Ветвь оливы - Вера Космолинская

— На это стоит взглянуть, — заверил я.

— Догадываюсь, — проворчала Диана, с готовностью поднимаясь. — Я заглядывала сверху и видела лампы.

— Ну а ты? — спросил я Жанну. — Если хочешь взглянуть, там нет сейчас ничего опасного. И может быть, ты никогда уже такого не увидишь. — Диана улыбнулась, иронично склонив голову: «Оптимист…». — Но это самые обычные вещи для будущего.

Жанна жалобно посмотрела на меня и помотала головой.

— Посмотри хоть на лампы. Тебе понравится.

— А кости там есть? — поинтересовалась Диана, остановившись у входа в ризницу.

— Нет, — заверил я. — До них еще далеко. А это, можно сказать, просто подвал.

— Пойдем, — сказала Диана, протягивая ей руку. — Ты только посмотришь на светильники и сразу вернешься. А Поль подождет тебя здесь. Не забывай следить за входом, — напомнила она мне.

— Ну разумеется! — я сел на скамью, кивнул и шутливо отсалютовал ей.

Жанна неуверенно оглянулась на меня, я подбодрил ее улыбкой, и она, тоже улыбнувшись, пошла вместе с Дианой, взяв ее за руку.

Я посмотрел, как они входят в этот неестественный свет, прислушался к отдаленным гулким голосам, представил капсулу с генератором и, пользуясь тем, что никого рядом не было, пробормотал под нос старую, хоть еще не написанную готическую сказочку из других времен:

Слышишь странный звук случайный?Это жизнь стучится в чане —Воплощенье светлых чайнийВ недрах медных гнезд.

Этим синим чуждым светомСтены стылые согреты,Затаившие секреты —В вечность хрупкий мост.

В тишине пустого домаСредь частей людского ломаУкраду у неба громы —Путь рожденья прост.

И создам я тварь из праха.Прочь, унылый голос страха!Что ж боишься ты не краха,А твердишь как раз:

«Если б бог был человеком,С уязвимым кратким веком —Долго ль прожил бы бедняга,Сотворивши нас?..»

Жанна вскрикнула, и я подскочил как ошпаренный, тут же бросившись к ризнице и к железной двери. Для кого-то все это и впрямь было сказкой ужасов, а не реальностью. Но едва посмотрев на лестницу, я понял, что ошибаюсь. Жанна весело подпрыгивала, с изумлением рассматривая лампочки. Завидев меня, она радостно помахала рукой.

«Уф!.. — подумал я. — А ведь только что ей было страшно…» Но похоже, вместо мрачной готики, тут была бы уместней сказка про Алису в Стране чудес. Чем не кроличья нора? И с лампочками. А вот из всяких пузырьков лучше не пить.

Готье вывел из строя генератор, позаботившись о том, чтобы все заблаговременно эвакуировались из тоннеля, и выскочил вслед за нами, прежде чем лампы начали взрываться, рассыпаясь фейерверками искр и маленьких молний. Рауль и Огюст подтащили к железной двери сундук со свечами и опрокинули прямо на ступени сосуд с «маслом», чтобы оно как следует выгорело. «Зачем устраивать безвинным кошкам такую масленицу?» — одобрительно заметил Готье. Правда, кошек никто не собирался гипнотизировать, но кто знает, как бы им это аукнулось.

Я успел забыть и о том, что чувствовал себя плохо, и о том, что забыл что-то чувствовать. На выходе из святилища я наконец-то ощущал себя так, будто меня переехал паровой каток или прожевал и выплюнул комбайн. Жанна была под впечатлением от заключительного фейерверка, а мне пришлось спасаться от превращения во всеобщую обузу парой глотков арманьяка из запасов Огюста еще прежде, чем мы вышли на свежий воздух.

На свежем воздухе уже не было кошек. Под землей что-то сотрясалось и погромыхивало. До рассвета было еще очень далеко и улицы были пустынны и почти тихи. Я чувствовал, будто возвращаюсь домой на автопилоте — ночной полет, огоньки, натянутые стропы, крылья, покачивающиеся в воздушных потоках, трассирующие снаряды как разноцветные облачка, зенитки… брр!.. Какая каша. А на Первую мировую я ехал в первом классе… И подворотни Белфаста были особенно темны…

Откуда-то донесся душераздирающий крик. Потом еще. Мы остановились. В одном из домов неподалеку горели огни. Оттуда?

— Я бы сказал, что это не наше дело… — начал было Рауль, с беспокойством поглядывая на хмурящихся девушек.

— А к черту, наше или не наше!.. — вдруг яростно огрызнулся Огюст и бросился в сторону дома, со свистом на ходу обнажив шпагу. Что-то у него накипело. Еще с тех пор, когда он не был уверен, что Варфоломеевская ночь будет совсем не такой, как должна быть.

— Я прослежу за ним, — бросил я неожиданно для себя. Оцепенение, в которое я начал было впадать, от этой встряски куда-то слетело, и оттого, что я встрепенулся, мне вдруг стало легче. — Мы быстро! — и не дожидаясь ответа, погнался за Огюстом. Тот уже на всех парах пересек улицу — толкнул дверь, тут же распахнувшуюся, и споткнулся на пороге. Уж не нарвался ли на что-нибудь? Но он только посмотрел вниз, через что-то перешагнул и исчез внутри.

Очень скоро я понял, обо что он споткнулся — у самого порога лежал пожилой мужчина, полуодетый, крепко вцепившийся скрюченными руками в перламутрово-поблескивающий клубок собственных внутренностей, торчащих из большой рваной раны в животе. В ноздри ударил одуряющий запах, но этот труп уже коченел, а что-то еще происходило наверху, и от звуков оттуда доносившихся, кровь стыла в жилах, превращаясь в колкие и ломкие льдинки.

— Какого черта!.. — пробормотал я, перескакивая через труп и догоняя Огюста по лестнице. Тот пинком выбил дверь наверху и замер на месте. Я остановился, влетев в его спину и нечаянно втолкнув на один шаг в комнату.

— Мардук огненноликий! — тихо воскликнул Огюст. И только через минуту до меня дошло, что сказал он это вовсе не по-французски. А может быть, прошло и меньше минуты, но мне показалось, что застыли мы, глядя на происходящее, надолго.

Потом Огюст вскинул пистолет и выстрелил. Крики прекратились. И мы очнулись. Первой мыслью, прозвучавшей в моей голове, было: «Теодор, мы их нашли!» Хотя, кажется, у меня были к этим ребятам какие-то личные претензии. Но то, что мы увидели, настолько повергало в шок, что мне и в голову не пришло как-то связать это с личными счетами. Это казалось настолько чуждым, что от него хотелось лишь отгородиться. Несмотря на то, что такое я уже видел. И не раз. Но самым ярким впечатлением, наиболее совпадающим в мелочах, была одна деревушка под Сен-Ури.