Японистка. Книга первая. Хищная Сакура - Полина Кацуро

– А откуда ты знаешь, что это было её любимым местом? – почему-то оживился Мару.

– Ну, как же, я всегда могла её здесь найти, когда мне нужна была помощь с домашним заданием по японскому.

– А она тебе помогала делать уроки?

– Да, ну не совсем, конечно. Я спрашивала у неё значение трудных слов, а она делала зарисовки. Она очень хорошо отображала смысл слов в своих картинках.

– И рисунки эти сохранились? – улыбаясь, спросил Мару.

– Ну, конечно, они у меня здесь, в этой тетради. Я с ней никогда не расстаюсь, она же по японскому языку, – не совсем понимая, что вызвало такую радость.

– То, что надо! А вот с тетрадочкой всё-таки придётся расстаться.

– Это почему? – удивилась Дана, невольно немного отстраняясь.

– Можно, конечно, листы с рисунками Аски только вырвать, а всё остальное оставить.

– Зачем? Это же память об Аске! Я не хочу ничего вырывать.

– Вот, ты сама и ответила на вопрос. «Память об Аске»! А как ты думаешь, кому нужно как можно больше воспоминаний об Аске?

– Маме?

– Вот именно! Особенно, если она убила ребёнка своими собственными руками.

– Ты хочешь, чтобы мы пошли к маме Аски и подарили ей эти рисунки? – закипела Дана от негодования.

Мару кивнул головой и снова улыбнулся.

– И чего ты улыбаешься? – окончательно вышла из себя Дана. – Ничего смешного тут нет. Это моя тетрадь и мои рисунки, а твоя идея – глупая.

Негодуя, она вскочила, собираясь было уйти, но тут до неё дошло, что это, может быть, идея глупая, но единственная. Дана села обратно так же резко, как и встала.

– Ты действительно считаешь это хорошим поводом для визита в дом Аски?

– Да, я уверен. У тебя есть планы на сегодняшний вечер? – спокойно спросил Мару. Дане как-то стало легче, когда он перестал улыбаться.

– Особо ничего нет.

– Отлично, тогда я заеду за тобой сегодня в половине седьмого.

* * *

Вечером они подъехали к дому Аски. Адрес им дал по большому секрету Тамура-сан. Днём Дана вырвала листочки с рисунками из тетради и сделала ксерокопии: не хотелось их лишаться. Оригиналы зарисовок были аккуратно положены в папку. Деревянный домик, маленький и неказистый, находился на узкой улице. Сам дом, небольшой садик перед ним и забор были чем-то похожи на своих хозяек – такие же угловатые и резкие. Учитывая, что Аска была художницей, странно было видеть такой аскетизм и отсутствие творческого подхода в оформлении дома. Но, может быть, Аска не считала этот дом своим? Дана тут же отбросила эту мысль – глупо думать, что человек не считает своим домом место, где родился, вырос и прожил всю жизнь. В окнах горел тусклый свет. Значит, мама Аски дома. Повезло.

Дана нажала на кнопку звонка на заборе у калитки. Им ответил женский голос, и калитка открылась. Они прошли через узкий дворик и остановились у двери. Через минуту дверь открылась, и из полутёмной прихожей вышла мама Аски. В первую минуту Дана удержалась, чтобы не вскрикнуть от ужаса и жалости. Женщине, которая на похоронах всего три месяца назад выглядела на сорок пять, сейчас можно было дать все семьдесят. Седая и высохшая, скрюченная старуха с дорожками от слёз посмотрела на молодых людей колючим, недоверчивым взглядом и произнесла:

– Конбанва. Добрый вечер.

– Конбанва, – мягко, без улыбки начал Мару. – Мы учились в одном университете с Аской. Мы не были близкими друзьями, но знали Аску, и тут недавно нашли в тетради рисунки, сделанные ею, и решили, что должны отдать их вам.

«Хорошо, что мы пошли вместе, – пронеслось в голове у Даны, – я никогда бы не смогла объяснить всё так хорошо». Дана протянула папку с рисунками женщине, но та в ответ руку не протянула, а произнесла:

– Проходите внутрь. Там поговорим.

– Большое спасибо. Аригато годзаимас, – так же мягко произнёс Мару и достаточно быстро зашёл в дом, как будто боялся, что мама Аски передумает и не впустит их.

Дана зашла за ним. Пока снимали обувь в узкой прихожей, Дана немного осмотрелась. Во всём доме горела одна тусклая лампочка в комнате. На секунду показалось, что все вечера эта угловатая женщина просто сидит в тёмном углу комнаты неподвижная, как камень, и смотрит в одну точку. Возможно, это предположение недалеко от истины, так как в доме не было видно следов приготовления к ужину или, наоборот, уборки после него, не слышно никаких звуков телевизора или радио. Только тишина и полумрак. Тут мама Аски произнесла:

– Сейчас я включу свет, подождите. Я-то в потёмках сижу. Мне одной хватает, но когда гости, так не пойдёт, – она зажгла свет в небольшой, но очень ухоженной гостиной.

У левой стены на небольшом столике стоял красивый чёрный лакированный ящик с открытыми дверцами и фотографией Аски внутри, рядом с ящиком – букет белых хризантем, медная пиалочка с пеплом и маленьким медным пестиком, ароматные палочки, свечка на мраморной подставке и небольшая табличка с иероглифами. Мару повернулся к хозяйке дома:

– Вы позволите?

– Да, да, пожалуйста, – она указала на ящик.

«Позволите что? Что делать-то?» – запаниковала Дана.

Мару тихонько подтолкнул Дану, чтобы шла с ним, и направился к ящику. Ничего не понимающая «гайжин» решила повторять всё за японцем. Мару подошёл к ящику, опустился на колени и указал Дане опуститься немного позади него. Зажёг свечку, зажёг от свечи ароматную палочку, поставил её в пиалочку с пеплом, взял медный пестик ударил два раза по медной пиалочке, положил пестик, соединил ладони напротив груди, закрыл глаза и склонил голову. Дана тоже сложила ладони, посмотрела на фотографию, прикрыла глаза, оставив маленькую щёлочку и склонила голову так, чтобы видеть дальнейшие действия суфлёра. Мару посидел так около тридцати секунд. Потом поклонился, рукой сбил пламя свечи и встал на ноги. Дана тоже поклонилась и встала за Мару. «Предупреждать же надо», – подумала она. И теперь, когда все формальности были соблюдены, можно было осмотреться.

Интерьер комнаты оказался скромным и лаконичным, таким же, как выглядел дом снаружи. Телевизор на тумбе, диван, низкий журнальный столик. Всё обыденное и сдержанное. Ни игры цвета, ни орнаментов или узоров. И снова показалось странным, что девушка, которую называли гением живописи, жила в таком безликом окружении. Мама засуетилась:

– Пожалуйста, садитесь, а я сейчас подам чай.

Дана последовала жесту хозяйки и присела на край светло-серого дивана из грубого текстиля. Перед ней оказался низкий столик, где лежал открытый альбом с фотографиями Аски. Наверное, мать пересматривала фотографии дочери и забыла его закрыть. «Может быть, Мару прав, и эта угловатая женщина и есть убийца. А теперь сидит в тёмной комнате, смотрит на фотографии любимой жертвы и казнит себя», – промелькнуло в голове. Дана постаралась отвлечься от подобных мыслей и осмотрелась в поисках Мару. Дана удивилась, обнаружив его стоящим рядом с мамой Аски на кухне. Он помогал ей держать поднос с чайными чашками и сладостями. Дана задумалась, почему увиденное так поразило её, и поняла, что ещё никогда не видела Мару на кухне. Даже в доме дяди он никогда не помогал накрывать на стол или убирать с него. «Интересно, у японцев так принято – помогать в чужих домах и не помогать своей родне? Надо будет спросить потом у кого-нибудь, вдруг это такой странный обычай», – пока Дана размышляла, хозяйка начала разливать зелёный чай по традиционным японским чашкам без ручек, и Дана отметила, как грациозно и ловко она это делала. В движениях появилась элегантность и плавность, а резкость и нервозность исчезли, как будто чай разливала совсем другая женщина. Такую перемену быстро объяснил Мару:

– Вы занимались чайной церемонией?

– Да, – она немного улыбнулась, – очень давно, ещё в молодости. Мой отец был учителем чайной церемонии и держал свою школу много лет. Знаете, как говорят в Японии: «Дети, живущие рядом с храмом, знают наизусть все молитвы». У меня чайная церемония, можно сказать, в крови.

– Вы жили в Киото? – почему-то спросил Мару.

– Да, а как ты догадался? Мне казалось, что я уже давно разговариваю на местном диалекте, и никто даже не даже не думает, что я из Киото, – как-то растерянно спросила хозяйка.

– Самые красивые женщины Японии живут в Киото, – пояснил своё предположение Мару.

Женщина опять улыбнулась.

– Да, я жила в Киото в большом доме своего отца. Моя мама умерла, когда мне было всего пять лет, я её плохо помню. Нас с сестрой воспитывал отец. Он был очень строгим, и мы всегда очень боялись его. А потом я влюбилась в отца Аски, он был одним из посетителей нашего чайного дома. Отец запретил мне выходить за него замуж и пригрозил отказаться от меня в случае непослушания. Тогда я взяла свою коллекцию чайных чашек и убежала из дома со своим любимым. Отец, как и обещал, отрёкся от меня. И любимый тоже отрёкся, как только узнал, что я не получу ни гроша из наследства отца. А я тогда уже была беременна. Я перебралась сюда, в Сидзуоку, потому что здесь тоже выращивают вкусный чай, продала коллекцию чашек и купила на эти деньги этот небольшой дом. И с тех пор всё ждала, что отец меня простит и позовёт обратно, но он так и не смог меня простить до самой смерти. А теперь, когда Аски тоже не стало, я осталась в этом доме совсем одна. Всё думала, что живу здесь временно, только пока мне не разрешат вернуться домой, а оказалось, что это мой единственный дом, а единственный близкий человек – Аска. Я никогда не смогла бы жить далеко от неё… – она на секундочку замолчала, а потом, будто очнувшись, произнесла: – Что это я болтаю, вам же это совсем неинтересно. Пожалуйста, угощайтесь чаем.