Сумма теологии. Том IX - Фома Аквинский

Впрочем, есть и другие вещи, в связи с которыми часто грешат, а именно некоторые побуждения к желанию того, что измышлено человеческим любопытством, например диковинных кушаний или женских прикрас. И хотя дети не слишком интересуются подобным, тем не менее, по вышеприведённой причине распущенность считается детским грехом.

Ответ на возражение 3. То, что в детях естественно, нужно поощрять и питать, а то, что в них связано с недостаточностью разума, нужно, как было показано выше, не поощрять, а исправлять.

Раздел 3. ЯВЛЯЕТСЯ ЛИ ТРУСОСТЬ БО́ЛЬШИМ ПОРОКОМ, ЧЕМ РАСПУЩЕННОСТЬ?

С третьим [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что трусость является бо́льшим пороком, чем распущенность. В самом деле, порок порицается зато, что он противен благу добродетели. Но трусость противна мужеству, которое, как уже было сказано (141, 8), как добродетель превосходней благоразумия. Следовательно, трусость является бо́льшим пороком, чем распущенность.

Возражение 2. Далее, чем большие трудности приходится преодолевать, тем меньше заслуживает упрёков тот, кто с ними не справился, в связи с чем философ говорит: «Не удивительно, если человек уступит сильным и чрезмерным удовольствиям или страданиям; напротив, он вызывает сочувствие, если противится им»[256]. Но очевидно, что человеку труднее удерживаться от удовольствий, чем от других страстей; так, во второй [книге] «Этики» сказано, что «с удовольствием бороться труднее, чем с яростью»[257], которая, пожалуй, сильнее страха. Следовательно, обуянная удовольствием распущенность является менее тяжким грехом, чем обуянная страхом трусость.

Возражение 3. Далее, греху присуща произвольность. Но трусость в большей степени произвольна, чем распущенность, поскольку никто не желает быть распущенным, тогда как некоторые желают избежать смертельных опасностей, что свойственно трусости. Следовательно, трусость является более тяжким грехом, чем распущенность.

Этому противоречит сказанное философом о том, что «распущенность больше походит на нечто произвольное, нежели трусость»[258]. Следовательно, она более греховна.

Отвечаю: одно можно сравнивать с другим двояко. Во-первых, со стороны материи или объекта; во-вторых, со стороны согрешающего человека, и в обоих случаях распущенность является более тяжким грехом, чем трусость.

Во-первых, со стороны материи. Ведь трусость остерегается смертельных опасностей, желание избегнуть которых обусловливается в первую очередь необходимостью сохранения жизни. Распущенность же, со своей стороны, имеет дело с удовольствиями, желание которых не столь необходимо для сохранения жизни, поскольку, как уже было сказано (2), распущенность связана не столько с естественными желаниями и удовольствиями, сколько с присовокуплёнными к ним. Но чем более необходимо то, что побуждает к греху, тем менее тяжек грех. Поэтому со стороны объекта или побуждающей материи распущенность является более прискорбным пороком, чем трусость.

И точно также [распущенность является более прискорбным пороком] со стороны согрешающего, причём трояко. Во-первых, потому, что чем более здраво способен человек мыслить, тем более тяжек его грех (ведь никто не вменит греха сумасшедшему). Но чрезмерные страдания и страхи, особенно в случае смертельной опасности, потрясают человеческий ум, чего нельзя сказать о побуждающих к распущенности удовольствиях. Во-вторых, потому, что грех тем тяжелей, чем он произвольней. Но распущенность в большей степени произвольна, чем трусость, и на это есть две причины. Первой является та, что обусловленные страхом поступки связаны с принуждением со стороны внешнего действователя, и потому, как сказано в третьей [книге] «Этики», они произвольны не просто, а смешанно[259], тогда как совершенные ради удовольствия поступки произвольны просто. Второй причиной является та, что поступки распущенного в большей степени произвольны индивидуально и в меньшей степени – в общем. Ведь никто не желает быть распущенным, однако становится распущенным тогда, когда соблазняется индивидуальными удовольствиями. Поэтому самым действенным средством от распущенности является отказ от сосредоточенности на единичностях. В случае же трусости дело обстоит иначе, поскольку совершаемый человеком частный поступок, например, когда он бросает свой щит и тому подобное, менее произволен, тогда как общая цель, например, спасение бегством, более произвольна. Но то, что в большей степени произвольно в конкретных обстоятельствах совершаемого поступка, является в большей степени произвольным просто. Поэтому распущенность, будучи произвольной просто в большей степени, чем трусость, является бо́льшим пороком. В-третьих, потому, что легче найти средство от распущенности, чем от трусости. Действительно, являющиеся материей распущенности удовольствия от еды и соития могут случаться ежедневно, что даёт человеку возможность безопасно и часто практиковаться в их отношении с тем, чтобы стать умеренным. В то же время смертельные опасности возникают редко, а частое столкновение с ними ради преодоления трусости для человека весьма опасно.

Ответ на возражение 1. Превосходство мужества над благоразумием можно рассматривать двояко. Во-первых, со стороны обладающей аспектом блага цели, а именно постольку, поскольку мужество в большей степени определено к общему благу, чем благоразумие. С этой точки зрения трусость несколько хуже распущенности, поскольку некоторые из трусости отказываются защищать общее благо. Во-вторых, со стороны трудности, поскольку выносить смертельные опасности труднее, чем воздерживаться от каких бы то ни было удовольствий, и с этой точки зрения трусость не может быть хуже распущенности. В самом деле, большей силой из двух является та, которая превозмогает другую, и потому уступка большей силе свидетельствует о меньшем пороке, а уступка меньшей силе – о большем.

Ответ на возражение 2. Побуждающее избегать смертельных опасностей чувство самосохранения присуще нам по природе в гораздо большей степени, чем какие бы то ни было связанные с сохранением жизни удовольствия от пищи и соития. Поэтому страх перед смертельной опасностью превозмочь гораздо труднее, чем желание удовольствия от пищи и соития, хотя с последним бороться труднее, чем с яростью, страданием и тем страхом, который обусловливается каким-либо иным злом.

Ответ на возражение 3. Трусость в большей степени произвольна с точки зрения общего, а не частного, то есть она произвольна не просто, а в ограниченном смысле.

Раздел 4. ЯВЛЯЕТСЯ ЛИ РАСПУЩЕННОСТЬ САМЫМ ПОСТЫДНЫМ ГРЕХОМ?

С четвёртым [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что распущенность не является самым постыдным грехом. В самом деле, стыд усваивается греху точно так же, как почёт усваивается добродетели. Но некоторые грехи, такие как убийство, богохульство и тому подобные, тяжелей распущенности. Следовательно, распущенность не является самым постыдным грехом.

Возражение 2. Далее, наиболее общие грехи, пожалуй, менее постыдны, поскольку люди их меньше стыдятся. Но грехи распущенности являются наиболее общими, поскольку связаны они с тем, что обычно используют в человеческой жизни и в отношении чего многие грешат. Следовательно, не похоже, что грехи распущенности являются самыми постыдными.

Возражение 3. Далее, философ говорит, что благоразумие и распущенность имеют дело с человеческими влечениями и удовольствиями[260]. Но некоторые влечения и удовольствия, а именно, как пишет философ, звероподобные и обусловленные болезнью, более постыдны, чем человеческие влечения и удовольствия[261]. Следовательно, распущенность не является самым постыдным грехом.

Этому противоречит сказанное философом о том, что «распущенность с полным правом можно считать достойной большего порицания, чем другие пороки»[262].

Отвечаю: стыд представляется противным почёту и славе. Но почёт, как уже было сказано (103, 1), удостоверяет превосходство, а слава означает ясность. Таким образом, распущенность является самой постыдной по двум причинам. Во-первых, потому, что она более всего противна человеческому превосходству поскольку, как было показано выше (141, 2), она связана с теми удовольствиями, которые общи нам и более низменным животным. Поэтому [в Писании] сказано: «Человек, который в чести и неразумен, подобен животным, которые погибают» (Пс. 48:21). Во-вторых, потому, что она более всего противна человеческой ясности и красоте – ведь являющиеся предметом распущенности удовольствия помрачают свет разума, на котором зиждутся ясность и красота добродетели (по той же причине эти удовольствия считают наиболее рабскими).