Маркиз и Жюстина - Олег Волховский

Я смотрю на Дока во все глаза, и мне страшно и сладко одновременно.

– Я читал ваши рассказы о пытках в Интернете, – продолжил он. – Слог хороший, но видно, что человек этого на себе не испытал, или испытал, но в очень облегченной форме. Некоторые вещи стоит сначала попробовать. Как вы считаете?

– Я предпочла бы остаться живой.

– Любую пытку можно остановить. Здесь каждый девайс был, по крайней мере, однажды использован.

Я, наверное, побледнела и поискала глазами, куда бы сесть. Рядом стоит широкий топчан, обитый кожей, вероятно, служащий одним из станков, – я опустилась на него.

Небесный Доктор рассмеялся.

– Да вы не беспокойтесь! Я свято блюду принцип добровольности и никогда ничего не сделаю без вашего согласия.

– Неужели находились добровольцы?

– На все находятся добровольцы! – с улыбкой сказал он, и я почувствовала себя Жюстиной де Сада где-нибудь в подземелье Бенедиктинского монастыря, когда настоятель готовится запытать до смерти очередную жертву и проповедует несчастной героине философию либертинажа.

– С безопасностью и разумностью у вас, похоже, не так благополучно.

– Безопасность и разумность – всего лишь договоренность, своя в каждой паре. Безопасно и разумно то, что я таковым считаю, и нет больше никакой ни безопасности, ни разумности. А вам никогда не приходило в голову, какой кайф умереть во время экшен?

Я молча облизала губы.

– Ну, вы же именно об этом мечтали! Я же знаю, – повторил Док.

Он смотрит внимательно, улыбается любезно, но меня пробирает до костей от этого взгляда и этой улыбки, словно холодная шаровая молния входит в пальцы и спускается вниз по позвоночнику, растекаясь по телу то ли ужасом, то ли блаженством. И я понимаю, что он не врет, что находились добровольцы.

Поднимаю взгляд, смотрю в глаза и чувствую себя куклой на веревочке.

В нем что-то не то, какая-то несообразность, внутреннее противоречие, словно под этой телесной оболочкой, в общем-то, куда менее харизматичной, чем у Маркиза, живет Другой, способный подчинить любого, да так, что тот станет на коленях умолять убить его, как понравится Небесному Доктору, и будет при этом безмерно счастлив.

– Я не буду сейчас ничего делать, – сказал он. – Но хочу, чтобы вы запомнили все это. Приходите, когда захотите. Буду ждать, я всегда рад вам. А сегодня только то, ради чего вы здесь.

Он снял наручники и вернул их на стену. Откуда-то из-под стола достал шкатулку, украшенную драконами. Открыл. Внутри в пластмассовой коробочке лежат иглы.

– Все стерилизовано, – говорит он. – Раздевайтесь.

Я кивнула. Стягиваю блузку, расстегиваю джинсы.

– Только я хочу научиться сама.

– Угу. Я прекрасно знаю, зачем вы пришли. Все покажу.

– Откуда знаете?

Пожал плечами.

– Тематическая тусовка – это большая деревня. Слухами земля полнится. Додумать остальное не составляет труда. Сядьте! Точки вы знаете? Я вам подскажу. В них нужно вводить иглы. Сначала дезинфицировать. – Он протянул мне флакон с перекисью водорода и вату. – Да. Вот так. Теперь берите иглу. Так, перпендикулярно коже, не бойтесь.

– Мать! – сказала я, вонзив иглу.

– Не совсем так. Чуть глубже. Давайте я вам помогу. – Поднял руки ладонями ко мне. – Не беспокойтесь, только первую. Вот! Берите вторую. Ну, сами!

Сжимаю зубы и вгоняю иглу, с поворотом, как он показал. Беру вторую.

– Отлично, – похвалил он. – Согласитесь, в аутомазохизме есть свой кайф: одновременно ощущаешь себя и жертвой и палачом. Все сложные композиции из человеческих тел, которые строит в своих романах маркиз де Сад, нужны именно для того, чтобы быть посерединке, и мучимым и мучителем одновременно. Да. Вот эти три точки последние. Никогда не прокалывайте их прежде остальных – потеряете сознание. И вот в таком порядке: сначала эта, теперь та, что выше, потом…

Колю иглу в кожу над клитором, и мир начинает уплывать.

Путешествие 3 (Флагелланты)

Точнее, сменяется другим: в глаза бьет яркое полуденное солнце, в ушах – гул многотысячной толпы. Я стою на коленях на паперти храма. Невообразимо прекрасного. Резное каменное кружево со статуями иудейских патриархов, учителей церкви и святых, мистическая роза над воротами, а еще выше, над розой и святыми – Христос, коронующий мадонну.

– Лучшее причастие – причастие крови! Только так мы сможем соединиться с нашим Создателем. Только через раскаяние, страдание и кровь. Так говорит наш учитель – святой Конрад!

Я почти у ног проповедника, и его голос, красивый и мощный, покрывает шум.

– Принесем же покаяние, чтобы быть достойными войти в этот храм, прекраснейший на земле, чтобы там, где принимали корону наши государи, принять дар прощения из рук самого Господа!

И засвистели плети. Я почувствовала, как и мне ожгло спину, и только теперь осознала, что обнажена по пояс. Я закричала и услышала крики остальных – тысячи криков, слившихся в один непрерывный рев. Но стоны заглушило пение псалмов, и я подняла заплаканные глаза к алым хоругвям, колышущимся над толпой, и почувствовала приближение экстаза.

– Теперь окажите услугу тем, кто помог вам принести покаяние и удостоиться благодати божьей! – воскликнул проповедник.

Я поднялась с колен. Мужчина, бичевавший меня, с улыбкой протянул плеть.

– Не знайте жалости! – сказал он. – Я тоже грешен.

Преклонил колени. Я слегка ударила. Трудно заставить себя бить сильно.

Обернулся.

– Ну что же вы? Или не любите брата своего во Христе? Или не желаете ему получить прощение? Разве это искупит мою вину?

Зазвучал покаянный псалом, и я обратилась к Господу с молитвой дать мне решимость, чтобы быть его палачом.

Бью, что было силы, на коже моего собрата проступает алый рубец. Еще и еще! Состояние транса. Огромная толпа, погруженная в транс.

Наконец проповедник велит прекратить. Мой брат во Христе поднимается с колен, в глазах и улыбке сияет та же божественная благодать, что снизошла на меня. Объятия и троекратный поцелуй, как в день Святой Пасхи.

– Теперь войдемте в храм! – говорит наш вождь и первым ступает в ворота.

Идем между рядов бесконечных колонн, теряющихся в необозримой выси, а впереди сияют витражи, словно окна в рай. Падаем на колени перед алтарем, и бичевание повторяется.

Я на коленях, волны сладости заливают меня. Вечность бы не поднималась и не поднимала глаз, но рядом прозвучали шаги, и мелькнула черная тень. Сквозь марево транса я слышу шепот и разбираю слова.

– Учитель! Они обвиняют нас в ереси. Собираются арестовать. У Сен-Реми – костры. Много костров!

Я подняла глаза на проповедника.

Он воздел руки к сводам храма и воскликнул: