Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Бухарест
Капитан уехал за женойВ тихий городок освобожденный,В маленький, запущенный, ржаной,В деревянный, а теперь сожженный.
На прощанье допоздна сидели,Карточки глядели.Пели. Рассказывали сны.
Раньше месяца на три неделиКапитан вернулся — без жены.
Пироги, что повара пекли —Выбросить велит он поскорее,И меняет мятые рублиНа хрустящие, как сахар, леи.
Белый снег валит над Бухарестом.Проститутки мерзнут по подъездам.Черноватых девушек расспрашивая,Ищет он, шатаясь день-деньской,Русую или хотя бы крашеную,Но глаза, чтоб серые, с тоской.
Русая или, скорее, крашенаяПонимает: служба будет страшная.Денег много и дают — вперед.Вздрагивая, девушка берет.
На спине гостиничной кроватиГолый, словно банщик, купидон.
— Раздевайтесь. Глаз не закрывайте, —Говорит понуро капитан.— Так ложитесь. Руки — так сложите.Голову на руки положите.
— Русский понимаешь? — Мало очень.— Очень мало — вот как говорят.Черные испуганные очиИз-под черной челки не глядят.
— Мы сейчас обсудим все толково.Если не поймете — не беда.Ваше дело — не забыть два слова:Слово «нет» и слово «никогда».Что я ни спрошу у вас, в ответГоворите: «никогда» и «нет».
Белый снег всю ночь валом валит,Только на рассвете затихает.Слышно, как газеты выкликаетПод окном горластый инвалид.
Слишком любопытный половой,Приникая к шелке головой,Снова,Снова,Снова слышит ворохВсяких звуков, шарканье и шорох,Возгласы, названия газетИ слова, не разберет которых —Слово «никогда» и слово «нет».
«Пристальность пытливую не пряча…»
Пристальность пытливую не пряча,С диким любопытством посмотрелНа меня угрюмый самострел.Посмотрел, словно решал задачу.
Кто я — дознаватель, офицер?Что дознаю, как расследую?Допущу его ходить по свету яИли переправлю под прицел?
Кто я — злейший враг иль первый другДля него, преступника, отверженца?То ли девять грамм ему отвешено,То ли обойдется вдруг?
Говорит какие-то словаИ в глаза мне смотрит,Взгляд мой ловит,Смотрит так, что сердце ломитИ кружится голова.
Говорю какие-то словаИ гляжу совсем не так, как следует.Ни к чему мне страшные права:Дознаваться или же расследовать.
Говорит Фома
Сегодня я ничему не верю:Глазам — не верю.Ушам — не верю.Пощупаю — тогда, пожалуй, поверю,Если на ощупь — все без обмана.
Мне вспоминаются хмурые немцы,Печальные пленные 45-го года,Стоявшие — руки по швам — на допросе.Я спрашиваю — они отвечают.
— Вы верите Гитлеру? — Нет, не верю.— Вы верите Герингу? — Нет, не верю.— Вы верите Геббельсу? — О, пропаганда!— А мне вы верите? — Минута молчанья.— Господин комиссар, я вам не верю.Все пропаганда. Весь мир — пропаганда.
…Если бы я превратился в ребенка,Снова учился в начальной школе,И мне бы сказали такое:Волга впадает в Каспийское море!Я бы, конечно, поверил. Но преждеНашел бы эту самую Волгу,Спустился бы вниз по течению к морю,Умылся его водой мутноватойИ только тогда бы, пожалуй, поверил.
Лошади едят овес и сено!Ложь! Зимой 33-го годаЯ жил на тощей, как жердь, Украине.Лошади ели сначала солому,Потом — худые соломенные крыши,Потом их гнали в Харьков на свалку.Я лично видел своими глазамиСуровых, серьезных, почти что важныхГнедых, караковых и буланых,Молча, неспешно бродивших по свалке.Они ходили, потом стояли,А после падали и долго лежали,Умирали лошади не сразу…Лошади едят овес и сено!Нет! Неверно! Ложь, пропаганда.Все — пропаганда. Весь мир — пропаганда.
М. В. Кульчицкий
Одни верны России потому-то,Другие же верны ей оттого-то,А он — не думал, как и почему.Она — его поденная работа.Она — его хорошая минута.Она была отечеством ему.
Его кормили. Но кормили — плохо.Его хвалили. Но хвалили — тихо.Ему давали славу. Но — едва.Но с первого мальчишеского вздохаДо смертного обдуманного крикаПоэт искал не славу, а слова.
Слова, слова. Он знал одну награду:В том, чтоб словами своего народаВеликое и новое назвать.Есть кони для войны и для парада.В литературе тоже есть породы.Поэтому я думаю: не надоОб этой смерти слишком горевать.
Я не жалею, что его убили.Жалею, что его убили рано.Не в третьей мировой, а во второй.Рожденный пасть на скалы океана,Он занесен континентальной пыльюИ хмуро спит в своей глуши степной.
Кульчицкие — отец и сын
В те годы было слишком мало праздников.И всех проказников и безобразниковСажали на неделю под арест, —Чтоб не мешали Октябрю и Маю.Я соболезную, но понимаю:Они несли не слишком тяжкий крест.
Офицерье, хулиганье,Империи осколки и рванье,Все социально чуждые и часть(далекая) социально близких,Означенная в утвержденных списках,Без разговоров отправлялась в часть.
Кульчицкий — сын по праздникам шагалВ колоннах пионеров. ПрисягалНа верность существующему строю.Отец Кульчицкого — наоборот: сиделВ тюряге, и угрюмел, и седел. —Супец — на первое, похлебка — на второе.
В четвертый мая день (примерно) иДевятый — ноября в кругу семьиКульчицкие обычно собирались.Какой шел между ними разговор?Тогда не знал, не знаю до сих пор,О чем в семье Кульчицких препирались.
Отец Кульчицкого был грустен, сед,В какой-то ветхий казакин одет.Кавалериста, ротмистра, гвардейца,Защитника дуэлей, шпор певцаНе мог я разглядеть в чертах отца,Как ни пытался вдуматься, вглядеться.
Кульчицкий Михаил был крепко сбит,И странная среда, угрюмый бытНе вытравила в нем, как ни травила,Азарт, комсомолятину его,По сути не задела ничего.Ни капельки не охладила пыла.
Наверно, яма велика войны!Ведь уместились в ней отцы, сыны,Осталось также место внукам, дедам.Способствуя отечества победам,Отец — в гестапо и на фронте — сынПогибли. Больше не было мужчин
В семье Кульчицких… Видно, великаРоссия, потому что на векаРаскинулась. И кто ее охватит?Да, каждому, покуда он живой.Хватает русских звезд над головой.И места мертвому в земле российской хватит.
«Ко мне на койку сел сержант — казах…»
Ко мне на койку сел сержант — казах —И так сказал: «Ты понимаешь в глобусе?»И что-то вроде боли или робостиМелькнуло в древних, каменных глазах.Я понимал.И вот сидим вдвоемИ крутим, вертим шар земной до одури,И где-то под Берлином и на ОдереПоследний бой противнику даем.Вчерашней сводкой Киев сдан врагам,И Харьков сван сегодняшнею сводкой,И гитлеровцы бьют прямой наводкойПо невским и московским берегам.Но будущее — в корпусе «один»,Где целый день — у глобуса собрание,Где раненыеИ тяжелораненыеПланируют сраженье за Берлин.
Когда мы пришли в Европу
- Стихотворения и поэмы - Юрий Кузнецов - Поэзия
- Стихотворения Поэмы Шотландские баллады - Роберт Бернс - Поэзия
- Стихотворения Поэмы Шотландские баллады - Роберт Бёрнс - Поэзия
- Собрание сочинений. Т. 1. Стихотворения 1939–1961 - Борис Слуцкий - Поэзия
- Том 3. Стихотворения, 11972–1977 - Борис Слуцкий - Поэзия
- Стихотворения - Семен Гудзенко - Поэзия
- Нора Галь: Воспоминания. Статьи. Стихи. Письма. Библиография. - Нора Галь - Поэзия
- «Нам было только по двадцать лет…». Стихи поэтов, павших на Великой Отечественной войне - Антология - Поэзия
- Том 2. Стихотворения и поэмы 1904-1908 - Александр Блок - Поэзия
- Пока я боль чужую чувствую... - Андрей Дементьев - Поэзия