Здравствуй, Таити! - Войцех Дворчик

В летние месяцы ареои совершали турне по островам, выступая перед жителями[33]. В их распоряжении были великолепные легкие лодки, которые переносились на руках, а их небольшая осадка позволяла без труда преодолевать рифы. Можете себе представить флотилию из ста пятидесяти лодок-катамаранов с высокой резной кормой, празднично убранных цветами, пучками перьев и трепещущими на ветру флагами?

На каждой такой лодке обычно находились запасные паруса, длинное рулевое весло, которое обслуживалось сразу несколькими людьми, черпаки для воды, каменные, якоря на длинных веревках. В рейс непременно брали запас провизии, в том числе «концентраты» из тертых плодов, живой провиант, тыквы с пресной водой. Не забывали и о божествах: на палубе сооружались для них переносные святилища. Изображение одного из таких полинезийских божеств — Тики — сейчас находится на паруснике «Дар Поможа»[34]. Во время стоянки учебного судна на Гавайях жители поднесли его экипажу со словами: «Пока Тики на корабле, „Дар Поможа“ будет счастливо бороздить моря».

Высадившись на берег, мореплаватели-артисты лава ли ритуальный спектакль, за зрелище жители платили ценными подарками и продуктами. Спектакль состоял из хорового пения, танцев, декламации, восславлявших деяния мифических героев и богов. Свои одежды они называли небесными облаками, путешествие по морю — полетом, а лодку, на которой прибыли, радугой. Капитан Кук повстречал флотилию из семидесяти лодок, переполненных людьми в фантастических нарядах. Она только что отплыла от острова Хуахине и направлялась к другим островам архипелага.

Беспокойный дух гнал полинезийцев к незнакомым островам Тихого океана. Высадившись на острове, они закладывали первый камень для нового святилища. Такой камень обычно брали из родного марае, чтобы сохранить священную связь с покинутой родиной. Рыцари красного пояса стояли на страже традиций и играли огромную роль в укреплении контактов между жителями островов. В данном случае безмерное пространство океана оказалось меньшей преградой для поддержания связей между отдельными народами, чем джунгли и высокие горы в других регионах Тихого океана.

В музее древности, какой являет собой марае Тапуталуатеа, царит гнетущая печаль. Кладбищенская печаль Полинезии, где человеческую жизнь можно сравнить с дуновением ветра марааму. Среди немногих посетителей совсем нет островитян. Нынешние полинезийцы не ищут связи со своим прошлым, не думают и о будущем. Их интересует только сегодняшний день.

Брожу среди руин. Заметно, что здесь поддерживается порядок. Тайны Океании открываются постепенно. Однако нет ни одной скульптуры. Последние сохранившиеся каменные изображения Тики я видел на Таити, в парке, окружающем Музей Гогена в Папеари. Лицо бога поражало своей задумчивостью, а скульптуры казались бесполезными и заброшенными среди тропических деревьев и кустарников. С Тубуаи на Таити их перевезли уже давно. Местные жители считают, что они явились причиной смерти людей, которые отважились посягнуть на их покой.

С Раиатеа была перевезена на Таити скульптура бога Оро, а также символ высшей власти — красный пояс. Гордый король красного пояса Томатоа III отдал его дочери Те Тупайи вместе со всеми правами на власть над ареоями. Те Тупайа, в свою очередь, передала королевские регалии своему сыну Оту, известному под именем Помаре I. С момента передачи священных символов на Таити начался упадок Раиатеа. Европейцы завершили дело.

Сувенир из Опоа

Просыпаюсь около семи, ранним солнечным утром. Тишина. Через открытое окно в комнату тянутся ветви усыпанного цветами жасмина. Тяжелый запах цветов заполняет просторное помещение. За другим окном — высокое хлебное дерево.

Я осматриваю наше пристанище. Меблировка более чем скромная: две широкие кровати под москитной сеткой, небольшой стол у окна, два стула и таз на табуретке. Правда, в пристройке есть еще кухонька. Ночью оттуда доносилась крысиная возня. Пол перед сном забыл спрятать хлеб в шкафчик. Представители этого многочисленного вида грызунов пожирают здесь все, что плохо лежит.

В Опоа мы попали в руки китайца Фелу, который поместил нас в своем доме. Ловкий старик этот Фелу, Вообще-то у него два дома в городе. Тот, в котором мы находимся, предназначенный для приезжих, как раз пустовал. Когда Фелу узнал, что я знаком с директором «Браасери дю Пасифик Мануиа», он пригласил нас к себе. Перед этим в заднем помещении его магазинчика за несколько десятков франков мы съели по порции риса с мясом и соусом и выпили по кружке чая.

— Бонжур, месье, рано встали сегодня, — приветствует нас Фелу.

Мешки под его усталыми глазами, словно кошельки, набитые тайными воспоминаниями и разочарованиями, которые принесла ему жизнь.

— Вы, наверное, голодны? — продолжает он. — Прошу в мой магазин. Располагайтесь. Вахина подаст вам завтрак и уберет комнату.

Китайская семья держится с нами предупредительно вежливо, у всех на лицах застыла улыбка. Их манера вести себя абсолютно исключает грубость. Нам, европейцам, иногда трудно понять этих людей. Вот, например, улыбка на лице старого Фелу. Часто она появляется в совершенно неподходящий момент. Он улыбается, видя, как мы нервничаем или поступаем не совсем тактично. Как легко при этом возникают недоразумения! Люди, которые много лет провели на Востоке, знают, что там подобная улыбка имеет совсем иное значение, чем у нас, часто бывая отражением робости, растерянности, смущения.

Фелу хлопает в ладоши, вызывая кого-нибудь из своей многочисленной семьи. На этот раз является мальчик лет шести.

— Он отведет вас к дому таваны, — бросает китаец.

Сначала была Опоа-марае, теперь Олоа-деревня. Жара. Листья на деревьях безжизненно обвисли. Пусто, ес| ли не считать стаи уток, которые переваливаются гуськом вдоль дороги. Прямо у меня под ногами перебегает дорогу кошка. Чуть дальше возятся в луже два карапуза. Куда ни посмотришь — всюду красные и зеленые крыши деревенских фаре. Дома стоят на низких сваях, если они расположены на земле, и на высоких, если — на воде.

— Что это? — спрашиваю мальчика, указывая на крошечные домики на воде.

— Туалеты…

Почти у каждого построенного на воде фаре есть своя уборная, расположенная отдельно от дома, на собственных сваях. Этими будками застроена часть морского берега.

Со старостой мы встречаемся на окраине деревни, знакомимся. Я показываю таване «верительную грамоту», но этот мрачный тип и не думает улыбнуться. Он бесцеремонно сует письмо в карман, будто оно адресовано только ему одному.