Тамо далеко (1941) (СИ) - Соболев Николай Д. Н. Замполит

Прямо как при старом режиме — кресло кожаное, зеркало, почтенный седой парикмахер, галерея склянок, пульверизатор с резиновой грушей в сеточке, кожаный ремень для правки опасных бритв… Вот ей меня выскоблили до полной гладкости, потом подстригли на английский, как уверяли, пробор, опшикали всего одеколоном с холодным ароматом. И даже подсказали, где цветы продают.

Всего-то час прошел, а до младшего в номер еле достучался — минут пять тюкал, прежде чем открыл взъерошенный Марко. Волосы мокрые, рожица красная, за спиной Живка в халат в два оборота завернута, тоже пунцовая. Ладно, дело молодое, не мне этих ангелочков судить.

Послушал соседний номер — музыка играет, стекло звякает, Верица напевает… Ну что же, пора. Подмигнул ребятам — не шалите тут и до утра меня не ждите, розу в зубы и на балкон, а с балкона на карниз. Хорошо тут строят, есть за что уцепиться, да и расстояние всего метра два.

Все к лучшему в этом лучшем из миров — и запыхаться не успел, и Верица как раз улеглась, и при моем появлении только хлопала глазами и натягивала одеяло к подбородку, чему мешал бокал в руке. Порадовавшись полумраку и оценив уполовиненную бутылку на прикроватном столике, походя прибавил громкости радио и ринулся вперед.

Сейчас главное — реализовать выигрыш в темпе, и я плюхнулся на кровать, продолжая прерванную в Каменице арию «… но когда я увидел вас, донна Вера…» и протянул розу, которую она автоматически и взяла, заняв обе руки. А я, освободив свои, немедленно откинул одеяло, обнажив голубую ночную рубашку, высокую грудь и просвечивающие соски.

Тут у меня снесло крышу окончательно — спева поцелуй в плечико, потом в шею, потом… потом я забрал и отставил бокал и опрокинул ее на подушку, усиливая натиск. Хотя она уже и не сопротивлялась — то ли выпитое вино сказалось, то ли легкий характер, но она принимала мои ласки и вскоре я уже шарил горячими ладонями по упругой коже, попутно избавляясь от собственной одежды.

Едва отдышавшись от первого раза, Верица чуть надула губки:

— Владо, зайчик, подай мои сигареты…

Встал как был, забрал со стола пачку «Сегединской розы», нашарил в карманах брошенной у кровати одежды свою гербовую зажигалку и поднес ей, перехватив заинтересованный взгляд, шаривший по моему телу.

— А ты разве не куришь?

— Нет.

— Странно, все мужчины курят…

И это не намек не то, что я слишком молод для «мужчины» — просто тут курят все чуть ли не поголовно. Табак, почитай, у каждого дома растет — приснопамятный сорт «Герцоговина Флор» родом как раз из этих краев, а кто не желает курить домашний, так есть импорт из Турции или Болгарии. Так что даже в мое время всемирной борьбы с курением, запретом на рекламу сигарет и прочими строгостями, в Сербии разрешали курить в ресторанах, а самым прибыльным предприятием в стране была именно табачная фабрика.

— Я не все.

Дождался, пока она докурит, перевернул на живот, вздернул на колени и погнал дальше. И сверху, и снизу, и спереди, и сзади — зря, что ли в окно сигал и по карнизам карабкался?

И партнершу раскочегарил, поначалу-то Верица участвовала вяленько, на отвяжись, а потом во вкус вошла, сама инициативу проявляла, в перерыве пришлось окно совсем закрыть, чтобы криками не перебудить всех к чертовой матери. Но Милица все равно в постели поярче — то ли у Верицы опыта меньше, то ли больше на свои выдающиеся внешние данные уповает.

Кто кого заездил, не скажу, умаялись оба. Заснул с чувством хорошо исполненного долга и ощущением, что отыгрался за все время воздержания, да так, что утром очнулся только после того, как в дверь натурально начали колотить.

Вскочил голышом, цапнул пистолет, встал сбоку от входа:

— Кто?

— Прошу прощения, господин, нужно освободить номер… — прошелестело из-за двери.

Оделись, открыли и полчаса хозяин отеля уламывал Верицу съехать, чуть не рыдая и умоляя спасти его и семью от неминучей смерти — некий большой-пребольшой начальник возжелал комфорта и потребовал в течении часа предоставить ему королевский люкс. Мне-то пофиг, а Верица уперлась. Пока она скандалила, я мотнулся к своим — Марко и Живка уже давным-давно встали и ждали только моей команды, сияя довольными, но тоже не очень выспавшимися лицами.

В итоге Верицу уломали переселиться в освободившийся мой номер и я, как истинный джентльмен, в компании с хозяином гостиницы перетащил ее чемоданы, пока две горничные в темпе вальса наводили порядок.

Забрав свои шмотки, я чмокнул Верицу на прощанье и отвалил, едва не столкнувшись в коридоре со знакомым по Крупани комендантом охраны Верховного штаба. Его бойцы торчали внизу, а из подъехавшего автомобиля выбрался среднего роста мужик с острыми скулами.

И вот будь я проклят, если это не товарищ Тито.

Да, красиво жить не запретишь — президент социалистической Югославии любил роскошь, виллы на Адриатике, мундиры с золотым шитьем, а оно вона когда началось. Странно только, что он вчера не въехал, хотя судя по красным глазам, они в штабе всю ночь заседали.

Оглядел себя напоследок в гостиничное зеркало — орел, стрижен, выбрит, ремни скрипят, только ботинки выглядят, будто в них пол-Европы прошли. Свистнул мальчишку-чистильщика, он мне глянец навел, а там и товарищ по кличке Лоло появился, тоже с красными глазами, не ошибся я, значит, насчет ночных бдений.

— Готов? — только и выдавил из себя Иво.

— К труду и обороне? — загнал я складки под ремнем на спину. — Всегда готов, как юный пионер! Кстати, давай пилотками махнемся?

— Зачем???

— Мы же сейчас личный состав принимать будем? Значит, командир должен иметь вид лихой и… ммм… щеголеватый. А у меня звездочка тряпошная, как коровой пожеванная, — в его глазах плескалось сомнение и я поспешно добавил: — С возвратом.

Он только хмыкнул и сунул мне свою пилотку с понтовой кокардой — золотые серп и молот поверх красной эмали. И тут же, прямо в пролетке, задремал, пока мы ехали на встречу со штурмовиками. Вот кому надо было номер отдавать, а не этой вертихвостке.

Нас ждали. Мои ребята и две, мать их, сотни бойцов. Из которых только человек двадцать младше семнадцати, четверть вообще к сорока годам подбирается. И пофиг, что я их старше, вид-то никуда не спрячешь, а встречают, как известно, по одежке.

Ну вот на это и надежда — после краткого представления Иво вылез я вперед, еще раз поправил ремень и пилотку и оглядел команду. Хорошие лица, боевые — растерянных нет, смотрят испытующе, вроде даже несколько еще с Лесковице знакомых, есть с кем работать.

— Другови! Вы все добровольцы, но еще раз хочу сказать, что задача у нас будет сложная, подчас смертельная. Поэтому кто сомневается, может уйти.

— А ты не слишком молод? — спокойно спросил стоявший на правом фланге мужик с пулеметом.

Здоровый, улыбчивый, нос картохой — вылитый артист Смирнов, Макарыч наш незабвенный в годы фронтовой молодости. Даже шайкачу у него настолько набекрень, что неясно, как вообще держится.

— Я из молодых, да ранний, — ответил под одобрительный шепоток в рядах. — Дело не в возрасте, а в умениях.

Я протянул руку к Марко:

— Видите шмайсер? Взят с боя. Пулемет — взят с боя, когда мы разгромили пост в Валево. Вот эти куртки? Взяты с боя, после уничтожения отряда немецких егерей.

С каждым словом одобрительный гул в строю усиливался.

— Пистолет, — я хлопнул себя по кобуре, — снят с убитого усташа. Винтовка тоже. Поэтому последний раз предлагаю: два шага вперед, кто сомневается!

Первым заданием ударной роты стал поиск подходящего места для тренировок — чтобы здания и без людей. Таскали меня из угла в угол, предлагали даже старую крепость, Ужицкий град. Вот там я изматерился — здоровенный скальный откос, весь в руинах, ноги переломать или вообще в обрыв сверзиться как нечего делать. Живке, назначенной секретарем, сразу приказал против имени предложившего сделать пометку, что в задачу не въехал.

Казармы? Заняты партизанами. Окраины? Люди живут, тут не село, тут город. Наконец, сыскали полупустые пакгаузы на отшибе. И только я собрался поделить людей на группы и начать занятия, как появился малость посвежевший Иво, построил всех снова и зачитал текст партизанской присяги, а мы повторяли следом: