Записки о войне. Стихотворения и баллады - Борис Слуцкий

Солдатам 1941-го

Вы сделали все, что могли

(Из песни)

Когда отступает пехота,Сраженья (на время отхода)Ее арьергарды дают.И гибнут хорошие кадры,Зачисленные в арьергарды,И песни при этом поют.

Мы пели: «Вы жертвою пали»,И с детства нам в душу запалиСлова о борьбе роковой.Какая она, роковая?Такая она, таковая,Что вряд ли вернешься живой.

Да, сделали все, что могли мы.Кто мог, сколько мог и как мог.И были мы солнцем палимы,И шли мы по сотням дорог.Да, каждый был ранен, контужен,А каждый четвертый — убит.И лично Отечеству нужен,И лично не будет забыт.

РККА

Кадровую армию: Егорова,Тухачевского и Примакова,Отступавшую спокойно, здорово,Наступавшую толково, —Я застал в июле сорок первого,Но на младшем офицерском уровне.Кто постарше — были срубленыГода за три с чем-нибудь до этого.Кадровую армию, имевшуюГордое именованье: Красная,Лжа не замарала и напраслина,С кривдою и клеветою смешанные.Помню лето первое, военное.Помню, как спокойные военныеНас — зеленых, глупых, необстрелянных —Обучали воевать и выучили.Помню их, железных и уверенных.Помню тех, что всю Россию выручили.Помню генералов, свсжевышедшихИз тюрьмы        и сразу в бой идущих,Переживших Колыму и выживших,Почестей не ждущих —Ждущих смерти или же победы,Смерти для себя, победы для страны.Помню, как сильны и как умныБыли, отложившие обидыДо конца войны,Этой самой РККА сыны.

Бесплатная снежная баба

Я заслужил признательность Италии,Ее народа и ее истории,Ее литературы с языком.Я снегу дал. Бесплатно. Целый ком.

Вагон перевозил военнопленных,Плененных на Дону и на Донце,Некормленых, непоеных военных,Мечтающих о скоростном конце.

Гуманность по закону, по конвенцииНе применялась в этой интервенцииНи с той, ни даже с этой стороны.Она была не для большой войны.

Нет, применялась. Сволочь и подлец,Начальник эшелона, гад ползучий,Давал за пару золотых колецВедро воды теплушке невезучей.

А я был в форме, я в погонах былИ сохранил, по-видимому, тот пыл,Что образован чтением ТолстогоИ Чехова, и вовсе не остыл.А я был с фронта и заехал в тылИ в качестве решения простогоВ теплушку — бабу снежную вкатил.

О, римлян взоры черные, тоскуС признательностью пополам мешавшиеИ долго засыпать потом мешавшие!

А бабу — разобрали по куску.

«Земля, земля — вдова солдата…»

Земля, земля — вдова солдата.Солдат — погиб. Земля живет.Живет, как и тогда когда-то,И слезы вод подземных льет.

Земля солдата полюбила.Он молод был и был красив.И спать с собою положилаПод тихим шелестеньем ив.

А то, что ивы шелестели,Любилися они пока,Земля с солдатом не хотелиПонять. Их ночь была кратка.

Предутренней артподготовкой,Что затянулась до утра,Взметен солдат с его винтовкойИ разнесли его ветра.

Солдат погиб. Земля осталась.Вдова солдатская жива.И, утешать ее пытаясь,Ей что-то шелестит трава.

Еще не раз, не раз, а много,А много, много, много разК тебе придут солдаты снова.Не плачь и слез не лей из глаз.

Как убивали мою бабку

Как убивали мою бабку?Мою бабку убивали так:утром к зданию горбанкаподошел танк.Сто пятьдесят евреев города,легкие     от годовалого голодабледные      от предсмертной тоски,пришли туда, неся узелки.Юные немцы и полицаибодро теснили старух, старикови повели, котелками бряцая,за город повели,            далеко.

А бабка, маленькая, словно атом,семидесятилетняя бабка моякрыла немцев,ругала матом,кричала немцам о том, где я.Она кричала: «Мой внук на фронте,вы только посмейте,только троньте!Слышите,      наша пальба слышна!»

Бабка плакала, и кричала,и шла,    опять начинала сначала                     кричать.

Из каждого окнашумели Ивановны и Андреевны,плакали Сидоровны и Петровны:«Держись, Полина Матвеевна!Кричи на них. Иди ровно!»Они шумели:         «Ой, що робытьз отым нимцем, нашим ворогом!»Поэтому бабку решили убить,пока еще проходили городом.

Пуля взметнула волоса.Выпала седенькая коса,и бабка наземь упала.Так она и пропала.

Мои товарищи

Сгорели в танках мои товарищи —до пепла, до золы, дотла.Трава, полмира покрывающая,из них, конечно, произросла.Мои товарищи на минахподорвались,         взлетели ввысь,и много звезд, далеких, мирных,из них,   моих друзей,            зажглись.Они сияют словно праздники,показывают их в кино,и однокурсники и одноклассникистихами стали уже давно.

1942

Не естся хлеб, и песни не поются.В душе, во рту, в глазах — одна тоска.Все кажется — знамена революцииБез ветерка срываются с древка.Сентябрь. И немцы лезут к Сталинграду.А я сижу под Ржевом и ропщуНа все. И сердце ничему не радо —Ни ордену, ни вёдру, ни борщу.Через передовую — тишина.Наверно, немец спит после обеда.А я жую остылый ком пшенаИ стыдно есть — задаром, без победы.

Ведро мертвецкой водки

…Паек и водка.Водки полагалосьсто грамм на человека.Итак, паек и водкавыписывались старшинена списочный состав,на всех, кто жил и потому нуждалсяв пайке и водкедля жизни и для боя.Всем хотелось съестьположенный паеки выпитьположенную водкудо боя,хотя старшиныраспространяли слух,что при раненьив животумрет скорее тот,кто съел паек.

Все то, что причиталось мертвецуи не было востребовано импри жизни, —шло старшинам.Поэтому ночами, после боя,старшины пили.По должности, по званию и повеселому характеруя мог бырассчитывать на приглашениев землянку, где происходилистаршинские пиры.Но после бояочень страшнослышать то, что говорят старшины,считая мертвецов и умножаяих цифру на сто,потому что водкишло по сто грамм на человека.

…До сих поряснее голована то ведромертвецкой водки,которую я не распилв старшинскомблиндажикезимой сорок второго года.

Воспоминание о Павле Когане

Разрыв-травой, травою повиликой… … … … … … … … … … … … … … …мы прорастем по горькой, по великойпо нашей кровью политой земле.

(Из несохранившегося стихотворения Павла Когана)

Павел Коган, это имяуложилось в две стопы хорея.Больше ни во что не уложилось.

Головою выше всех ранжировна голову возвышался.Из литературы, из окопавылезала эта голова.

Вылезала и торчалас гневными веселыми глазами,с черной, ухарской прической,с ласковым презрением к друзьям.

Павел Коган взваливал на плечина шестнадцать килограммов больше,чем выдерживал его костяк,а несвоевременные речи —гордый, словно Польша, —это почитал он за пустяк.

Вечно преждевременный, навечнодовременный и послевременный Павелне был своевременным, конечно.Впрочем, это он и в грош не ставил.

Мало он ценил все то, что ценим,мало уважал, что уважаем.Почему-то стал он этим ценени за это обожаем.Пиджачок. Рубашка нараспашку.В лейтенантской форме не припомню…

В октябре, таща свое раненьена плече (сухой и жесткой коркой),прибыл я в Москву, а назначеньеновое, на фронт, — не приходило.Где я жил тогда и чем питался,по каким квартирам я скитался,это — не припомню.

Ничего не помню, кроме сводок.Бархатистый голос,годный для приказов о победах,сладостно вещал о пораженьях.Государственная глоткаобъявляла горе государству.Помню список сданных нами градов,княжеских, тысячелетних…

В это время встретились мы с Павломи полночи с ним проговорили.Вспоминали мы былое,будущее предвкушалии прощались, зная: расстаемсяне на день-другой,не на год-другой,а на век-другой.

…Он писал мне с фронта что-то вроде:«Как лингвист, я пропадаю:полное отсутствие объектов».Не было объектов, то есть пленных.Полковому переводчику(должность Павла)не было работы.

Вот тогда-то Павел начал лазатьпо ночам в немецкие окопыза объектами допроса.До сих пор мне неизвестно,сколько языков он приволок.До сих пор мне неизвестно,удалось ему поупражнятьсяв формулах военного допросаили же без видимого толкаПавла Когана убило.В сумрачный и зябкий день декабрьскийиз дивизии я был отпущен на деньв городок Сухиничии немедля заказал по почтевсе меню московских телефонов.

Перезябшая телефонисткараза три устало сообщала:«Ваши номера не отвечают»,а потом какой-то номервдруг ответил строчкой из Багрицкого:«…Когана убило».

Немка