Бывших не бывает - Евгений Сергеевич Красницкий

поклонился. – А с этим что?

– Пусть проваливает! – отец Меркурий обнаружил, что так и стоит с ножом в руке и, слегка смутившись, сунул клинок за голенище. – Всё, что знал, он уже рассказал.

Узколобый, повинуясь кивку напарника, отпустил Антипова доглядчика. Тот кое-как, со стонами и всхлипываниями, поднялся на ноги.

– Пшёл вон! Что Антипу соврать – сам придумаешь. И пеняй на себя, если он тебе не поверит! – Старший поднёс к носу освобождённого пленника кулак.

Тот кивнул, соглашаясь. И чуть не рухнул – это узколобый от души влепил ему пинка по заднице, указывая направление движения и добавляя прыти.

Когда пыль за ускакавшим Бесстужем осела, старший повернулся к отцу Меркурию:

– Счастливого пути, отче! Ежели что, мы рядышком. Ты нас не видишь, но мы есть, не сомневайся.

– Погоди, – остановил его отставной хилиарх. – Скажешь Феофану – надо встретиться. Через два дня от этого. После обедни. В кружале. Он знает в каком.

– Сделаю, – склонил голову доглядчик. – Ты иди, отче, а мы следом.

Отец Меркурий кивнул, повернулся и пошёл своей дорогой. Шагов через пятьдесят он не выдержал и оглянулся. На улице никого не было.

* * *

На встречу отец Меркурий собирался со всей тщательностью. Во-первых, добыл лёгкую короткую кольчугу. Правда, для этого пришлось войти в некоторое противоречие с восьмой заповедью – «не укради», но отставной хилиарх успокаивал себя следующими притянутыми за уши соображениями: первое – кольчугу и два кинжала он не украл, а взял попользоваться из монастырской скарбницы, и если будет жив, то вернёт; второе – монахам оружие, конечно, ни к чему, а ему, хоть он тоже монах, без него сейчас никак; третье – отца келаря неплохо бы наказать, ибо заносчив и нагл без меры, а за пропажу доспеха его взгреют так, что вовек не забудет. Во-вторых, переплёл кольца кольчуги тонким кожаным шнурком, чтобы не звенела и хорошо держала колющий удар, а то ведь могут и шилом в бок ткнуть; в-третьих, приспособил к ножнам кинжалов ремешки, чтобы по опыту палатийских евнухов спрятать оружие в рукавах; в четвёртых, тщательно обдумал сложившуюся ситуацию. Когда же размышления в десятый раз пошли по одному кругу, отец Меркурий усилием воли выкинул их из головы. День пройдёт – утро присоветует. Чтобы найти выход, не обязательно постоянно крутить ситуацию в голове – она иной раз без хозяина лучше думает.

Но вот во время обедни в день встречи мысли вернулись.

«Что ж, брат во Христе, посмотрим, что ты мне скажешь… Похоже, я ему очень нужен, и он хочет мне нечто предложить, и это «нечто» – не приказ поставлять информацию. Если и будет поводок, то длинный, и за который при случае я тоже смогу дёрнуть. Феофан этого не понимает? Сомневаюсь! Тогда зачем ему это? Что он задумал? Просто забраться повыше? Не похоже. Как он там говорил: «Истина у них своя. У каждого. Собрать же ту истину – подвиг воистину вселенский. Одному такую тяжесть ни за что не поднять». А ещё: «Надо, чтобы не один за весь мир радел». Значит, будет предлагать радеть вместе? Что-то мне не по себе… Когда союз предлагает ищейка из тайной стражи, да ещё такая непростая – жди беды!

И всё же интересно, в чём же его вселенская истина и как он предлагает за неё порадеть? Сегодня узнаешь, Макарий, даже если это знание будет последним в твоей жизни. Теперь ему придётся открыться достаточно, чтобы я начал хоть немного понимать, что к чему! Да и этот ядовитый гриб Антип тоже! Придётся везде ходить с опаской и ждать нападения – такие, как он, в Константинополе склонны к простым и надёжным решениям. Есть человек – есть проблема, нет человека – нет проблемы.

Или с этим Бесстужем мне показали спектакль, а Антипа приплели сюда для декорации? И это всё же проверка от Иллариона? Хотел бы я знать!

Ошибиться нельзя, Макарий! Нет у тебя такого права»!

* * *

Через два дня, отстояв вместе со всем епископским клиром обедню, отец Меркурий покинул церковь Рождества Пресвятой Богородицы, что служила стольному граду Турову кафедральным собором, и вместе с не очень большой, но и не очень маленькой толпой монахов, епископских служек и просто всякой сволочи, что кормилась на епископском подворье, направился в сторону Борисоглебского монастыря, служившего резиденцией епископу. Вот только туда он не дошёл. Бочком, бочком протиснулся в задние ряды, отстал, а потом и вовсе нырнул в симпатичный узкий переулок, который должен был вывести как раз к торгу.

«Фух, Макарий, пожалуй, выбраться из собора было самым сложным! Хотя какой это собор? Так, не слишком большая деревянная церковь, но надо признать, построенная весьма изящно. И до чего же приставучая эта свора епископских прихлебателей. Как репейник на собачьему заду! Свадьба шлюхи, ей-богу!

Ладно, надеюсь, я не зря выбирался оттуда, и сегодня наконец-то узнаю, что от меня нужно Феофану. Думаю, что не списать меня – для этого у него возможностей, как показала жизнь, более чем достаточно. Та милая парочка, с которой я свёл знакомство, легко устроила бы так, что все поверили, что шёл по городу одноногий старый грек, споткнулся, упал в выгребную яму, да там и захлебнулся… Стало быть, будет делать предложение. Убей меня Бог, если я знаю какое!»

За размышлениями дорога пролетела незаметно. Однако мысли мыслями, а о предосторожности отставной хилиарх не забывал: под рясой он был одет в хорошо подогнанную и смазанную кольчугу, смиренная монашеская поза позволяла хорошо охватывать боковым зрением окрестности, а руки, сложенные на животе и засунутые в широкие рукава, позволяли в случае чего мгновенно выхватить два кинжала, в тех рукавах до времени скрытые.

Переулок меж тем вывел отца Меркурия на торг. Тут смотреть пришлось в оба – народу ради воскресного дня толкалось на площади изрядно.

«Тут уж Антиповых ищеек не миновать, но и чёрт с ними – надо только не забыть надраться хорошенько после разговора! А иначе зачем монах в кружало ходил да рожу прятал?»

Возле самого входа в памятное питейное заведение к отставному хилиарху подскочил ободранный нищий:

– Отче святый, благослови, бо ты согрешимши – в кружало пивище трескать идёшь! Да не вервицей благослови – жрать хочу! – попрошайка ухватил священника за полу.

– Прими Христа ради, брат мой, – отец Меркурий сунул руку в кошель и оторопел – из-под личины сгорбленного и ободранного нищего ему подмигнул давешний здоровяк из переулка.

– Иди смело, отче, – зашептал здоровяк, не забыв цапнуть резану из ладони оторопевшего