Орудия войны (СИ) - Каляева Яна

Буксир сперва не увидели, а услышали – шлепали по воде плицы гребных колес. Как по команде все повернули головы на звук, всматриваясь в подернутую сумерками даль речной поймы. Только заметив двигавшуюся над далеким кустарником вдоль берега верхушку трубы, от которой отлетали искры с почти прозрачным светлым дымом, Лекса вышел из оцепенения:

— Все по местам! Я за пулемет. Никто не стреляет – только я! Дальше по моей команде! Ждать!

Дождался, пока буксир покажется на воде всем корпусом. Прикинул место, где встретит его – меньше сотни шагов. Закрепил механизм вертикальной наводки, освободил рассеивающий механизм, взялся за рукоятки пулемета. Буксир небольшой, с белым корпусом и черной трубой. За штурвалом под полотняным навесом стоял крепкий бородатый мужик в картузе и жилете на голое тело. За собой кораблик тянул приземистую широкую баржу чуть не втрое больше него, с лихвой груженую холщовыми мешками. На барже видны люди, как минимум двое вооружены. Лекса прицелился в левую скулу буксира на уровне воды и дал длинную очередь. Раздался грохот, над водой разлетелись щепки с брызгами. Буксир начал оседать на левый борт. Рулевой скрылся в будке, а Лекса, вскочив в полный рост, заорал что есть силы, перекрикивая звон в заложенных ушах:

— А ну правь сюда, к берегу! Живо!

— Да ты что творишь, сукин сын? — мужик за штурвалом оказался не робкого десятка. — Зачем машину мне гробишь? За что, паскуда ты этакая?

— Слышь, дядя! Ты лаять лай, да меру знай! Развалю тебя щас надвое вместе с твоей конурой! Правь сюда, я сказал! — сатанея, продолжил орать Лекса. Попутно он махнул рукой пулеметчику, давай, мол, вставай за орудие труда.

Рулевой закрутил штурвал, и буксир, садясь все глубже, уже через полминуты запахал дно и стал носом к берегу. Баржу на тросах потянуло течением, развернуло поперек фарватера. В конце концов она цапнула кормой противоположный берег и стала намертво.

— Не знаю уж, кто ты таков, а нашел ты беду на свою голову, — уже спокойно заявил рулевой. — Да ты знаешь хоть, чью баржу я тащу?

— А теперь уж начхать, чья она была, — ответил Лекса, наособицу выделив последнее слово. — По приказу главнокомандующего Народной армии Антонова движение по реке воспрещается до особого распоряжения! Гаси топки! Сходи на берег с поднятыми руками! Эй там, на барже! Ружье за ствол и поднять прикладом вверх! Выходи на палубу!

Расстояние между баржей и буксиром, перегородившими всю реку, было совсем небольшим, и Лекса скомандовал бойцам:

— Вот вы пятеро, давай на баржу! Всех оттуда сюда.

Из нутра буксира выбрались еще двое, соскочили за борт и побрели по пояс в воде к берегу следом за рулевым. Бойцы роты один за другим перескочили на баржу, на носу которой собралось несколько человек. Двое держали винтовки прикладом вверх, как было указано:

— Сдаемся, не стреляйте!

— Не скули, падло, не то душу штыком пощупаю! – зло оругивали их разгоряченные победители. — Чего везете?

— Да чего с Тамбовщины-то возят? Хлеб, вестимо…

Бойцы приободрились и враз смягчились. Один намеревался уже двинуть прикладом замешкавшегося матроса, но передумал. Не только у Лексы живот давно подводило от голода. Тут три, а то и все четыре тыщи пудов хлеба! Заживем, братва!

Четверть часа спустя, когда Лекса уже собирался выходить в деревню, подошел посыльный с ответом из полка. Развернув листок, Лекса узнал почерк Князева: «Лексей Платоныч, крепко жму руку. Держи Семикино до последней возможности. Будем у тебя послезавтра к утру».

Вот оно как вышло. Лекса улыбался, запалив бумажку с ответом, от нее же прикуривая самокрутку. Теперь, глядишь, и Гланька признает его за толкового командира. Как-то она там?

Глава 19

Комиссар Объединенной народной армии Александра Гинзбург

Октябрь 1919 года

— От тебя разит табаком. И плотским грехом, — сказала Матрона.

— Да, я курю. И я замужем, — кротко ответила Саша. — Если это делает меня слишком грязной для того, чтоб вы впустили меня в свой дом, пожалуйста, давайте поговорим во дворе.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Зачем пришла?

Саша вздохнула. Вежливость к числу сектантских добродетелей явно не относилась.

— Сказать вам спасибо за все, что вы для нас сделали, — под безразличным, чуть насмешливым взглядом предводительницы хлыстов Саша поняла, что слова благодарности тут особо не нужны. — И сообщить вам про соль. Вы говорили, что у вас нехватка соли. Я скоро достану для вас соль. Пуд для начала. Хотела узнать, куда вам ее доставить.

— Так сюда и доставь, — ответила Матрона тоном, подразумевающим, что Саша и сама прекрасно знала ответ.

Матрона молча смотрела на нее, никак не пытаясь помочь. Саша злилась на себя: пока ее друзья сражаются за то, чтоб открыть Народной армии путь к Тамбову, она здесь играет в какие-то игры с полоумной сектанткой. Саша давно уже не была той романтичной девушкой, которая только и мечтала попасть на линию огня. Князеву больше не приходилось приказывать ей оставаться в безопасном месте. Она сама лучше, чем ей хотелось бы, понимала, что единственный канал поставок боеприпасов ценнее одного посредственного, да вдобавок еще близорукого в последнее время бойца.

И все равно злилась.

— Хорошо. Сюда. Так скоро, как только возможно, — Саша убрала волосы за ухо, забыв, что с новой стрижкой так делать не надо. — На самом деле я хотела узнать кое-что.

Саша специально попросила Белоусова разыскать в полку кого-нибудь сведущего в химии, чтоб спросить о составе, используемом ОГП для допросов. Бывший вольноопределяющийся, исключенный со второго курса химик, предположил, что речь может идти о растительных алкалоидах. Самый известный из них — опиум. К ним относится как хинин, спасающий от малярии, так и стрихнин — смертельный яд. Снадобья, дарующие “забвение бедствий”, упоминаются еще у Гомера. Однако современной наукой их возможности изучены слабо. Донченко говорил, возможно, изначально это средство было разработано сектантами.

— Я слышала, у вас украли нечто, — сформулировала наконец Саша. — Средство, созданное вами для ваших целей, используется при проведении допросов. Слугами, как вы говорите, Антихриста, — повторять это было чудовищно неловко.

— По мощам и елей, — равнодушно отозвалась Матрона. Саша не вполне поняла, что это значит, но обрадовалась хоть какому-то ответу.

— Если вы что-то об этом знаете… вам, быть может, известны способы противостоять этому… веществу, снадобью, зелью, не знаю, как вы называете его. Эти протоколы ОГП создают угрозу всему, что мы делаем. Скажите мне, прошу вас, существует ли какой-то способ защиты.

— Кто действует по воле Сударыни Матери, — нехотя сказала Матрона, — того она от всякого зла сокроет. Но что тебе в том, девонька. Ты не готова. Ступай восвояси.

Матрона повернулась, чтобы уйти в дом.

— Подождите! — в отчаянии выкрикнула Саша. — Вы имеете в виду, что я должна во что-то верить? Вы правы, я не могу взять и поверить, это так не работает. Но ведь действуют же ОГПшные протоколы и на тех, кто не верит ни во что! Не прогоняйте меня, прошу вас. Давайте вместе подумаем, поищем какое-нибудь решение.

— Твое время еще не настало. Приходи, когда будешь готова.

— Но как я могу подготовиться, если я даже не знаю, к чему!

Матрона смотрела на нее несколько секунд с глубоким сомнением.

— Дух веет, где хочет, — сказала она наконец будто бы самой себе, потом обратилась к Саше: — Войди в дом.

Дом Матроны оказался на удивление обычным. Сени заставлены хозяйственным инвентарем и какими-то кадками. Горница просторная — предводительница сектантов жила одна, обыкновенно же в такой избе размещалась семья из нескольких поколений. Печь, лавки, цветные половики. Всюду, как положено, белые полотенца и скатерти. Икона в красном углу. Саша плохо в этом разбиралась, но на вид икона не отличалась от православных; разве что оказалась довольно темной, но такое с ними бывает от старости.