Полный курс русской истории: в одной книге - Василий Ключевский

«Не говоря о серебре, – поясняет историк такой вывод ссылками на летописные источники, – в обороте было много гривен золота, слитков весом в греческую литру (72 золотника). В больших городах Киевской Руси XI и XII вв. в руках князей и бояр заметно присутствие значительных денежных средств, больших капиталов. Нужно было иметь в распоряжении много свободных богатств, чтобы построить из такого дорогого материала и с такой художественной роскошью храм, подобный киевскому Софийскому собору Ярослава. В половине XII в. смоленский князь получал со своего княжества только дани, не считая других доходов, 3 тысячи гривен кун, что при тогдашней рыночной стоимости серебра представляло сумму не менее 150 тысяч рублей. Владимир Мономах однажды поднес отцу обеденный подарок в 300 гривен золота, а Владимирко, князь Галицкий, дал великому князю Всеволоду в 1144 г. 1200 гривен серебра, чтобы склонить его к миру. Встречаем указания на большие денежные средства и у частных лиц. Сын богатого выезжего варяга Шимона, служивший тысяцким у Юрия Долгорукого, пожелав оковать гроб преподобного Феодосия, пожертвовал на это 500 фунтов серебра и 50 фунтов золота. Церковный устав Ярослава находил возможным назначить большому боярину за самовольный развод с женой пеню: ей „за сором“, за обиду 300 гривен кун, а в пользу митрополита 5 гривен золота. Кроме денег есть еще известия об изобильных хозяйственных статьях и запасах в частных имениях князей, где работали сотни челяди, о табунах в тысячи голов кобыл и коней, о тысячах пудов меду, о десятках корчаг вина; в сельце у князя Игоря Ольговича, убитого в Киеве в 1147 г., стояло на гумне 900 стогов хлеба».

Для раннего Средневековья это и в самом деле огромные богатства, западные рыцари были гораздо беднее. Южная Русь вовсе не была изолирована от внешнего мира, напротив, она входила в этот мир как одна из его частей. Многочисленные гости, то есть купцы и ученые люди приходили на эту Русь и из Византии, и из Рима. Они привозили с собой книги, которые переводили на родной язык, богато иллюстрируя их картинками, то бишь миниатюрами. Стены церквей расписывались фресками или выкладывались мозаикой, велось активное церковное и городское строительство. Княжеские дома выглядели роскошными, князья привыкли к красивой одежде, красивой жизни. Не хуже князей жила и высшая городская знать. Но этот внешний лоск основывался не только на успехах в торговле, его источником было рабовладение. К середине XII века, отмечает Ключевский, рабовладение в Днепровской Руси достигло чудовищных размеров. Земли сами по себе ценности для княжеского ума не представляли, они ценились только по мере их наполнения челядью, то есть рабами. Владели землями с рабами не только сами князья, но и княжьи мужи, церкви и монастыри. Богатый купец-огнищанин и княжий муж X века превратились в бояр, владельцев земель, с посаженными на них холопами, то есть совершенными рабами. Даже сами законы детей Ярослава показывают изменение отношения к такому сидящему на хозяйской земле рабу – если прежде раба за удар свободного человека можно было просто убить, теперь это запретили. Раб стал ценностью в совокупности с землей, основой богатства. Неудивительно, что с этого времени активно началось и обращение в рабскую зависимость прежде свободных смердов. Такими подневольными полулюдьми владели и князья, и бояре. Во время усобиц князья стремились нанести своему врагу наибольший материальный урон, речь не шла о захвате земель и присоединении их к своим, это противоречило бы «лестнице», но сжигались постройки, угонялись кони, уводился в плен подвластный проигравшему народ. Этот полон был основой для повышения благосостояния князей, захватывая земли, князья уводили его жителей и селили в своей юрисдикции, даже строили города в своем владении взамен уничтоженных у противника! Эта постоянная борьба друг с другом сильно ослабила киевские земли, чем не преминули воспользоваться соседние половцы. Князья делили их на своих половцев, с которыми заключали договора и устраивали династические браки, и диких, с которыми договоренности не существовало. Впрочем, как дикие, так и свои постоянно совершали набеги. К середине XII века путь по степи стал уже опасен для хорошей торговли, Днепр позиции сдавал. Простое население от этой половецкой беды и от княжеской страсти обращать свободных людей в рабов, предпочитало спасаться бегством. Было два пути исхода – на запад, то есть в сопредельные западные страны – в основном в Польшу, в дальние части Галиции и Волыни, и на восток – в Северо-Восточную Русь. Этим, собственно, и объясняется, почему Галицко-Волынское княжество становится столь сильным и могущественным, а северо-восточные земли вдруг начинают играть такую роль. Позже, уже после монголо-татарского захвата, после длительного запустения юга, народ начинает возвращаться с запада на эти земли, но это диктуется уже желанием польских панов посадить крестьян с оброка на барщину, то есть закрепостить полностью. На какой-то промежуток времени днепровские земли снова становятся для крестьянина привлекательными. Что же касается Северо-Восточной Руси, то она, напротив, укрепляется.

Всеволодичи, Ярославичи, Федоровичи

Правда, в XIII веке в этой земле начинается активный процесс деления на уделы, и создаются удельные княжества. На северо-востоке оказываются три ветви потомков древних князей:

«Ярославичи рязанские из племени Ярослава Черниговского, Всеволодовичи ростово-суздальские и Федоровичи ярославские из смоленской ветви Мономахова племени».

Между этими тремя ветвями единого дерева и ведутся постоянные враждебные действия. Самыми жадными и активными оказываются Всеволодовичи, стремящиеся полностью подчинить себе всех остальных. Поэтому вражда между Москвой и Рязанью со Смоленском имеет еще и старые династические корни. Самым сильным из Всеволодовичей оказался князь Ярослав, отец Александра Невского. Все его братья погибли в борьбе с монгольскими воинами, дети этих братьев (кроме младшего Константиновича) тоже погибли, и теперь уже дети Ярослава наследуют владимирское великое княжение. Сначала это княжение получает Андрей, но благодаря стараниям брата Александра, у того отнимают ярлык, садится Александр, за ним —

Ярослав Тверской, Василий Костромской. Порядок перехода владимирских князей на великокняжеский стол все еще тот же, что существовал и в Приднепровье, только территория куда как меньше. Зато остальные земли Суздальского княжества из права наследования стола во Владимире исключены, им достались свои, удельные княжества.

«Во владении этими младшими областями и устанавливается другой порядок, который держался не на очереди старшинства, – объясняет этот факт Ключевский, – младшие волости передаются не в порядке рождений по очереди старшинства, а в порядке поколений от отца к сыну, иначе говоря, переходят из рук в руки в прямой нисходящей, а не в ломаной линии – от старшего брата к младшему, от младшего дяди к старшему племяннику и т. д. Такой порядок владения изменяет юридический характер младших волостей. Прежде на юге княжества, за исключением выделенных сиротских, составляли общее достояние княжеского рода, а их князья были их временными владельцами по очереди. Теперь на севере младшее княжество – постоянная отдельная собственность известного князя, личное его достояние, которое передается от отца к сыну по личному распоряжению владельца или по принятому обычаю. Вместе с изменением юридического характера княжеского владения являются для него и новые названия. В старой Киевской Руси части Русской земли, достававшиеся тем или другим князьям, обыкновенно назывались волостями или наделками в смысле временного владения. Младшие волости, на которые распалась Суздальская земля во Всеволодовом племени с XIII в., называются вотчинами, позднее уделами в смысле отдельного владения, постоянного и наследственного. Мы и будем называть этот новый порядок княжеского владения, утвердившийся на севере, удельным в отличие от очередного. Признаки этого порядка появляются уже в XIII в., при сыновьях Всеволода».

Таким образом свершается факт перехода земель в наследное владение. Теперь уже князья со своей земли больше никуда не перемещаются, а раз они живут на своей земле и видят именно в ней ценность, то они совершенно иначе относятся и к обладанию землей, правами на эту землю. Другого источника богатства, кроме земли, у них по сути-то и нет. Города, которые они строят, они тоже ставят на своей земле, и города эти полностью подчиняются князьям, и доход от городов идет в доход князя. Земли князь передает своему старшему сыну по праву наследования, а если нет сына, то никто не запрещает ему передать удел своей дочери. Если таковое случается, то при браке две земли могут объединиться, и создается новое княжество. Так появляются новые ветви удельных князей. Когда при разделе наследства отца младший потомок можайских князей не получил никакого владения, он женился на единственной наследнице ярославского князя, потомки этого союза стали удельными ярославскими князьями. По завещанию земли Переяславского княжества (его князь Иван Дмитриевич умер бездетным) получил московский князь Данила. Московский князь Семен Гордый завещал княжество своей жене, а та в свою очередь – брату Семена Ивану. При старом порядке наследования жена Семена вообще при передаче права наследования никак бы не учитывалась. Между прочим, новая форма наследования не была явлением чисто северным. Мысли об изменении порядка наследования посещали и голову великого князя киевского Романа, прежде Волынского князя. Роман разослал однажды странный циркуляр, который в своем сочинении приводит Татищев.