Мышь - Филиппов Иван

Тело Артёма с мерзким стуком упало на пол кафе, а Тоня осталась стоять. Оцепеневшая от ужаса, оглушённая выстрелом, вся залитая кровью. Она стояла и не могла пошевельнуться, и слёзы текли по её щекам.

Подбежавший Лавр сначала как будто сомневался, а потом тихонько спросил:

— Тоня, можно я вас обниму?

Она не ответила, но сама обняла его крепко-крепко, уткнувшись ему в плечо. Ей хотелось зарыдать. Тоня хотела оплакать мальчика, которого ей только что пришлось убить. Она успела разглядеть веснушки на его лице, русые волосы, шрам рядом с носом — может быть, он в детстве упал с велосипеда? Она хотела закричать от ужаса от того, что ей пришлось убить человека. Заражённого, но всё равно человека. Пусть Тоня и работала конвоиром, в ней всё ещё оставалось то главное, что делает человека — человеком: способность к состраданию. Просто спрятана эта способность была так глубоко, что только ужас последних дней сумел дать ей возможность проявиться. Тоня хотела оплакать свою жизнь — простую, но понятную и устроенную. Собственную. Но слёзы никак не шли, и она просто уткнулась в плечо Лавра и позволила ему крепко себя обнять.

Когда Тоня немного успокоилась, они вынесли тело заражённого на улицу. Лавр поднял с пола табельный пистолет и отдал его Тоне. Сама бы она его непременно забыла.

Стемнело, искать сейчас новое место для ночлега было опасно и странно и, несмотря на сомнения, Тоня всё-таки предложила остаться на заправке. В небольшой подсобке за кассой даже оказался диван — видимо, на нём отдыхали по ночам сотрудники. Диван был недостаточно большим, чтобы на нём мог спать кто-то из них, поэтому Лавр с Тоней устроились на нём сидя. Перед этим они подпёрли ручку двери подсобки стулом и немедленно уснули.

***

Проснулся первым Костя. Внутри палатки всё так же горел уютный свет фонарика: видимо, Сева забыл его выключить или, наоборот, — решил, что со светом им сейчас спать будет спокойнее. Костя огляделся: брат крепко спал, его тело было таким неподвижным, что на мгновение Косте даже стало страшновато — вдруг и Сева умер? Но нет — Сева вздохнул во сне.

Костя точно помнил, что сквозь сон он слышал голоса. Как будто мимо их палатки прошла группа девушек. Сейчас он снова услышал, как в тоннеле кто-то разговаривает. Голоса приблизились, на секунду замолчали, а затем разговор продолжился, но уже дальше по тоннелю. Костя расслабился. Он был рад, что где-то в Москве всё ещё остались живые люди, что не одни они с Севой спаслись. Но вот общаться сейчас с другими людьми почему-то не хотелось.

Он вылез из палатки и пошёл искать, где бы пописать — помня, что ему рассказал Сева про контактный рельс. Когда он вернулся, старший брат уже вылез из палатки и аккуратно складывал свои вещи в рюкзак. Он молча протянул Косте один из бутербродов, прихваченных из буфета Пушкинского музея.

— С ветчиной и сыром. Ещё йогурт питьевой есть. С вишней.

Костя благодарно плюхнулся на пол туннеля рядом с братом. Минуты две они жевали в абсолютной тишине.

— Я голоса слышал. Кто-то ещё по тоннелю так же, как и мы, идёт. Две группы слышал, но чего-то говорить с ними сам не захотел.

— Ага. Наверное, так правильнее.

Сева жевал и смотрел в одну точку, его голова сейчас была занята совершенно другими мыслями. Он специально вчера долго не засыпал, несмотря на ужасную усталость. Он оттягивал момент, когда неизбежно увидит во сне Машу. Почему-то ему казалось, что это непременно произойдёт. Предчувствие его не обмануло, но Сева боялся, что ему приснится момент Машиной гибели, а приснилось, как они ходили по залам музея и он издали на неё смотрел, а она не замечала. Почему-то такой сон в результате оказался ещё страшнее, чем если бы он снова увидел, как Маша падает и как она исчезает под толпой заражённых.

Он смахнул с кончика носа предательскую слезу и встал.

— Давай, наверное, соберёмся сейчас побыстрее? Хочется из этого подземелья поскорее выбраться.

Костя не возражал. Они закончили завтрак, сложили палатку и спальники в рюкзаки и побрели по тоннелю в сторону метро «Охотный ряд».

Они часто ездили на дачу не на машине, а именно на электричке: папу страшно бесили пробки на Ярославском шоссе, и он не понимал, зачем ради очень условного комфорта тратить на дорогу четыре часа, когда на поезде можно доехать за час. Как результат, братья знали этот кусочек метро хорошо, и мысль о том, что идти им на самом деле не так далеко — до следующей станции было чуть больше 800 метров — их очень ободряла.

Братья шли молча. Сева немного волновался, что разговоры могут привлечь заражённых, но Костя довольно резонно возразил, что они бы, во-первых, заражённых услышали, а во-вторых, они в метро полезли как раз исходя из теории, что тут заражённых не будет. Наконец, он напомнил Севе о голосах в тоннеле, которые он слышал совсем недавно: если бы с другими людьми что-нибудь случилось, они бы услышали крики, логично? Хоть Сева и согласился, разговор всё равно не шёл. Мальчики волновались, что ждёт их на станции. Расслабиться было сложно — даже тусклое красноватое аварийное освещение напоминало им о том, что самое страшное уже произошло.

Осторожно, стараясь лишний раз не шуметь, они на цыпочках вышли из тоннеля. Сева был достаточно высоким и мог осмотреть платформу, а вот Костя не доставал. Может быть, и к лучшему, подумал Сева, когда ему открылся вид.

Как и «Библиотека имени Ленина», станция «Охотный ряд» была усеяна телами погибших. Движения нигде не было.

— Заражённых нет, можем идти дальше.

— Мёртвых много?

— Много.

Костя тяжело вздохнул.

Они двинулись дальше и нырнули в следующий тоннель. Впереди через пути пробежала крыса — последние несколько дней ей в тоннеле жилось особенно хорошо. Когда исчезли страшные громыхающие поезда, тут осталась только она, это было её королевство. Крыса была довольна. Она бежала сейчас в сторону станции. Туда, откуда доносился такой манящий запах мяса и крови.

— Я никогда не думал, что смерть такая страшная.

Голос Кости звучал глухо. Он думал эту мысль уже давно. Сева ждал продолжения, но Косте потребовалось ещё с полминуты, чтобы снова подать голос:

— Не думал, что смерть так быстро увижу... По телевизору или в кино всё как-то иначе выглядело. Или в игре… А тут — и люди обычные, и Маша, и мама с папой…

Тут Костя не выдержал и заплакал. Ему сейчас не нужно было, чтобы его жалели или обнимали, сейчас ему хотелось, чтобы Сева его просто выслушал, но справиться с горем всё равно было сложно. Сева внимательно молчал. Впереди показался свет — тоннель заканчивался.

— Как ты думаешь… — продолжил Костя хриплым голосом. — Мы Машу могли спасти?

— Нет. Я точно знаю. Я думал об этом с самого момента… Сколько бы я ни пытался себе этого представить, я не понимаю, как бы мы могли её спасти. У нас времени не было просто.

Голос Севы задрожал. И не только, потому что ему всё ещё было тяжело и страшно говорить о Маше — наверное, тяжело и страшно ему будет всю оставшуюся жизнь, — он просто очень не хотел говорить Косте правду. Да, они не могли спасти Машу, да, у них не хватило бы времени, но главной причиной был Костя. Сева не мог рисковать его безопасностью. Костя был его братом, его ответственностью и его семьёй. Что бы ни случилось, он должен был думать о нём в первую очередь. И это было правильно, но вслух почему-то говорить об этом Сева не хотел.

— Я тоже так думаю. Знаешь, я посмотрел 14000605 вариантов прошлого, — нарочно взрослым голосом сказал Костя. — У нас не было шансов ни в одном.

Сева улыбнулся.

— Доктор Стрендж из тебя так себе.

— Ничего не так себе, а очень похожий!

Костя сделал вид, что обиделся, хотя на самом деле эта притворная обида была частью их игры и общения. Ещё с минуту они шли в тишине. Костя никак не мог собраться с силами — совсем не вопрос о возможности спасения Маши мучал его последние часы.

— Ты думаешь о маме и папе? — Эти слова Костя практически прошептал.