Четвертая республика: Почему Европе нужна Украина, а Украине – Европа - Борис Ложкин

Даже если предположить, что в Евросоюзе возобладает мнение геополитических «реалистов» и Украина будет «отдана» России, сомневаюсь, что Москва сможет установить в нашей стране свои порядки. Посмотрите на Северный Кавказ, который и по размеру территории и по численности населения в разы меньше Украины. Несмотря на сверхусилия российских властей регион уже второе десятилетие остается горячей точкой. Горы? В Украине они тоже есть. Номинально подконтрольная России, фактически неуправляемая Украина — это лишь одна из вариаций описанного выше сценария — огромной нестабильной территории, откуда в Европу накатывают волны насилия, контрабанды и нелегальной иммиграции.

Нежелание защищать себя и собственные ценности приводит иногда к поразительным аберрациям. Передо мной лежит книга Раджана Менона и Юджина Румера «Конфликт в Украине: Распад мирового порядка, сложившегося после “холодной войны”»[71]. Она написана в духе доктрины политического реализма. Один из тезисов, с которым работают авторы: судьба Украины должна решиться в результате большой сделки между Россией и США. Понятно, что это решение, которое больше всего устроило бы Россию. Есть только один маленький «технический момент»: для «Большой сделки» с Москвой потребуется лишить права голоса страну с 45-миллионным населением.

Любая сделка за спиной Украины будет иллюзорной. Договоренности, невыгодные Украине, станут поражением не только моей страны, но и всех, кто попытается навязать ей волю, отвергаемую украинским народом и его политической элитой.

В начале 2016 года Киевский международный институт социологии опубликовал данные опроса, проведенного в 110 населенных пунктах всех областей Украины. Если бы референдум о вступлении в ЕС проходил в первой половине декабря 2015 года, то в нем приняло бы участие почти 76 % граждан, имеющих право голоса. «За» проголосовало бы 70 % из них, против — 30 %[72].

Далекая от стопроцентной поддержка украинцами вступления в Евросоюз — еще одно подтверждение того, что мы вполне европейская страна. Возьмем для сравнения результаты аналогичного референдума в Австрии, прошедшего 12 июня 1994 года. Тогда за вступление в ЕС высказались 66,6 % австрийцев (при явке 82,3 %). В Финляндии 16 октября 1994 года вступление в ЕС поддержало 56,9 % из 74 % избирателей, принявших участие в референдуме. Возможно, наиболее близкий нам пример — Латвия, тоже бывшая республика СССР. 20 сентября 2003 года 66,9 % граждан Латвии проголосовали за вступление в ЕС, 32,3 % — против.

Как можно договориться за спиной почти двух третей избирателей Украины? Это не просто аморальная гипотеза. В ней нет ни капли реализма.

Глава 11

Угроза с Востока

Будущее Украины — как бы мы к этому ни относились — неразрывно связано с будущим России.

Дело не в трехсотлетней (кто-то скажет — тысячелетней) истории борьбы, взаимопроникновения и сосуществования двух стран в пределах общей евразийской империи.

Фактор России, последствия российской агрессии будут еще долго определять экономическую и политическую повестку дня Четвертой республики. Скорая нормализация отношений маловероятна. Проблемы модернизации армии, проблема Крыма, проблема Донбасса — я уже не говорю о проблеме переориентации украинского экспорта на Запад — не решатся ни за год, ни за два. Не менее сложный характер и у вопросов гуманитарного характера. Украинская политическая нация только приступает к выработке трезвого взгляда на имперское наследие, на место и роль классической и современной русской культуры в жизни страны. Этот процесс имеет отношение не только к внешнеполитическим аспектам существования республики, но и к политике внутренней. Миллионы украинских граждан исторически тяготеют к русской культуре, да что там тяготеют — просто являются носителями русской культурной традиции. Наша задача — сделать так, чтобы они не чувствовали себя чужими внутри украинского политического проекта.

Одно я знаю точно. Демократизация России отвечает жизненным интересам Украины. Может ли Украина внести свой вклад в этот процесс? Если да, то какой? Какова формула примирения между двумя странами? Все это — предмет широкой общественной дискуссии. В этой главе можно лишь обозначить общие подходы к решению этих вопросов, наметить основу и рамки дискуссии.

Российская агрессия в 2014–2016 годах показала, что Кремль сделает все от него зависящее, лишь бы Украина — как минимум — не сумела построить успешную рыночную демократию, как максимум — прекратила существовать как суверенное целостное государство. Уверен, что справедливо и обратное. Успешная демократическая Украина может стать ключевым фактором демократизации России.

Почему в ночь с 22 на 23 февраля 2014 года российский президент принял роковое решение аннексировать Крым?[73] Решение, повлекшее за собой череду всех последующих катастроф — агрессию на Донбассе, гибель малайзийского боинга, многотысячные жертвы среди военных и мирного населения…

Москва давно вынашивала планы по захвату Крыма. В 1994–1995 годах часть российской элиты вела дело к присоединению полуострова, финансируя и идеологически подкармливая сепаратистские группы в Крымской автономии. В тот раз решительные действия Киева помогли предотвратить такой исход. Следующей пробой сил был конфликт 2003 года вокруг косы Тузла в Керченском проливе. Но и тогда быстрая реакция Леонида Кучмы позволила снять напряженность.

В конце зимы-начале весны 2014-го Путину, как он думал, представился отличный шанс — без масштабных боевых действий захватить Левобережную Украину, которую он в апреле стал публично называть «Новороссией». Власть в Киеве была парализована, что показала почти бескровная аннексия Крыма. В начале апреля сепаратисты захватили областные администрации в Донецке и Харькове, здание СБУ в Луганске. Метастазы пошли бы распространяться и дальше, если бы Украина не начала сопротивляться. Переломным моментом стало освобождение Харьковской областной администрации ранним утром 8 апреля 2014 года. В ответ на это кремлевская «партия войны» дала отмашку на переход к открытому вооруженному противостоянию в Донецкой и Луганской областях. 12 апреля отряд Гиркина захватил Славянск. На следующий день Совет национальной безопасности и обороны принял решение о начале Антитеррористической операции на востоке страны…

Понимание субъективной логики Кремля помогает планировать ответные действия. Имеется несколько гипотез (я насчитал шесть, их наверняка больше), почему Кремль решил напасть на Украину.

Первая, геополитическая, версия гласит, что Путин воспринял победу украинской революции как удар по модели управляемой демократии. Большая часть постсоветского пространства, от Беларуси до Таджикистана, находится под властью недемократических режимов, которые воспринимаются Кремлем как естественные союзники, поскольку их дрейф на Запад представляется маловероятным. По этой версии главный мотив Путина — предотвратить эффект домино, не позволить расползтись «революционной заразе» в своей сфере влияния, показать Америке (похоже, в Москве всерьез считают именно американцев главными спонсорами революции), что на своем заднем дворе Кремль не потерпит никаких других хозяев. Если цель была именно такой, то она не достигнута. Союзники Путина по Евразийскому экономическому союзу постарались дистанцироваться от действий Москвы против Украины. Президент Беларуси Александр Лукашенко продемонстрировал готовность идти на сближение с Европой, Казахстан усилил политическое взаимодействие с Китаем. Призрак революций если и побежден, то ценой ослабления влияния России на ее «заднем дворе».

Другое объяснение ищет причины в сугубо внутрироссийской ситуации. Аннексия Крыма и атака на Украину должны были послужить сразу двум целям: повысить рейтинг Путина, который монотонно падал, начиная с 2012 года, и показать россиянам, что революции не ведут ни к чему хорошему, только к хаосу. В результате рейтинг Путина подскочил до небес, а неприязнь к украинцам (и их демократическому выбору) охватила широчайшие слои российского общества. Что ж, если цели действительно были таковы, то достигнуты они крайне высокой ценой — руководители России изолируют ее от развитого мира, что приведет лишь к еще большему отставанию от Запада, к еще более острой форме имперского синдрома.

Третья интерпретация поведения Путина — его страх перед успешной демократической Украиной, способной подорвать легитимность авторитаризма в глазах населения России. Глядя на соседнюю, культурно близкую страну, которая динамично развивается в условиях политической конкуренции, россияне, по этой теории, должны были бы возжелать тех же прав и свобод, которыми пользуются украинцы. Скажу сразу, что разделяя эту теорию в целом (действительно, я полагаю, что процветающая демократическая Украина — это приговор авторитаризму в России), я сомневаюсь в том, что такие соображения играли существенную роль в расчетах Кремля в конкретной обстановке февраля 2014 года. Мы хорошо понимаем, что переход от тупиковой политико-экономической модели занимает не год и не два. Даже при наиболее благоприятном сценарии Украина стала бы притягательным для россиян образцом демократизации и рыночной трансформации не раньше конца 2010-х.