Оковы и плети (СИ) - "StilleWasser"

– Хорошо. Помни об этом на протяжении всего наказания, – взяв её за руку, он подошел к небольшой лесенке, ведущей на помост, но перед тем как подняться, обернулся. – Когда мы окажемся там, ты будешь смотреть только на меня или себе под ноги, слушать и реагировать только на мой голос. Тебе всё понятно? Повтори.

– Я буду смотреть только на вас или себе под ноги, сэр, слушать и реагировать только на ваш голос, – послушно отчеканила Гермиона, пытаясь унять нервную дрожь. Сейчас ей предстоит выдержать тридцать ударов девятихвосткой на глазах у всего клуба. В прошлые выходные Драко уже продемонстрировал, что её ждет, дав вполовину меньше, и это было безумно, почти невыносимо больно. Сегодня её реакцию на каждый удар, каждый крик и каждую слезинку будет оценивать огромная толпа опытных Тематиков. Ей нельзя подвести своего Верхнего снова.

– Гермиона! – вырвал её из размышлений, близких к паническим, голос Драко, который, как показалось, слегка потеплел. – Смотри на меня. Плевать на Уорвика, плевать на всех, их тут нет! Есть только я. Ты делаешь это для меня. Ты поняла?

– Да, сэр, – сосредоточившись на его лице и чувствуя, что действительно становится легче, прошептала она, следуя за ним на сцену. Увидев угловым зрением собравшуюся внизу толпу, она тут же опустила глаза, начав тщательно изучать блестящие ботинки Драко.

– Повернись и встань к кресту, – услышала она приказ и немедленно подчинилась. Развязав пояс её черного шелкового платья, похожего на халат, Малфой помог ему соскользнуть с плеч, оставив Гермиону в черном кружевном боди, скрывающем непрозрачными вставками все интимные места и довольно целомудренно прикрывающем ягодицы. Драко настоял, что сам выберет ей наряд для этого визита в клуб, и утром сова принесла большой сверток. Платье должно было легко сниматься, чтобы не возиться с ним на сцене, и оно отвечало этому требованию, будучи при этом довольно элегантным. Если было бы возможно, Малфой и вовсе не снимал бы его со своей нижней, собственнически не желая чужих взглядов на её теле, но при порке требовалось хотя бы минимально оголить место, на которое лягут удары, чтобы не было возможности ошибиться или схалтурить и чтобы свидетели смогли оценить степень наказания – а иначе нет смысла делать его публичным.

Повинуясь невербальному заклинанию, плотные черные ленты крепко обхватили запястья и лодыжки Гермионы, привязав её к андреевскому кресту. Пока Драко, повернувшись к собравшимся, в изящных выражениях, но при этом довольно холодно, очень по-слизерински, приносил официальные извинения Кастору Уорвику и администрации клуба за поведение своей нижней, Гермиона, закрыв глаза, сосредоточилась на повторении ингредиентов, входящих в Напиток живой смерти. Такие умственные упражнения всегда её странным образом успокаивали, и сейчас почти получилось представить, что она в родной уютной библиотеке Хогвартса, где ей всегда было хорошо и спокойно. Когда она дошла до корня асфоделя, на её спину, затянутую в черное кружево, легла рука Драко, возвращая к реальности.

– Считай, – негромко сказал он и, сделав пару шагов назад, обрушил на её задницу первый удар. Он не был сильным, и ожидавшая вспышки боли Гермиона почти с удивлением произнесла:

– Один.

Следующие четыре по силе были примерно такими же, но когда шестой заставил её вскрикнуть, она поняла, что тогда был всего лишь разогрев и реальное наказание началось только сейчас.

Малфой работал плетью равномерно, стараясь не наносить два удара в одно место, однако коварные узелки каждый раз будто сдирали мельчайшие клочки кожи, заставляя Гермиону кричать. Всё, о чем она могла думать, это не сбиться со счета.

– Двадцать! – выкрикнула она, пытаясь сдержать слезы, навернувшиеся на глаза от невыносимой боли. Руки, стянутые лентами, дрожали, а ноги отказывались держать, но следующего удара всё не было.

– Ты прекрасно справляешься, – вдруг раздался рядом ласковый шепот Драко, и его нежные пальцы убрали с её лба налипшие пряди растрепавшихся волос. – Всё хорошо. Осталось еще десять. Ты сможешь, милая.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Он стоял рядом и просто гладил её по голове, никуда не спеша, словно у них была вечность. Огненная боль превратилась из адского пламени в обычный пожар, дыхание немного выровнялось, и хотя дрожь по всему телу не унималась, Гермиона искренне была благодарна Драко за этот перерыв.

– Продолжаем, – холодно объявил он, чтобы слышали остальные, и снова отошел.

Последние десять ударов показались Гермионе пыткой. Она безостановочно кричала, уже не пытаясь сдерживаться. Казалось, на заднице не осталось ни клочка кожи, и узелки с каждым разом выгрызали кусочки живой плоти.

– Тридцать! – срываясь на крик, сосчитала она, бессильно повиснув на удерживающих руки лентах. Кажется, раздались одобрительные аплодисменты, но Гермиона уже ничего не слышала, потому что Малфой подхватил её на руки, не давая упасть, когда исчезло сковывающее заклинание. Он обнял её, закрывая собой от всего мира, за пару шагов пересек сцену и спустился вниз, где стояло несколько диванчиков, скрытых от взглядов толпы. Устроив ничего не осознающую, словно хмельную Гермиону у себя на коленях, так чтобы пощадить выпоротые ягодицы, он тихо прошептал:

– Всё закончилось, милая. Ты выдержала. Я горжусь тобой… Поплачь, не сдерживайся. Дай эмоциям выплеснуться.

Будто повинуясь приказу, слезы сами собой хлынули из глаз, катясь безостановочным потоком, и она еще крепче прижалась к нему, тихонько всхлипывая. Казалось, с каждой слезинкой уходили напряжение и страхи, а вместе с ними – пережитый ужас последней недели. Боль от плети потихоньку стихала, трансформируясь в приятный жар и, к большому удивлению, в возбуждение. Всё еще подрагивая от эмоциональной встряски, Гермиона, не веря самой себе, поёрзала на коленях Драко, чувствуя липкую смазку, уже успевшую пропитать ластовицу кружевного боди.

Подняв на своего Верхнего полубессознательный-полубезумный взгляд, она жадно потянулась к его губам, и Малфой охотно подался вперед, отвечая ей. Тяжело дыша, она растворилась в поцелуе, упиваясь им, словно отыскав вожделенный оазис в пустыне, наслаждаясь его ласкающими губами, как будто это последний поцелуй перед неминуемой смертью или же первый в возрождении после нее.

Едва не потеряв голову от охватившей их обоих страсти, сходя с ума от нежности и податливости своей храброй нижней, только что выдержавшей жестокое наказание на глазах у всех ради него, Драко всё же неимоверным усилием взял себя в руки, чувствуя, что забывшей как дышать в горячке возбуждения Гермионе не хватает воздуха и она вот-вот потеряет сознание, не в силах оторваться от его губ.

– Всё-всё, милая, – он мягко отстранился, проведя по её разгоряченной мокрой от слез щеке прохладными пальцами. – Гермиона, дыши. Просто сделай глубокий вдох. Вот так. А теперь еще один. Молодец. Тебе лучше?

– Да, сэр, – хрипло прошептала она, когда вместе с хлынувшим в легкие кислородом прояснилось в голове, и она вспомнила, что случилось и где они находятся. – Я… я…

– Я знаю, – улыбнулся Малфой, невесомо проводя по огненно-горячей болезненной коже её ягодиц, скользнул пальцами ниже, туда, где было еще горячее, и коснулся липкой влаги. – Будь я просто твоим парнем, я бы трахнул тебя прямо сейчас на этом диванчике, и плевать на остальных и на правила. Но я твой Верхний, и у меня в планах кое-что другое для тебя. Ты готова?

– Д-да, сэр… можно мне еще пару минут, пожалуйста? – она снова поёрзала у него на коленях, на этот раз пытаясь понять, в каком состоянии находится её задница после узелковой «кошки», а затем потянулась рукой и коснулась горящей кожи, ожидая глубоких ран и кровавого месива.

– Хочешь посмотреть? – понимающе улыбнулся Драко. – Идем. Осторожней, я помогу тебе.

Убедившись, что она в состоянии твердо стоять на ногах, он подвел её к ряду нешироких зеркал, высотой до потолка, висящих у стены за сценой и служивших скорее украшением, чем по-настоящему функциональных. Однако увидеть себя было вполне возможно, и Гермиона с удивлением рассмотрела свои ярко-красные ягодицы, уже кое-где начавшие наливаться фиолетовым, и несколько мелких ранок там, где узелки, по всей видимости, прорвали кожу.