Весна Византии - Дороти Даннет

― Николас, ― напряженным голосом промолвил тот.

― Удрал? ― удивленно спросил Джон Легрант. Внизу крики слышались все громче… и вдруг над палубой возникла голова Николаса, всклокоченная и без шляпы. Когда он поднялся по веревочной лестнице, стало видно, что от пояса до сапог он весь мокрый, и ручейки соленой воды текут с одежды; однако на щеках горел довольный румянец, и он что-то очень живо говорил по-фламандски.

Именно благодаря этому веселому голосу и громкому смеху в Брюгге и Лувене Юлиусу без труда удавалось находить их с Феликсом. Затем он платил по счетам, выводил из таверны и старался помочь, если их тошнило…

― Он никуда не сбежал, ― заявил нотариус.

Глава четырнадцатая

Хозяина Шаретти тут же окружили янычары. Тоби, вместе с остальными мрачно ожидавший решения своей судьбы, не мог понять, почему в тот момент, когда шкиперу и поверенному угрожала смертная казнь, а остальную команду ждала едва ли лучшая участь, Николас решил искать утешения в вине… Должно быть, это все из-за Катерины, ― решил лекарь. Он попытался хоть что-то прочесть по лицу Годскалка, но капеллан казался невозмутимым. Юлиус, несмотря на боль от побоев, кипел от гнева. Легрант, похоже, с трудом соображал, что происходит. Лоппе, от которого, возможно, им следовало бы ожидать сочувствия, почему-то стоял, с самодовольным видом глядя по сторонам, и внезапно слабая искорка надежды вспыхнула в душе Тоби. Он пристально взглянул на Николаса.

Подобно своему чернокожему другу, тот казался вполне довольным жизнью, ― несмотря даже на то, что штаны его промокли насквозь после того, как он оступился, поднимаясь на борт. И хотя двое янычаров держали его под руки, он продолжал улыбаться.

Они попытались подтащить его к Турсун-беку, но ноги бывшего подмастерья подогнулись и внезапно всем весом он потянул своих пленителей вперед. Они не успели опомниться, как он оказался на палубе, ― как раз поблизости от рыжеволосого абердинца.

Николас неодобрительно поцокал языком.

― Ты обмочился, ― заявил он Легранту по-тоскански.

Рыжая голова дернулась.

― На себя посмотри! К тому же тебе никто не давал по голове дубинкой… Нас повесят, ― заявил шкипер на том же наречии.

― Не повесят, ― уверенно возразил Николас. Блуждающий взгляд его задержался на связанном по рукам и ногам Юлиусе, и он широко улыбнулся:

― Скорее посадят на кол. Зароют в песок по самую шею. Посадят в мешок вместе с бешеной собакой и бросят в воду. Выстрелят тобой из пушки. Станешь пушечным мясом, Юлиус! С Джоном этот фокус не выйдет ― он слишком мокрый.

― Они знают… ― начал стряпчий по-фламандски.

― И вы очень хорошо гребли, ― по-прежнему по-итальянски перебил его Николас. ― Заслужили награду! ― Теперь он обратился к Лоппе, стоявшему рядом с турком.

― Скажи своему новому хозяину, что он должен Юлиусу трех красоток и бочонок эля. Долг чести. Хотя, нет. Эль у них здесь слишком скверный…

Люди вокруг переглядывались в изумлении. Тоби не сводил с Лоппе потрясенного взгляда. Янычары во все глаза взирали на Турсун-бека, который, однако, пока медлил с приказом. Вместо этого он коротко обратился к Лоппе, и тот дал столь же короткий ответ. Николас, ничего вокруг не замечавший, дружески ткнул приятеля в бок. Негр обернулся.

― Ты евнух, ― игриво заявил Николас чернокожему.

Тот, встревоженно покосившись на своего бывшею хозяина, опять повернулся к Турсун-беку, который задал какой-то вопрос. Фламандец опять толкнул Лоппе.

― А что, разве не так? Как будет «большой черный евнух» по-турецки? Поможешь нам догрести до Трапезунда? Получишь трех мальчиков в награду.

― Мессер Никколо, ― внезапно обратился к нему Лоппе с легким налетом отчаяния. ― Господин Турсун-бек спрашивает, где гребцы. Скамьи наполовину пусты.

Николас уставился на него. Похоже, ему нелегко было стоять на ногах, и он сел на палубу, прямо в лужу, натекшую с мокрого плаща и штанов. Затем одной рукой бывший подмастерье обхватил колени, а другой ― неопределенно махнул куда-то в сторону.

― Ну так скажи ему! Нам всем пришлось грести, и мы держали пари…

Пока Лоппе переводил, он что-то негромко напевал себе под нос, а влажный холодный ветер трепал промокшие волосы и одежду. Тоби, наблюдавший за происходящим, внезапно содрогнулся. Наступило молчание. Турсун-бек отвернулся от негра и пристально вгляделся в Николаса, а затем отдал приказ. Двое янычар с усилием вздернули того на ноги, и фламандец прекратил петь. Затем Турсун-бек заговорил, и его толмач перевел:

― Отвечай! Половины гребцов не хватает…

― Верно, ― подтвердил Николас. ― Трех красоток, и… А ты почему не греб? ― с возмущенным видом поинтересовался он.

― Где гребцы? ― повторил толмач.

Фламандец недоуменно уставился на него.

― Как ― где? По всему Эгейскому и Мраморному морю… или в раю… Мы пытались нанять других, но они сбежали.

― В раю? ― не понял толмач.

― Ну, всегда надо уповать на лучшее, ― снисходительно подтвердил Николас.

― Почтенный Турсун-бек желает узнать, что случилось с гребцами? От чего они умерли?

― Это была хорошая смерть, спросите вон хоть у капеллана. Все до единого покаялись. Мы бросили их за борт. Смотрите, я весь мокрый…

― От чего они умерли? ― спросил толмач, почти так же встревоженно, как Турсун-бек.

― Не знаю, ― отмахнулся Николас. ― Мне нужно переодеться. Вы не смотрели в балласте? Мы там двоих присыпали песком, чтобы отвезти их в Трапезунд. Они родом оттуда, и хотели, чтобы их похоронили на родине. Турков у нас не было. Я знаю, как хоронить турка. Я видел… И шляпу повесить на могильный камень… Маэстро Капелло, мадонна Капелло, бамбино Капеллино. Похоронная музыка ди Капелло. Утренний ветерок Капелло. Кап-кап-кап…

Тоби внезапно прекратил дрожать и замер в неподвижности, чувствуя, как краска приливает к щекам. Турсун-бек, напротив, побледнел, как смерть. Он дернул головой, и по этому знаку Николаса подтолкнули к капитанской каюте. Двое янычар торопливо спустились в трюм. Так же быстро они вернулись, ― посеревшие от ужаса, и что-то быстро проговорили по-турецки. Мгновенно все вокруг переменилось.

Словно железные опилки под действием магнита, люди на борту «Чиаретти» разделились: команда отдельно и янычары отдельно, торопясь отстраниться как можно дальше от своих пленников. Николас в сухом дублете вышел на мостик, держа в руках чулки и неловко пытаясь натянуть их на себя. Турсун-бек, заметив его, отвернулся и что-то прокричал.

Толмач, с трудом сглотнув, перевел:

― Мой хозяин спрашивает ― вы разве не знаете, что у вас на борту чума?

Гул испуганных голосов был ему ответом.

― Чума? ― изумился Николас. ― Да нет, это воняют козы. Может, еще пахнет от мессера Юлиуса… А в балласте никакого запаха нет. Там просто два славных сухих трупа, которые плывут домой.

― У них чума, ― повторил толмач. ― Нам эти признаки хорошо известны. Вы не можете здесь оставаться.

― Правда? ― Николас уже натянул один чулок и теперь пытался распутать узлы шнуровки. ― Ну и ладно. Однако вам придется подыскать мне жилье. Думаю, придется пойти к великому визирю, чтобы разобраться насчет Легранта и нашего стряпчего. В какую тюрьму… Сапоги… Погодите, пока я натяну сапоги… В какую тюрьму вы их отправите? ― Хотя речь его казалась замедленной, но говорил он вполне разборчиво.

― Они останутся на борту, ― торопливо заявил толмач. ― Вы все должны оставаться на борту и немедленно плыть дальше. Никто не сойдет на берег. Воду и припасы вам доставят прямо сюда, но на корабль больше никто не поднимется.

Вид у Николаса был расстроенный и возмущенный одновременно.

― Мы рассчитывали встретиться с бальи! И с флорентийским агентом! И с мессером Бартоломео Зорзи и его деловым партнером!

― Ничего этого не будет, ― заявил толмач.

Фламандец озадаченно огляделся по сторонам.

― Ну, конечно… как скажете… А куда я поплыву ― вам все равно?

― А куда вы направляетесь? ― негромко осведомился Турсун-бек.

― В Трапезунд, ― пояснил Николас. ― Я думал, вы знаете. Мы должны представлять там Флоренцию.

― Тогда, ― заявил турок, ― полагаю, мессер Никколо, вам следует исполнить этот замечательный план. Пожалуйста, берите все припасы, которые могут вам понадобиться, и отправляйтесь прямиком в Трапезунд.

Это были его последние слова, обращенные к владельцу галеры. Затем, по его команде, пронзительно зазвучал свисток, и янычары торопливо принялись покидать корабль. Пытаясь сохранять достоинство, Турсун-бек со свитой последовал их примеру. Едва лишь лодки отплыли, Тоби подбежал к Николасу, который стоял у борта и махал гостям на прощание. Едва лишь море вокруг очистилось, ― если не считать оставленных в отдалении сторожевых лодок, которые должны были проследить, чтобы никто посторонний не поднялся на борт злополучной галеры, ― лекарь объявил: