Дорога издалека (книга вторая) - Мамедназар Хидыров

— Пошли вперед, Розы!

Нобат и Розыкул выезжают шагом и сперва движутся вдоль строя, затем резко поворачивают в сторону. Им навстречу выезжают Азиз-Махсум, Сапар, еще двое.

Когда между обеими группами оставалось шагов десять, Нобат и Розы одновременно выдернули шашки из ножен, вскинули над головами. Остро блеснули в лучах солнца отточенные клинки… Салют, как требует устав при встрече почетных гостей. Еще мгновенье — и шашки опять в ножнах, оба командира натягивают поводья коней, прикладывают ладони к козырькам буденовок:

— Салам отважному Азиз-сердару!

— Салам его доблестным сподвижникам!

Розы-Анна оборачивается в седле, поднимает руку.

— Ур-ра-а! Ур-ра-а-а!.. — шквалом разносится могучее приветствие красных бойцов.

— Салам уважаемым красным начальникам! — когда все смолкло, с достоинством произносит Азиз-Махсум, левою рукой опираясь на рукоять кривой сабли, правой сдерживая горячего вороного жеребца, беспокойно перебирающего ногами. Спутники атамана прижимают правую ладонь к груди, слегка наклоняют головы.

Внезапно у Азиза расширяются глубоко посаженные карпе глаза:

— Вас ли вижу, почтенный Довлетгельды? — он с изумлением вглядывается Нобату в лицо.

— Да, это я, — кивает Нобат. — Однако имя у меня другое. Вы, Азиз-сердар, надеюсь, это поймете… Воины сражаются не только оружием… Я Гельды-оглы Нобат, помощник Ефимова, начальник отдела в окружной чека. Здесь я представляю исполком — верховную власть округа. Мой спутник — Розыкул Анна-оглы, командир дивизиона народной милиции. Он подтвердит, кто я, так же, как это сделает и Сапар, ваш старый друг.

— Он говорит правду, — подал голос Сапар.

— Счастлив видеть вас, прославленный Азиз-сердар. Я подтверждаю слова моего друга Нобата Гельды, — приложив руку к карману френча на груди и слегка поклонившись, четко выговаривает Розы-Анна.

Заметно, что Азиз-Махсум смущен, даже немного обескуражен. Значит, с ним вели игру… И этот человек, оказывается, — красный командир Нобат из Бешира, о нем приходилось слышать. Дипломатия — оружие воина, ничего не возразишь… Азиз украдкой бросает взгляд на своих джигитов. Те сдерживают коней, с любопытством разглядывают строй красных бойцов. Ждут, что их атаман договорится с властью, наступит мир, можно будет в родных аулах заниматься привычным трудом дайхан. Ни на что другое они теперь не пойдут… Азиз-Махсум подавил вздох. Сожалениям не место и не время. Он сам решился и выбранным путем пройдет до конца.

— В сердце у меня нет обиды, — снова глядя на Нобата, говорил Азиз-Махсум. — Я и мои люди готовы сложить оружие, как было обещано.

— Сейчас вы отдохнете, будете гостями у нас и наших бойцов, — ответил Нобат. — Завтра двинемся в Керки, там представители власти вас встретят, примут и определят, как вы будете жить дальше. А здесь наши люди покажут вашим, где разбить временный лагерь. Затем — угощение. Пусть ваши джигиты знакомятся с нашими. Повремените немного, пока мы уведем и распустим свой отряд, после этого ваши могут спешиться.

По команде Розы полуэскадрон перестроился в колонну подвое. Обнажив шашки и взяв «на плечо», бойцы шагом проследовали мимо группы конных калтаманов к своему лагерю. Еще минуту спустя гости спешились. Закипела работа: устанавливали юрты, копали ямки для Очагов. Караван с семьями азизовцев подтянулся к колодцам и тоже начал развьючиваться. Гомон, суета. Пыль тонкою пеленой затянула низину посреди барханов. Вот уже там и тут взвились к небу дымки костров и очагов…

Сперва нерешительно, с опаской, затем все смелее заговаривали азизовцы с джигитами красного отряда. Те, предупрежденные заранее, охотно и приветливо отвечали на любой вопрос, сами заводили разговоры. Очень скоро с той и другой стороны отыскались земляки, даже родичи. Люди перемешались, усаживались кучками, оживленно беседовали. Между тем в стороне дотлевали костры под казанами с шурпой, вскоре последовало приглашение к обеду. Хозяевам — джигитам Розыкула вызвались помочь добровольцы из числа людей Азиз-сердара. Угощаться сели все вместе, без разбора. Только самого предводителя с братьями Нобат и Розы принимали отдельно, в юрте. До позднего вечера длилось пиршество. С каждым часом таял ледок недоверия и настороженности, который — что поделаешь? — поначалу ощущали многие, особенно из числа гостей, пока не очень ясно представляющие, что их ждет впереди.

К городу приблизились около полудня, как и было намечено. Впереди полуэскадрон милиции, следом люди Азиз-Махсума, только сам он, с одним из братьев, — в голове колонны, вместе с Нобатом и Розы-Анна.

Вот и Керки — россыпь белых и желтых домиков, зелень садов. Нависает над городом и берегом Аму горбатый холм с крепостью, в которой еще недавно сидел бек — правитель именем кровавого эмира бухарского. Сейчас над крепостью полощется красный флаг.

Красные флажки алеют и над воротами домов, что тянутся вдоль улицы на самом краю города. Тут же, у самого въезда в город, по краям улицы выстроились конники, они салютуют прибывшим, шашки поднимая ввысь. Нобат и Розы-Анна, проезжая, берут под козырьки, по их примеру и Азиз-Махсум неумело прикладывает ладонь к своему косматому тельпеку, приосанивается в седле. Его джигиты глазеют по сторонам, кони замедляют ход, задние подталкивают передних… Открывается небольшая площадь, на ней сотни две горожан, иные с красными флагами, тут же снуют ребятишки. Люди улыбаются, руки поднимают в знак приветствия. Слышны возгласы:

— Добро пожаловать, джигиты Каракумов!

— Салам, командир Гельдыев!

— Розыкул, с удачей тебя!

— Красным конникам — ура-а!..

Теперь и азизовцам передается настроение торжественности, значительности момента. Они прямее держатся в седлах, стараются не замедлять хода, пришпоривают коней, подражая бойцам полуэскадрона. Улица, еще улица, поворот… Колонна выезжает на площадь перед зданием бывшего военного собрания. На площади с одного края толпа. У дома — дощатая трибуна, обтянутая кумачом. Запели медные трубы — это духовой оркестр гарнизона грянул марш. Кони бойцов заволновались, в такт привычной музыке загарцевали, словно приплясывая. А лошади под степняками прижали уши, видно, что оробели — такое им вовсе не по нраву… Полуэскадрон останавливается в стороне, развернувшись фронтом к трибуне, помощник Розыкула помогает сотникам Азиза расположить его войско по другую сторону площади. Справа от них четкими зелеными прямоугольниками застыли взводы стрелковой роты керкинского гарнизона бухарской Красной Армии.

Нобат, Розы-Анна и Азиз-Махсум шагом направляют коней к трибуне. Музыка обрывается на полуноте. Вся площадь затихает.

У края трибуны — Ефимов, председатель окружного исполкома Акмет-Хаджи, работники окружкома партии, чека, других учреждений. За ними — группа людей, одетых в халаты, тельпеки и малахаи. Это делегаты из аулов. Здесь же Аллаяр, брат Азиз-Махсума.

Трое конников — у самой трибуны. Тишина, разлитая над площадью, сгущается. Слышно только, как пофыркивают кони, негромко звякнет кое-где уздечка. Хлопают по ветру алые флаги по углам трибуны.

— Товарищ председатель окрчека, задание выполнено, жертв нет, — козырнув, коротко, вполголоса рапортует по-русски Ефимову Нобат. Сразу же Розы-Анна лихо вскидывает ладонь к козырьку своей темно-зеленой буденовки, произносит громко и раздельно, сдерживая приплясывающего буланого коня:

— Товарищ председатель окружного исполкома, товарищ секретарь окружкома партии большевиков! Первый этап операции по выводу из песков повстанческого конного отряда численностью триста сорок семь сабель, под водительством Азиз-сердара Салимурад-оглы, завершен успешно. Докладывает командир дивизиона милиции Аннаев.

Отдернув, руку, замирает в седле. Теперь все взоры устремлены на Азиз-Махсума.

— Таксыр[10] красный начальник Ефимов… — медленно начинает атаман «каракумской вольницы», видимо, с трудом подбирая слова на родном языке в непривычной, волнующей обстановке. — Мы, Азиз-Махсум, братья мои, ближайшие сподвижники и все джигиты с колодцев Джейрели, приветствуем тебя и тех, кто представляет новую власть в Керкинском вилайете[11]. Пусть она крепнет и процветает, слава ей, победившей кровавого эмира и его прислужников!

На последних словах он повысил голос, обернулся к своим — и масса конников одобрительно загудела, внезапно прорвалась выкриками:

— Слава победителям эмира!

— Салам народной власти!

— Пусть будет мир на Лебабе!

Кричали немногие — должно быть, самые горячие, из тех, которые лучше остальных понимали, что происходит, и всем сердцем поддерживали сейчас своего вожака.

— Мы благодарны власти за встречу, за гостеприимство, — продолжал Азиз-Махсум, когда голоса стихли. — Согласно вашему предложению, мы вышли из песков, чтобы сложить оружие, во всем покориться власти. У нас на совести немало проступков перед ней. Мы проливали кровь красных аскеров… Я прошу, от себя и моих воинов: простите нам все провинности! Мы верим, что согласно закону, о котором говорил ваш уважаемый посланец… — он обернулся к Нобату, — никому из нас не будет причинено вреда. Я сам и многие из нас хотели бы поступить на службу новой власти, защищать ее с оружием, которое, надеюсь, нам доверят. А сейчас… вот моя сабля… в бою с лутчеками керкинского бека, я взял ее… — с этими словами Азиз рывком развязал на себе поясной платок, освободил портупею сабельных ножен, сдернул через голову. Затем пришпорил коня, подъехал вплотную к трибуне, обеими руками протянул ножны с саблей Ефимову, которого еще раньше указал ему Нобат. — Возьмите это, таксыр красный начальник! В знак моего полного повиновения новой власти!