногу стала налаживаться. С тем, что было «до без царя», новые порядки, конечно, сравниться не могли, но того бардака, который наблюдался на кораблях всего три месяца назад, уже не было. Роль судовых комитетов постепенно сошла почти на нет. Да и в новых их составах, избранных после октябрьских событий в Петрограде, преобладали люди степенные, рассудительные, в основном из сочувствующих большевикам старослужащих.

Среди комиссаров, назначенных на корабли партией большевиков, незнакомых с флотом людей тоже не было. На этой должности оказались старослужащие матросы и кондукторы, только уже не сочувствующие большевикам и не кандидаты в члены партии, а полноценные члены РСДРП(б), поддерживающие линию Сталина – Тамбовцева на трансформацию старой государственной машины. Богом избранных, обиженных судьбой и альтернативно одаренных среди этих людей не было. Комиссаром всей направлявшейся на север эскадры был назначен Иван Давыдович Сладков, унтер-офицер 1-й статьи, комендор с линейного корабля «Александр II». В декабре 1915 года, после восстания на линкоре «Гангут», он был арестован и за революционную деятельность осужден к семи годам каторжных работ. В феврале 1917 года он, как и многие его товарищи по партии, был освобожден из заключения. Последняя его должность – комиссар Петроградского военного порта.