Здравствуй, Таити! - Войцех Дворчик

— Туалеты…

Почти у каждого построенного на воде фаре есть своя уборная, расположенная отдельно от дома, на собственных сваях. Этими будками застроена часть морского берега.

Со старостой мы встречаемся на окраине деревни, знакомимся. Я показываю таване «верительную грамоту», но этот мрачный тип и не думает улыбнуться. Он бесцеремонно сует письмо в карман, будто оно адресовано только ему одному.

Мое интервью с таваной кратко:

— Сколько жителей в деревне?

— Около тысячи.

Я едва сдерживаю улыбку. Куда бы я ни явился, почти в любом месте архипелага мне называют одну и ту же цифру. Совпадение? Честолюбие?

— Наверное, у вас есть ансамбль песни и танца?

— Да. Но в этом году он не будет выступать в Папеэте.

— Почему же?

— В прошлом году мы принимали участие в празднике тиураи, но нам не дали награды, хотя мы были лучшими.

— А, может, все-таки стоит попробовать?

— Нет, танцев не будет!

Господин староста чешет левую лопатку в знак того, что аудиенция окончена, и спустя мгновение его щуплая фигура скрывается вслед за удаляющимся грузовиком, груженным копрой.

На обратном пути перевожу Полу свою беседу со старостой.

— Плохой тавана, — вставляет маленький китаец, едва поспевая за нами.

— ?!

— Мой папа говорит, что месье Гюи развращает деревенских детей.

— Как это?

— Он дает нам папиросы и вино…

Из этого следует, что личная жизнь таваны (которая в действительности являет собой общественную, так как на островах ничего не скрыть от людей) отличается полным пренебрежением к условностям.

Затем мы наносим визиты двум другим представителям власти — пастору и директору школы, господину Мишелю.

На званый обед четы Мишель собираются сливки здешнего общества. Пришел заместитель директора школы, два духовника — швейцарец-миссионер, пребывающий здесь проездом, и местный пастор, с которым мы уже знакомы.

После обеда, обильно запитого вином (был подан настоящий схаб!)[35], в доме французов воцаряется атмосфера сердечности. Жена директора школы включает проигрыватель, и звуки мазурок Шопена наполняют помещение. Когда вдобавок хозяйка сообщает, что они дали своему сыну имя Фредерик, я принимаю это как реверанс в мою сторону. Мне вспомнилась поездка на Новую Гвинею, дом одного французского учителя, который тоже был влюблен в Шопена.

Хозяин дома показывает нам свою коллекцию резьбы до дереву. Он купил изделия у одного жителя Раиатеа, в горах. Где его теперь отыщешь? Да, кажется, он больше не занимается резьбой. Резчики по дереву есть еще на Бора-Бора и на Маркизах. Именно жители Маркизских островов создали свой особый стиль резьбы и достигли в этой области значительно большего мастерства, чем где-либо в Полинезии. С ними могут сравниться только мастера Новой Зеландии и острова Пасхи.

— Вы не читали последний номер «Депеш»? — спрашивает Мишель. — Там сообщают, что один американец нелегально вывез очень старую скульптуру бога Тики. Губернатор уже начал расследование.

Часть общества возвращается к прерванным занятиям, а наша беседа переходит к довольно щекотливой теме. Пол, радуясь, что со швейцарцем можно досыта наговориться на языке сынов туманного Альбиона, после нескольких рюмок приходит в воинственное настроение и обрушивается на миссионеров прежних времен, которые бросались с топорами на скульптуры, начисто сносили святилища, а аборигенов заставляли закрывать тело по шею.

Это верно. Европейцы, поддавшись страсти обращать островитян в свою веру, не щадили предметов прежнего культа. Во имя догматов новой религии пылали на кострах скульптуры Тики и других полинезийских божеств. Европейцы явились сюда спасать души, насаждать истинную веру, воевать за всех со всеми. Они не могли выбрать более удобного момента. На месте ниспровергнутых Помаре II старых богов и авторитетов они воздвигли крепости новой веры. Островитяне ходили в церковь, чтобы не ссориться с миссионерами, которые владели своеобразными приемами, позволявшими им крепко держать паству в руках. Рьяные служители церкви убили душу этого народа, научили островитян показной добродетели. Многие века заносчивая Европа стремилась «осчастливить» нецивилизованные народы, даже против их воли, наперекор их желанию.

— Благодаря миссионерам островитяне перестали веровать в своих богов, отказались от обычая убивать людей, в том числе и детей, для жертвоприношений, забыты каннибальские пиры и сексуальные оргии на Туамоту и Маркизах, — возражает Полу швейцарский миссионер. — Миссионеры сделали много добра для здешнего народа. Освободили его от тирании ареоев, способствовали раскрепощению манахуне и отмене многих табу, отягощавших жизнь простых людей.

— Довольно! — воскликнул я. — А сейчас? Что вы хотите делать дальше?

— Церковь не должна останавливаться в своем развитии. Если это случится, она изменит своей миссии. Признавая это, мы тем не менее находимся в известной оппозиции к некоторым новшествам, внедряемым в жизнь архипелага. Например, мы против влияния европейского и американского стиля жизни. Обескультуривание парода ведет к его дехристианизации. Конечно, этого взгляда придерживаются не все священнослужители… Взять хотя бы мормонов…

Полинезия всегда была объектом энергичной деятельности всевозможных христианских течений и сект, особенно мормонов и адвентистов Седьмого дня. Многие годы все кому не лень стремились спасти души жителей архипелага. Во время моего пребывания у четы Малиновских однажды появились две элегантные дамы, представительницы секты мормонов, и принесли просветительную литературу на французском языке. Чарли принял их любезно и дал им немного мелочи, но как только закрылись двери за этими напористыми последовательницами преподобного Джозефа Смита, хозяин швырнул брошюрки в корзину. Я был поражен его выдержкой и терпимостью. Однако в таитянских условиях религиозная терпимость естественна и следует из сосуществования многих верований на архипелаге. В настоящее время на островах примерно пятьдесят пять процентов населения составляют протестанты, двадцать четыре процента — католики, двадцать один процент — приверженцы других религий.

Включаюсь в беседу:

— Хотя Таити и держит первенство как самое красивое место в Тихом океане, а возможно, и в мире, он несколько разочаровал меня. Мне кажется, что он много потерял в области народного творчества, в противоположность Индонезии и даже высокоиндустриальной Японии, не говоря уже о близлежащих островах Тонга или Самоа. Что вы на это скажете?