Из бездны - Шендеров Герман

Странный предмет, привлекший внимание Дыбы, никак не вписывался в бедную обстановку лачуги и казался той самой дыркой в нарисованном очаге, ведущей за пределы объяснимой реальности. То, что выглядело случайным набором журнальных вырезок и фотографий, явно имело в себе систему и несло страшный, неочевидный смысл.

С хаотичного коллажа под стеклянной рамкой на Олега глядели дети. Какие-то фото были сделаны профессионально, другие сняты едва ли не на бегу на «полароид», третьи и вовсе вырезаны из выпускных фотографий. Объединяло их одно: детские глаза были грубо, с силой проткнуты, до разрывов на плотной фотобумаге. Вместо зеркал души им оставили лишь пустоту с надорванными краями. Одна из общих фотографий заставила Дыбу затаить дыхание. На ней он узнал себя – маленького, в белой рубашке и черных шортиках. Его глаза были на месте. А вот его лучшего друга Мишку Оборина в тот год нашли в канаве мертвым, с пустыми глазницами, прямо как на фото. Смысл коллажа ускользал от Олега, терялся за своей собственной жуткой тяжестью, но одно он решил наверняка: приют старухе не достанется.

Прислушавшись – старуха еще возилась где-то в доме, – Дыба осторожно приподнял крышку плиты и принялся отвинчивать вентиль газового баллона. В нос ударил едва заметный запах тухлых яиц. Теперь главное – свалить до того, как рванет.

– Нашла! – проскрипело за спиной.

Марлен Демьяновна помахала в воздухе красным и растрепанным, еще советским паспортом.

– Я заполню. А ты пока вон – телевизор посмотри…

Олег не успел среагировать. Старуха ловко щелкнула кнопкой. Экран расцвел белым шумом, и Дыба облегченно выдохнул: концентрация газа пока слишком мала, искры оказалось недостаточно. А тем временем белый шум расплывался в стороны, демонстрируя…

– Вискас! – ошарашенно выдохнул Олег, глядя на черно-белое лицо гипнотизера. Над головой у того нависала кружевная салфетка, напоминая фату и придавая Сайдуласу сходство с очень уродливой невестой. Тот, впрочем, внимания на это не обращал. Глядя неожиданно темными в монохромной гамме старого «Рубина» глазами прямо на Дыбу, он громко и настойчиво прогнусавил:

– Даю установку – душа покидает тело…

В ту же секунду Олег рухнул как подкошенный. Экран подернулся рябью, гипнотизера заменил озабоченный покупкой ваучеров Леня Голубков.

– Спасибо тебе, Марлен, выручила! – раздалось с пола с легким литовским акцентом.

– Спасибо в рюмку не нальешь, – не отрываясь от бумаг, ответила старуха. – Тушу в следующий раз попроще выбери. Мороки с этим бандюганом…

– Зато глянь, здоровый какой! – с интересом оглядывало себя тело Дыбы.

– Тебе-то что? Напустил галюнов – и свободен, а на мне весь ритуал отчуждения. Вставай уже!

Ведьма поманила Олега пальцем, и тот встал неловко, еще привыкая к телу, присел к столу. Глаза разъезжались в разные стороны, изо рта свесилась ниточка слюны. Рука Дыбы зашерудила под столом, полезла под бессчетные старушечьи юбки, ткнулась в мягкое.

– А что, Марушка, не согрешить ли нам? Опробуем новое тулово?

– Давай подписывай, нам еще к нотариусу ехать! – Старуха с жеманным хихиканьем отпихнула руку. – Сиротки ждут. Надоело их по одному выцеплять…

Неловкие пальцы с непривычки скомкали договор с одного края.

– Сначала тушу разноси, а то тебе все грешить, олух криворукий! – досадовала ведьма.

– Темно у тебя… – Неуклюжая рука потянулась к выключателю настольной лампы. – И воняет чем-то…

– Куплю жене сапоги! – доверительно сообщил Леня Голубков. Щелкнула кнопка, искра из пыльной настольной лампы разрослась, распространилась на маленькую кухню, а потом все превратилось в свет, огонь и звук.

* * *

Олег Дыбов падал куда-то в мельтешащую белым шумом бездну. По пути ему встречались Гагик и его волосатые ноздри. Юра Писка со своим храмом, безногий лжеветеран, поп из церкви Двенадцати Апостолов. Замелькали перед глазами выкидухи уличных бойцов, засвистели над головой кирпичи, один угодил Дыбе в лицо. Его крутануло, и он оказался в ущелье Микини – кругом пальба, песок, чахлые кустики и орущие из-за скал душманы. Фугасным снарядом его сдуло в сторону, понесло дальше в прошлое. Вот учебка, траншеи, мишени… Призыв, Тульский железнодорожный техникум, аттестат с тройками, драки в коридорах, приютская спальня на сорок человек, манная каша, котлеты по вторникам. Находят тело Мишки Оборина. Перекошенная бабка ошивается у забора… «Черт плечо отсидел…» – шепчет нянечка. Мысли становятся проще, примитивнее. Искусанные деревянные кубики, кто-то поднимает его на руки, достает из колыбельки и укачивает, в лицо тычется разбухшая от молока грудь. Тьма накрывает, кругом влажно; слышатся журчание и мерное сердцебиение, со всех сторон Олега уютно обнимает материнская утроба.

Из теплого мрака его вырвало чье-то гнусавое «Даю установку…», и он упал с чудовищной высоты, плюхнулся в жгучую, резко пахнущую спиртом жидкость и под странные звуки «За швое ждоровье!» отправился в неведомый красный зев.

Горло обожгло разбавленной водкой. Дыба тряхнул головой, но видение не прошло. Перед собой он видел самого же себя. Тот, другой Дыба, тоже поставил рюмку на стол. Ради эксперимента Олег поднял одну руку и слегка ею помахал, но отражение не подчинилось.

– Хорошо пошла? – спросило отражение. Дыба не ответил. Он чувствовал себя странно: слишком угловатым, длинным и тощим. Во рту не хватало пары зубов, левый глаз ощущался опухшим. Не веря в происходящее, Дыба вновь помахал отражению, пытаясь призвать его к ответственности.

– Да и ты тоже прощай! – ответило то, не желая подчиняться оригиналу. – Не поминай, как говорится, лихом!

И вышло! Отражение Дыбы просто встало и вышло из так хорошо знакомого ему офиса. Но если он все еще остается сидеть в кресле…

Отражение в немытом окне приемной оказалось куда послушнее. Осматривая чужое лицо с огромным бланшем под глазом, Дыба мысленно выругался: «Сраный Вискас!»

Выскочив из кабинета как был, в пиджаке, он промычал секретарше что-то невнятное – язык ворочался во рту, словно чужой, – и кинулся прочь из офиса. Широкого давно и след простыл. Что делать дальше, Олег категорически не знал. Паника захлестывала его, и он рванул в глубь рынка, в толпу, просто надеясь, что среди людей будет не так страшно. На свое счастье, у одного из рыбных прилавков Дыба увидел знакомую лысину в опушке из седых волос.

«Юрий Валерьевич!» – хотел выкрикнуть Олег, но выдавил лишь какое-то бульканье, дернулся навстречу и тут же был остановлен мощной рукой одного из бычков. Произнесенное «Это я, Дыба!» превратилось во что-то вроде «Главрыба!».

Юра Писка повернулся и удивленно оглядел тощего гипнотизера. Наконец вымолвил:

– Извините, молодой человек, не подаю принципиально.

Вместо «Это я, Дыба, не узнаешь?» получилось нечто невразумительное. Олег инстинктивно бросился к старичку. Реакция того была молниеносной – поджав губы, он плюнул чем-то острым в лицо Дыбе, и левый глаз тут же заволокло болезненной красной пеленой. По щеке потекло горячее.

– Ах ты, пидор старый! – хватаясь за лицо, машинально выругался Олег. Как назло, эта реплика вышла предельно внятно. Хук в челюсть, тяжелый, как удар бампером, уронил Дыбу на деревянные палеты.

– А за эти слова, молодой человек, вам придется серьезно ответить…

Дальше его куда-то поволокли, скрипнула дверь, пахнуло дерьмом. Что-то блеснуло, второй глаз пронзило болью. Из разбитого зеркала души суть Олега истекла в очко общественного сортира, на самое дно безначального мрака, где уже поджидали жадно щелкающие челюсти мертвых богов.

Лучший погонщик

Перед входом во дворец Амрит поправил бинты на лице. Ткань, влажная от сукровицы, липла к коже, вызывая невыносимый зуд. Дворец раджи гнездился в мангровых зарослях, окруженный несколькими расчищенными каналами. В их истоках стояли фильтрующие дамбы, превращавшие грязную болотную воду в прозрачные ручейки, однако не избавлявшие от тягучей вони разложения.