Бывших не бывает - Евгений Сергеевич Красницкий

турки. Да ещё как! Сколько земель побрали! Больно уж их много, – начальник тайной стражи сочувственно кивнул отставному хилиарху. – Вы для того латинян и позвали, чтобы на них часть оттянуть. Поначалу оно и неплохо вышло в Палестине-то. Только верить латинянам ни на грош нельзя – обманут. Так оно и вышло. Но тут, думаю, Алексей покойник знал что делал: пока крыжаки с арабами режутся, вам всё легче – часть буйных в Палестину сплавили, и арабы при деле… На нас латиняне тоже прут – лезут как тесто из кадки! Да не только с оружием – торговлю тоже перебивают. Вон сговорились серебра на Русь не возить… Вот у нас и второй враг, и враг страшный – эти ещё и на наш общий закон покушаются, и на язык, да на всё! Как бы не хуже магометан!

– Всё верно, Феофан, – отец Меркурий заглянул в глаза собеседнику. – Только беда в том, что меняются и враги и интересы со временем. От века так. И что тут может сделать человек, я не знаю.

– А я, кажется, знаю, – Феофан подался к собеседнику. – Ты халаружное железо, его ещё змеиным кличут, видал?

– Конечно, видал! – кивнул отставной хилиарх. – До чего ж из него клинки хороши! Особенно дамасские! Только стоят…

– А отчего его змеиным зовут, знаешь?

– Оттого, что делают его из прутьев твёрдого и мягкого железа. Фасцию эту свивают, проковывают, складывают, проковывают, опять свивают, опять проковывают и так без счёта, вот оно в конце с узором навроде змеиной шкуры становится. Но к чему это?

– А к тому, что надо ваши и наши интересы свивать и проковывать, свивать и проковывать, пока они, как в змеином железе, не перепутаются до полной неразделимости, чтобы о войне на северном рубеже у вас и на южном у нас никто и помыслить не мог, бо эта война по всем так ахнет! Но и этого мало – клинку ковка и закалка нужна! Ковка – это общая война, а закалка – общая кровь! Такой клинок закалку только в крови примет! Ты сам про дамасские говорил, а их в живом рабе закаливают, ежели не врут…

– Может, и не врут…

– И ведь до чего умны Алексей-то с Владимиром были! Жальчее жалкого, что померли! – продолжал тем временем Феофан.

«А ведь греческий ты начал учить не в Магнавре, Феофан! “Жальчее” – пахнет кабаками возле порта или у гончаров… Эка после высокого греческого! Кто же ты, Феофан? Откуда поднялся?»

– Прости, я не понял тебя, – отец Меркурий понял, что, отвлекшись на свои мысли, прослушал собеседника.

– Допетрили про закалку Алексей с Владимиром, говорю, – казалось, Феофан обрадовался возможности вырваться из тисков высокого койне[38]. – Ты заметил, что как у нас какого князя со стола погонят, так он у вас в войске всплывает, да в чинах немалых, а ваши всякие разные, что с базилевсом чего не поделили – к нам бегут? И тоже ведь не ямы выгребные чистят! Думаешь, случайно? Сам знаешь, какие у вас ищейки. И у нас тоже ничего, уж можешь поверить!

– Верю! – Отец Меркурий передёрнул плечами, вспомнив знакомую парочку.

– То-то! А ещё попы, зодчие, книжники, мастера, воины… Да сволочь всякая, без неё тоже никак – ладей не хватает туда-сюда возить! Кто сам по себе, а кого и с намерением, вот как тебя, например…

– Так что же ты считаешь, что они это устроили? – Меркурий всем своим видом показал сомнение.

– Нет, не устроили, а поняли и не мешали! Оно, знаешь, иной раз не мешать – великое дело. Только мало – надо устраивать. А они не понимают!

– Кто – они? – для порядка спросил отец Меркурий.

– Они, – Феофан ткнул пальцем вверх. – Помазаники Божьи!

«Да что он, чёрт побери, задумал? И зачем ему я?»

– Ты что же, бунт предлагаешь?

– Нет, не бунт, – усмехнулся Феофан. – Хватит нам всем усобиц! Тут умнее надо.

– И как умнее? – отец Меркурий подался к собеседнику.

– Хороший вопрос! – в этот раз Феофан улыбнулся донельзя грустно. – Не знаю. Что делать – знаю, а вот как – нет. Хотя догадываюсь… Вот ты бы на моём месте что делал?

– Откуда мне знать? Я солдат! – отставной хилиарх не смог скрыть разочарования.

– А ты подумай! – отец Феофан подпустил в голос металла. – Солдат-то ты солдат – такое навечно, только теперь ты и служитель Божий. Пастырь душ, как в Писании сказано. Вот и подумай, как упасать стадо Господне будешь, да не забудь, что не с овцами дело иметь придётся.

– С овцами было бы проще, – отец Меркурий невольно поддался напору собеседника.

– Это точно, – кивнул Феофан. – Ты не стесняйся – неси, что в голову взбредёт, тут дело такое, что любая дичь на пользу может обернуться. Считай, что диспут у нас – Писание толкуем!

«Писание толкуем… Хорошо ж ему говорить! Хотя… А почему бы и нет? Мы тут и так наболтали… На столб с перекладиной… Оба! Диспут так диспут! Мы о многом говорили с Никодимом!»

– Знаешь, протоспафарий[39], – отец Меркурий отметил, как его собеседник приподнял бровь, оценив иронию, вложенную в титулование, – один мой друг, ещё там, в империи, говорил, что Христос проповедовал труд и знание…

– Верно! – кивнул отец Феофан. – И какой же ты делаешь из этого вывод?

– Наше дело как пастырей – утишать пагубные страсти, что ведут к прискорбной вражде между двумя православными державами, так?

– Не спорю, ибо рознь есть происки Диавола, – Феофан перешёл на высокий койне, показывая, что включился в игру.

– А как, брат мой, действует Диавол? – отец Меркурий погладил бороду.

– Смущая нетвёрдый в вере и непросвещённый разум, как учил Блаженный Августин, ибо Отец Лжи неполон – ведь он тоже Божье творение, и оттого не может творить, а может лишь смущать и сбивать людей с пути истинного, от бессильной зависти к Господу, – Феофан с каким-то новым интересом взглянул на Меркурия.

«А вот теперь я тебя удивлю! На эту тему мы с Никодимом говорили достаточно! И ведь тут есть инструмент, есть! Меркурий, а не обратил ли он тебя в свою веру?»

– А кто у нас легче всего впитывает знания, и кто в своей жажде нового может легче всего быть смущён? – отец Меркурий пристально взглянул на собеседника.

– Дети? Ты что же, школу предлагаешь?! – в голосе отца Феофана прозвучало некоторое сомнение.

– Школу, – кивнул отставной хилиарх. – Или школы. И у нас, и у вас. Если ты, конечно, прав в своих умозаключениях. Начинать надо с этого.

– Ты прав, с этого, – кивнул, в