Репортажи с переднего края. Записки итальянского военного корреспондента о событиях на Восточном фронте. 1941–1943 - Курцио Малапарти

– В Риме! – ответил юноша. – Я работал официантом в отеле «Минерва», за Пантеоном.

Потом он добавил на чистейшем римском диалекте:

– Кого-то убьют, вы только прислушайтесь к грохоту стрельбы!

И он засмеялся, вытирая рукой с лица скопившийся там тонкий слой пыли.

На стене церкви по обе стороны от входа были приклеены два плаката советского кино. Церковь превратили в советский кинотеатр. На одном из плакатов рассказывалось о фильме о любви, насколько я смог понять по описанию главных героев: юноша и девушка, он в широко распространенной кепке колхозного механизатора, она – в не менее популярном цветастом платке, повязанном под подбородком; они обнимались на фоне пшеничных полей и сельскохозяйственных машин под необъятным ярко-синим небом. Кинокартина называлась «Сильнее любви».

Мы вошли в церковь, где немцы устроили полевой лазарет или полевой госпиталь. На стенах висели плакаты, расхваливающие обычные советские пропагандистские фильмы. Некоторые были посвящены борьбе с неграмотностью, пьянством и туберкулезом, другие посвящались жизни в колхозах, организации Красной армии, славным страницам советской авиации, советской промышленности и советского машиностроения. Главным персонажем фильмов о Красной армии был Сталин, который был изображен на нескольких фрагментах, на которые делился плакат, в облике военного вождя. В фильмах показывался ряд эпизодов боевых действий в 1919, 1920 и 1921 годах против поляков, против «партизан» Махно, против Петлюры, против «белых» Врангеля, Колчака и Деникина. На каждой картинке рядом со Сталиным были изображены верный Ворошилов, усатый Буденный, Тимошенко, Киров и Чапаев. Но я не видел там Троцкого, или Тухачевского, или кого-нибудь еще из революционных вождей.

Раненые лежали на импровизированных соломенных матрасах, поставленных в ряд вдоль стен прямо под киношными плакатами. На алтаре стояли ряды бутылей с обеззараживающими средствами, пакеты с ватой, бинты, хирургические инструменты. К белому экрану, подвешенному над алтарем, были приколоты клинические карты. Два офицера-медика с бритыми головами, близорукий взгляд умных глаз которых скрывали очки в позолоченной оправе, медленно прохаживались от пациента к пациенту, склоняясь над матрасами и переговариваясь тихими голосами. Через разбитые окна внутрь залетали волны пыли, доносился гул голосов, заглушаемый грохотом пушек, который раздавался то совсем близко, то дальше. Одного из раненых охватил приступ кашля. Мы вышли из церкви на цыпочках. Неожиданно я заметил огромные куски окровавленного мяса, подвешенные на крюках на стене дома около церкви. Это были части говяжьей и свиной туши.

В том здании расположилась бойня, относившаяся к этому небольшому госпиталю. Рядом с бойней находилась столовая. Несколько ходячих раненых собрались вместе вокруг медных котлов в ожидании, когда будет готов овощной суп.

За церковью группа солдат рыла очередную могилу, в то время как их товарищи устанавливали над насыпями свежей земли грубые кресты из белого дерева. Церковный двор протянулся вокруг всех этих зданий. Часть его превратили в огород, часть – в кладбище. На огороде находились несколько раненых. Некоторые из них прогуливались среди зеленых листьев посаженного здесь картофеля; другие, ноги которых были плотно забинтованы, сидели на земле и молча ели. Мимо нас прошел очень элегантный молодой офицер, постукивая тростью по своим сапогам. Одна рука у него была перевязана. Он тихонько посвистывал на ходу.

Лучи палящего солнца пробивались через пыльный воздух, как через плотное облако. В дальнем конце огорода на груде камней сидел раненый солдат и играл на аккордеоне. Звук инструмента был несколько скрипучим, но мелодия приятной. Это была песня о северной земле, земле туманов и влаги. (А воздух над нашими головами наполнен пылью, в полях сухой ветер шевелил колосья пшеницы.) Здесь царила мягкая и добрая атмосфера, мир и спокойствие монастырского двора, мир огорода, кладбища, церковного двора с разбросанными на нем могилами, подсолнухами и посадками картофеля. Раненые солдаты переговаривались между собой тихими голосами. Не было слышно криков боли, даже тех ужасных хрипов, что срываются при лихорадке с губ, охваченных жаждой. Насколько отличались эти раненые от раненых той, другой войны! Я помню… Да и кто не помнит громкие разгневанные голоса, подавляемые болезненные вопли, мольбы, безнадежные призывы к всемогущему, монотонные стоны умирающих? Раненые на этой войне демонстрировали большее мужество, большую стойкость в своих страданиях, даже, наверное, большую сознательность; иначе как получилось, что они более открыты, более спокойны в своем самоотречении. На мой взгляд, они более сдержанны, меньше склонны демонстрировать степень своих страданий. И это характерно не только для немцев, но и для других тоже – для румын и также для русских. Они не плачут, они не стонут, они не молятся. (В их упорном каменном молчании, несомненно, есть что-то таинственное, что-то невероятное.)

Подошел немецкий солдат, который прежде работал официантом в отеле «Минерва». Он сказал, что нам лучше отправиться в путь – дорога очень плохая и, кроме того, погода может испортиться в любую минуту. Он смотрел на небо и показывал на тучу, угольно-черную тучу, которая стремительно наползала с горизонта. Слава небесам – наконец-то пойдет дождь! Я не мог больше выдержать, не мог дышать в этом ужасном облаке красной пыли. Но все немецкие солдаты смотрели на небо и качали головой, посылая проклятия этой далекой черной туче, которая постепенно увеличивалась в размерах, пока не заслонила собой весь горизонт. Мы покинули церковь и вновь забрались в машину. Дорога круто, серией стремительных крутых поворотов спускалась вниз. На самом деле это не была дорога как таковая; просто высохшее русло потока воды, стекавшегося здесь вниз, изобиловавшее огромными пористыми камнями. Сейчас же нам приходилось спускаться вниз к грязной речушке, текущей вдоль узкой долины на дне. Мы миновали несколько покачивающихся бревен, связанных вместе стальной проволокой. По берегам встали лагерем подразделения солдат. Они относились к полку артиллерии среднего калибра. Несколько лошадей стояли по колено в воде посередине речки, остальные паслись на живописном лугу. Дорога стала подниматься вверх в сторону противоположного края долины, но движение перекрыла колонна повозок с боеприпасами. Солдаты по нескольку человек изо всех сил толкали колеса, лошади героическими усилиями пытались зацепиться за землю, скаля желтые длинные зубы в немых гримасах боли. Два тяжелых грузовика марки «Шкода» с жутким ревом карабкались вверх по пыльному склону. Лица солдат были покрыты толстым слоем пыли, по ним тонкими ручейками стекал пот.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});