Сердце, живущее в согласии - Ян-Филипп Зендкер

В проходе без конца сновали торговцы с корзинками и ведрами, громко расхваливая свой товар. Нам предлагали вареные яйца, арахис, рисовые колобки, бананы, манго, бетель. В пластиковых мешочках подрагивала непонятная жидкость коричневого цвета. Торговали маленькими сигарами, скрученными вручную, и сигаретами. Один делец сунул мне под нос миску, где в маслянистом соусе плавали тощие куриные ножки, густо облепленные мухами. Я поморщилась и замотала головой.

Вдали неторопливо садилось солнце. Мы проезжали какой-то городок, и поезд сбавил скорость. Вдоль соседнего пути двое парней вели водяного буйвола. За ними шла женщина, водрузив на голову несколько глиняных кувшинов, один на другой. Невдалеке от путей горел огонь в уличных очагах. В небольшом пруду плескались голые ребятишки.

Я вспоминала рассказ Маунга Туна. Тхар Тхар не погиб. Он жив.

Тогда, в чайном домике, до меня не сразу дошел смысл простых слов. Почему-то мы с братом не допускали такой возможности. Нам казалось, мы идем по следам мертвого человека. Ну Ну считала, что ее сын погиб, в том же были уверены Кхин Кхин и Ко Гуи.

Маунг Тун расспрашивал повстанцев про Тхара Тхара. Те рассказали, что видели, как рослый человек встал, взял на руки безжизненное тело товарища и пошел вниз по течению. Они не пытались его задержать.

Годы спустя Маунг Тун услышал от водителей грузовиков о странном монахе. Он жил с несколькими детьми и множеством кур в старом монастыре в окрестностях Хсипо. Все водители называли его удивительным человеком. У этого монаха под подбородком красовалось большое родимое пятно, на правой руке недоставало пальца, а повыше локтя темнел шрам. Должно быть, раньше монах был храбрым солдатом, а увечья получил в бою.

Потом то же самое рассказали двое водителей автобусов. Маунг Тун решил, что все они говорят о Тхаре Тхаре, У Ба тоже так считал. Я сомневалась.

Дальнейший наш путь лежал в Мандалай. Там мы собирались переночевать, а утром отправиться в Хсипо.

Поезд резко остановился. Толчок разбудил брата, он огляделся, вспомнил, где находится. Ему хотелось пить. Я подала У Ба свою бутылочку с водой. Он пил маленькими глотками и о чем-то спрашивал пассажира, сидевшего по другую сторону прохода.

– Через два часа будем в Мандалае, – сообщил мне У Ба. – Есть хочешь? – (Я кивнула.) – Я тоже. Может, подкрепимся?

– В этом поезде?

– У них есть вагон-ресторан.

Я покосилась на замызганную обивку кресел и липкий пол:

– Не думаю, что это хорошая затея.

– Съедим по небольшой порции вареного риса и выпьем кофе. То и другое готовится на кипяченой воде. Не волнуйся.

У Ба встал. Я неохотно последовала за ним.

Поезд снова тронулся. Вагон качало, и я дважды натыкалась на кресла.

Ресторан был заполнен почти до отказа. Оставалось ровно два свободных места, словно их зарезервировали для нас. У Ба прошел к ним и сел, я остановилась в проходе. За соседним столиком обедали солдаты. Зеленая форма, сверкающие черные сапоги и красные от бетельного сока зубы…

У Ба выразительно поглядел на меня, приглашая садиться. Я медлила. Мое замешательство не осталось незамеченным, пассажиры умолкали и с любопытством пялились в мою сторону.

Уходить было поздно, да и не хотелось оставлять брата одного. Я села на последний свободный стул.

– Они нам не помешают, – шепотом успокоил меня У Ба. – Даже не поймут, о чем мы говорим.

Солдаты с интересом смотрели на нас. У Ба им улыбнулся, они ответили тем же. Я отвернулась к окну.

Когда подошел официант, У Ба заказал две порции риса с курицей и овощами и две чашки кофе. За открытой дверью кухни сновали повара в грязных, потных футболках, стоял примитивный очаг, а также подобие корыта, в котором один из кашеваров помешивал длинной ложкой.

– Можно вопрос?

– Спрашивай, о чем хочешь, – великодушно позволил У Ба и подмигнул.

– Почему бирманцы всегда смеются, даже когда им совсем не до смеха?

Брат склонил голову набок и посмотрел на меня так, словно давно ждал этого вопроса.

– У нашего смеха много значений. Мы смеемся не только когда весело, но и когда нам не по себе, когда сердиты или испуганы.

– Смех – это маска?

– Можно сказать и так. Если ты внимательнее присмотришься, сама поймешь, что скрывается за той или иной улыбкой.

Официант принес два стакана горячей воды и пакетики растворимого кофе. Вскоре подал и рис. Кушанье оказалось аппетитнее, чем я ожидала. У Ба хлебнул горячего кофе, обжег рот и засмеялся над собой.

– Разве позволительно человеку моего возраста так жадничать?

Мне понравился рис, умело приправленный кориандром и другими травами. Еда была вкусной, на чем бы ее ни готовили.

– Как думаешь, мы найдем Тхара Тхара? – спросила я, вслед за У Ба обжегшись кофе.

Он кивнул.

– А вдруг этот монах без пальца – не он?

– Возможно.

– За это время Тхар Тхар мог умереть. Водители грузовиков рассказывали о нем давно. Прошло несколько лет.

– Всякое может быть.

– Но ты и сейчас думаешь, что мы его найдем? – (У Ба уверенно кивнул.) – Почему?

– Интуиция.

– Она способна запутать.

Брат покачал головой:

– Надо всегда доверять своему чутью.

Я рассмеялась:

– Не знаю насчет твоего, а своему я не верю. Оно ненадежно и уже многократно меня подводило.

– Быть такого не может. Интуиция – это память о нашем опыте. Надежная память. Нужно лишь внимательно слушать ее голос. – Он улыбнулся и добавил: – Интуиция не всегда говорит напрямую. Бывает, она твердит совсем не то, что нам хотелось бы услышать. Но от этого не становится менее правдивой.

Я молча ела, думая над его словами.

У Ба давно умял свою порцию и заказал еще кофе. Вид у него был усталый и даже изможденный. За эти дни он заметно осунулся.

Вначале я подумала, что брат поперхнулся кофе. Я встала и слегка похлопала его между лопаток, но У Ба отмахнулся, прося отойти. У него снова начался приступ кашля, он покраснел, вцепился пальцами в край стола. Даже солдаты отвлеклись от еды и с беспокойством глядели на него. Испугавшись, я схватила У Ба за руку и принялась растирать ему спину. Наконец кашель прошел. Казалось, он отнял у брата последние силы.

– Как только приедем в Мандалай, я сразу же поведу тебя в больницу, – властным тоном младшей сестры объявила я.

Он снова попытался успокоить меня знакомыми отговорками.

– У Ба, хватит играть в прятки со своим здоровьем, – раздраженно бросила я. – Я же вижу, тебе с каждым днем становится хуже. Никакая это не аллергия.

– Говорю тебе – аллергия, – вяло возразил он.

– На что?

– Не знаю.

– Тебя должен осмотреть врач.

– Допустим, он найдет болезнь, что дальше?

– Тебя будут лечить.

– Я же говорил: не будут. Зачем тогда нужен осмотр и диагноз?

– Если мандалайские врачи не в состоянии тебя вылечить, мы ближайшим рейсом вылетим в Бангкок, – с прежней властностью продолжала я. – Там есть прекрасные современные клиники.

– Джулия, дорогая, – улыбнулся брат, – у меня нет паспорта.

– Мы его быстро оформим, – не поддавалась я.

– Ты очень добра ко мне. Но для этого нам придется поехать в Рангун, подать заявление. Пока его рассмотрят, пройдет много времени. Месяцы, если не годы. И потом, я не уверен, что мне вообще выдадут паспорт.

– Месяцы на оформление? Не верю. Наверняка существуют способы ускорить это.

– Возможно, но не для таких, как я.

– Что это значит?

– У меня нет ни родственников, ни друзей среди военных.

– Ничего, мы найдем решение. Прежде всего тебя нужно показать врачу.

– Не знаю, стоит ли…

– У Ба! В Мандалае мы возьмем такси и поедем в лучшую больницу, какая у них есть. Пока ты этого не сделаешь, ни о каком отеле и поездах до Хсипо не может быть и речи.

– Но ведь мы должны…

– Я не шучу. Если откажешься, я встану на вокзале и с места не двинусь.

Моя решимость его впечатлила. У Ба вздохнул и повернулся к окну. Стемнело. Поезд приближался к Мандалаю. Огней вокруг становилось все больше, улицы, мимо которых мы ехали, делались все оживленнее.

– Почему у тебя нет паспорта? – спросила я.

– А зачем он мне?

– Скажем, чтобы навестить меня.

– Ты права.

– Ты подашь заявление на паспорт, когда мы вернемся?

– Видно будет.

Мне стало досадно.

– Неужели тебе ни разу не хотелось приехать в Нью-Йорк, посмотреть, как я живу?

– Конечно хотелось. – Он помолчал. – Но туда слишком долго и утомительно ехать.

Когда мы вернулись на свои места, У Ба снова задремал. Я смотрела на него, и меня переполняла нежность.