Орудия войны (СИ) - Каляева Яна

— Давай пулемет сюда! Он их тут причешет, и мы следом на штык подымемся! – злым шепотом потребовал Илюха. Пулеметчики под грузом металла как раз отстали и были где-то далеко в лесу, как оказалось – на свое счастье.

Лекса почесал затылок, чуть подумал.

— Пулеметом их тут не проймешь. Тут у них один прямо против нас, ну ты видал. А второй во-он там, направо глянь. Сажен двести до него, на чердаке домика, того, где синие наличники. Выжидает. Чуть мы подымемся, вбок и срежет. Да и патронов у нас против них — смех один.

— Труса спраздновал? – поддел Силантьев.

— Не дури. Не взять нам их, – спокойно ответил Лекса. – Поползли назад.

Углубились в лес, начали говорить почти в полный голос.

— Какого рожна эти чубатые вообще тут появились? — кипятился Илья. — Откуда их черти принесли на наши головы?

— Да теперь неважно уже, – ответил Лекса, силясь припомнить карту. — А тут, вверх по Цне, в той стороне, деревня Семикино ведь недалеко?

— Верст пять. Да на кой она тебе?

— Туда идем, ее и займем.

— Э-э, нет, брат! Чепуху городишь! – взвился Илюха. – Приказ нам был – занять Кулеватово! А раз его не взять, так давай отступать до своих обратно, в Верятино. В том Семикине вот эти казуни у тебя за спиной будут, а в морду незнамо кто и сколько. Верную гибель удумал!

Лекса запоздало и с сожалением подумал, что, может быть, стоило самому предложить отступить. Тогда Илюха наверняка бы начал спорить, и, глядишь, общим решением двинулись бы на Семикино. Но теперь уже все пошло не так, а долго препираться было некогда.

— Приказ был не занять непременно Кулеватово, а перекрыть Цну и тракт, – с нажимом сказал Лекса. – Вот мы его и выполним!

— Хрен мы выполним! Да ты хоть знаешь, что дорога из Верятино прямо в Семикино ведет? А если казачья бригада, которую Князев ваш разбил, туда и отойдет? Хоть он их знатно потрепал, все равно их в разы поболе, чем нас. Ни за грош пропадем! Своих гробить не дам!

— В Атаманов Угол они отойдут! Так Князев сказал, и дорога туда тоже есть!

Илюха только усмехнулся краешком рта. Лекса тяжело вздохнул. Вообще-то Силантьев должен был ему подчиняться: его поставил командиром Князев, а Князева — сам главком Антонов. Но с субординацией в Народной армии дело обстояло из рук вон плохо. Случались и открытые столкновения между отрядами, когда командиры не могли поладить. Лекса решил не доводить до греха:

– Что ж, вольному воля! Не хошь – я один с ротой на Семикино пойду. Раненых только забери…

Командиры пожали друг другу руки, и Илюха стал собирать своих людей для отступления.

Вторая рота пятьдесят первого полка шла на Семикино около двух часов. Со стороны Верятина далеким эхом докатывался перестук пулеметов и частый винтовочный перебор. Пару раз раскатами далекого грома среди ясного неба прозвучали орудийные залпы. Постепенно звуки боя утихли. Наконец к командиру подбежал посыльный от головного дозора — там уже приметили Семикино, до него оставалось полверсты. Лекса остановил бойцов и сам со взводными отправился к дозору.

Здесь лес не подходил так близко к околице, как в Кулеватове. Большой язык леса, тянувшийся к югу от Челновой, давно распался на мелкие рощицы и заросли кустарника. Между ними пролегали обширные открытые пространства, часто распаханные под поля. Чем ближе к Семикино, тем больше было полей и меньше деревьев — а с полями начали попадаться и крестьяне. Завидев сотню вооруженных людей, они мигом бросались наутек. Так что нечего было и рассчитывать подойти внезапно.

Разведка, как было приказано, не стреляла и себя не обнаружила. Врага, впрочем, тоже. Лекса лично осмотрел деревню, не такую уж и маленькую — больше сотни дворов. Потом наметил взводным, до какого рубежа подойти колонной, где развернуться в боевой порядок, в каком направлении и докуда наступать. Закончил напутствием:

— Пали во всякого, кто с оружием. Потому как бегуны те уже рассказали, кто мы да зачем. Которые на голову хворые да винтовки не побросали, не запрятались, пущай на себя пеняют.

Помощника ротного командира с пулеметом и двумя посыльными Лекса оставил в сотне сажен позади цепи второго взвода, а с ней пошел сам. По уму бы командиру подале держаться, но после давешней неудачи следовало ободрить бойцов, показав, что он сам от кровавого дела не лытает.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

У здания церкви завязалась было перестрелка, но тут же и закончилась, никого даже не зацепило. Оценив подавляющее преимущество повстанцев, охранный отряд положил оружие. Лекса наскоро опросил насупленных, не ждущих для себя ничего хорошего пленных:

— Чего вас мало так? Всего восемь?

— Было больше, да удрали на лесную порубку, за реку. И староста с ними.

— А вы чего не удрали?

— Тутошние мы. Не набегаешься, и семьи оставлять не по-людски. Будь вас меньше, глядишь, еще отбились бы…

— Не стали отбиваться — и ладно, — Лекса широко улыбнулся. — Плетью обуха не перешибешь. Полегли бы ни за понюх табаку. Однако для ОГП вы все одно теперь, считай, дезертиры. Смекайте сами, куда вам теперь дорога, ежели не в Народную армию. Посидите покуда под замком, подумайте.

Прежде всего Лекса распорядился послать гонца к комполка, в Верятино. Затем – выставить заслоны на север, в сторону Кулеватова, и на юг — оттуда тоже может прийти охранный отряд ОГП. Заставу на тракт. Отобрать у местных все оружие и патроны. Помощник чтоб организовал харчи, да без самогона.

При мысли о еде живот привычно заныл. Своего провианта, считай, не было. Вчера каждому выдали по полфунта хлеба с примесью березовой коры, и все. С харчами вообще теперь беда, пусть и не такая, как в первые дни на Тамбовщине. Но недоедали люди давно, и это все сильнее сказывалось. На пустое брюхо всякая ноша тяжела. Патроны вот Саша Гинзбург смогла добыть. Лекса уже приноровился в ночи тихо поднимать надежных ребят, чтоб ехать с ними разгружать вагон на пустом перегоне. Боеприпасов все равно отчаянно не хватало, а ведь еще приходилось делиться с новообретенными соратниками. Но без тех поставок немного они бы тут навоевали, легли бы уже все в сырую тамбовскую землю. Однако патронами сыт не будешь, а хлебом местные делились скупо.

Сам Лекса с пулеметом и десятком бойцов расположился в кустарнике на берегу там, где, по словам местных, как раз и гоняли баржи на Моршанск. Принялся ждать, время от времени некрепко подремывая. Зарядил холодный дождь, ивняк, под которым укрылся отряд, сдерживал его недолго. Все вымокли и продрогли, но разводить огонь Лекса запретил. Вдобавок досаждала мошка. Бойцы сменились уже дважды, но сам командир оставался на посту. Хорошо, вторая смена вместе с докладом о том, что в занятой деревне все спокойно, принесла командиру обед в солдатском котелке. Ячменная каша была хороша, в ней стояла ложка и даже ощущалась соль. Семикинские бабы расстарались для непрошеных гостей — видать, переживали за мужей, запертых в сарае. Лекса крикнул вдогонку уходящей смене, чтоб пленных тоже не забыли накормить.

Он впервые за долгое время ощутил себя если не сытым, то, по крайности, не мучительно голодным. Угораздило же его родиться таким здоровенным! Большое тело беспрестанно требовало обильной кормежки, а паек в пятьдесят первом всем был положен одинаковый. От еды стало теплее, да кстати и дождь наконец прекратился. Однако день шел к закату, а на реке так никого и не появилось. Лексу одолели сомнения. Ну и вот зачем он здесь? Занял деревню, которая никому не нужна и никем толком не охранялась. Глупые потери с утра. Где свои и как у них дела – неизвестно. И самое главное – а если их отбили? Отбросили обратно за Сосновку? Тогда и по его, Лексы, голову с утра пожалуют, если не ночью. И выйдет, что прав оказался Илюха! От этого саднило еще сильнее. Может, верно говорила Гланька, рано Князев поставил Лексу командовать ротой.

От мыслей о Гланьке стало совсем тоскливо, словно разнылась дурно зажившая рана. Нелепо, саму Гланю хлебом не корми, дай только потолковать о том, что все люди теперь сделались равны. А все ж не хорош оказался Лекса, черная кость, для генеральской дочки. Рылом конопатым не вышел. Впрочем, теперь он Гланю и не винил. Сама-то она была командир хоть куда, многих мужиков за пояс затыкала. А Лекса, похоже, опростоволосился. Может, к утру и сам сгинет ни за грош, и ребят своих сгубит.