Банкирша - Александра Матвеева

— Забавно было?

— Как всегда.

— Значит, забавно. А что наш клиент? Кормилец был прав?

— Как всегда, — повторила я.

Генка обеспокоенно спросил:

— Лена! Ты в порядке?

— Да. Я звоню по делу.

— Так давай.

— Ты что-нибудь о продаже «Сибири» слышал?

— Краем уха. Лялька отказалась.

— А Миша продает…

— С чего ты взяла?

Я кратко пересказала подслушанный в клубе диалог. Яковлев молчал. Я терпеливо ждала.

— Интересно… — раздумчиво протянул мой собеседник и повторил:

— Интересно.

— О чем ты?

— Вот что. Я с утра кое с кем переговорю, а потом к тебе приеду. Ну, скажем, часам к двум. Заодно и пообедаю. Ты бы могла приготовить грибную лапшу?

Только не покупную, а домашнюю. И голубцы…

* * *

Разговор под пальмой не шел у меня из головы.

Сама не понимая зачем, разыскала сумку, в которую, уходя с поминок, переложила ампулку. Ампулка оказалась на месте — в маленьком карманчике под «молнией».

Я долго рассматривала под настольной лампой стеклянный цилиндрик, разбирала надпись на нем. Название лекарства мне ни о чем не говорило. Я переписала его на бумажку. Ампулку положила в коробочку из-под сережек, которые ношу чаще всего, и убрала в шкатулку с драгоценностями, радуясь тому, что господин Скоробогатов все еще не вернулся из клуба и некому задавать мне вопросы.

Юра позвал меня на кухню пить чай. Я отказалась, но он все равно принес чашку свежезаваренного чая с лимоном.

— Спасибо. Что-то я сегодня устала.

— Как Илья Муромец.

Я удивленно смотрела на Юру. Что-то я не помню, чтобы он рассуждал на отвлеченные темы. Да еще с привлечением фольклора.

А Юра, продолжая меня удивлять, развил свою мысль:

— Он тридцать три года просидел на печи — и сразу на подвиг. И вы девять дней из дома не выходили, а потом сразу на подвиг.

Повернулся и вышел из комнаты. Вот так.

Юра совершенно прав. Взрыв энергии, сменивший полный упадок сил, выглядит болезненным. Похоже на истерику.

Чай горячий, сладкий, необычайно вкусный. Выпила я его с удовольствием, но беспокойство не отпустило меня.

И снова в моих руках телефон.

— Вас слушают очень внимательно.

— Здравствуй, Андрюша.

— Тетя Лена, ты как? Мать сказала про Лялю. Я поверить не могу. Мы с ней пару месяцев назад в театре встретились. Она нас с Иркой в буфет сводила.

Шампанское, мороженое, шоколад. Она была такая, как всегда: красивая, веселая. Так жалко…

— Я знаю, Андрюша. Спасибо.

— Ты как? Мать говорила, заболела. Сейчас лучше?

— Лучше.

— Хочешь, мы с Танюшкой приедем?

— Хочу. В пятницу на дачу. Ладно?

— Ага. На все выходные.

— Мама не спит?

— Не знаю. Подожди, я посмотрю.

— Алло? — Хриплый со сна голос.

— Лидунь, прости. Я тебя разбудила?

— Не бухти. Я рада тебя слышать. Как доехала?

Костя бушевал?

— Не очень. Лидунь, что это за лекарство?

Я по слогам прочитала название. Лидуня переспросила. Я прочитала еще раз.

— Нет, Лен, я его не знаю. Даже никогда не слышала. Завтра спрошу у заведующей.

* * *

Кости все не было. Я переоделась ко сну, но не ложилась.

Смерть дочери вызвала во мне болезненное неприятие. Я не могла смириться с произошедшим, не могла поверить, что молодая здоровая женщина буквально сгорела от неожиданной болезни. А потом ее тело с какой-то неприличной поспешностью было доставлено в крематорий, и там оно сгорело, оставив лишь горсточку пепла.

Сгорела, сгорела, моя дочка сгорела…

Очень хотелось позвонить Леве Бронштейну. Он вполне мог знать это лекарство. Я помаялась, побродила по квартире, но решила отложить звонок на утро.

Костя пришел, когда я уже лежала в постели. Дохнув коньяком, поцеловал меня в висок.

— Костя, Лялькин бизнес чего-то стоит?

— Немало.

— Все достанется Мише?

— Конечно.

— Когда он сможет продать «Сибирь»?

— А зачем ему продавать?

— Ну, если захочет…

— Сразу, как вступит в права наследства.

— Это быстро?

— По-разному. Думаю, в данном случае около месяца.

— А можно затормозить?

— Если нужно.

— Ты можешь?

— Понадобится — скажи.

— Считай, сказала. Пусть он вступает в свои права максимально долго.

* * *

— Лева, здравствуйте. Это Скоробогатова.

— Здравствуйте, Лена. Я вам звонил. Вы в курсе?

— Спасибо.

— Рад быть полезным. Как дела у вашей дочки?

— Она умерла.

— Печально. Примите мои соболезнования. Как это случилось?

— Сразу. В заключении врача — сердечная недостаточность.

— Правда? Странно… И вскрытие подтвердило?

— Его не делали.

— Почему?

— Не знаю. Так зять решил. Ее кремировали.

— Кремировали?

Господи! Что он все переспрашивает? Тупой, что ли?

— Лева, с этим уже все. Я просто не могу больше об этом говорить. И думать.

— Да, конечно. Простите.

— Лева, вам известно такое лекарство?

Я уже безо всякой бумажки, на память, выговорила трудное слово.

— Нет. По названию похоже на синтетический наркотик. Продиктуйте по латинским буквам, я попытаюсь узнать. Только я, к сожалению, должен на неделю уехать из Москвы. По приезде сразу займусь. Вам не к спеху?

Нет, мне не к спеху. Мне это вообще непонятно зачем нужно. Не могу объяснить, что меня беспокоит в этом лекарстве.

Лялька так давно отдалилась от меня, что ее смерть никак не повлияла на внешнюю сторону моей жизни.

Я сидела за компьютером, выезжала по делам, говорила по телефону.

Костя обосновался в моей спальне. На все попытки его выдворить только поднимал короткую черную бровь.

Я жила обычной жизнью и вела себя как всегда.

Но иногда, оставшись одна, я вынимала ампулку и подолгу смотрела на нее.

* * *

Женщина моих лет что-то писала за столом, заваленным карточками больных, и не сразу подняла голову. Ее лицо было спокойным и усталым. Светлые, небрежно накрашенные глаза за стеклами очков смотрели равнодушно.

— Талончик, — потребовала она.

— Извините, но я хотела поговорить.

— У меня прием, больные ждут, мне некогда разговаривать.

— Я понимаю, но прошу вас. Это не долго, всего один вопрос. Я высидела очередь и все равно не уйду.

— Давайте, только быстро, — неохотно покорилась женщина. Чувствовалось, что у нее просто не осталось сил, чтобы еще и спорить. Она откинулась на спинку стула, но не выпустила из рук авторучку.

— Вы помните Елену Сергеевну Троицкую?

Лицо врача изменилось. Раньше оно было просто недовольным, теперь излучало неприкрытую неприязнь.

— Она больше не является моей пациенткой.

— Это я знаю. Но хочу знать почему.

— А вы, собственно, кто?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});