Я дрался с самураями. От Халхин-Гола до Порт-Артура - А. Кошелев

Достал листок бумаги и карандаш. Показал на карту Китая, висевшую на стене, и на бумагу. Понятно. Я быстро набросал схему района, подчеркнул Наньчан, стрелкой показал, что мне надо туда.

На стене висел телефон допотопного типа фирмы «Эриксон и К0». Около получаса устанавливалась связь.

Пока рассматривал комнату. Скромное убранство. Никаких украшений. Мебель грубая, самая необходимая: стол, табуретки. На стене кроме карты Китая — литографии портретов Сунь Ятсена и Ленина.

На пороге показались два китайца. Один в армейской форме песочного цвета с винтовкой, другой — кули в коротких узких штанах, рубахе и плетеной шляпе зонтом. Третий китаец — у крыльца — держал в поводу оседланного конька.

Старик-учитель пытался заговорить со мной по-английски, но у меня в запасе не было и десятка английских слов. Никогда его не изучал и все время сожалел об этом, находясь за пределами Родины.

Мне, потерявшему крылья, предлагали на несколько часов стать кавалеристом. Как мог, отклонил эту заботу и внимание — больше потому, что кули с моим парашютом и охрана должны были следовать пешком. Показалось, конек довольно подмигивал мне глазом, благодарно помахивая хвостом.

Жара спала. Мы шли на восток. Впереди кули-проводник с парашютом за плечами, за ним я, и замыкал шествие солдат с винтовкой на-ремень.

Вечер. Всходила луна. Идти стало легче. Восемь часов тропинками между рисовыми полями, рощами, селениями добирались до маленького городка Хукоу. Переправились через реку Ганьцзян, и меня сдали гостеприимному мэру этого городка.

Ужин с холодным пивом. Короткий сон. Утром пришла машина из Наньчана.

…В Наньчане потянулись скучные дни. Тоскливо сидеть целыми днями в литишэ, когда все с рассвета до темноты на аэродроме. День, другой, третий…

В один из дней нас оказалось двое. Благовещенского отзывали, и он собирался уезжать. Я еще «менял кожу»: места ожогов затягивались розовой пленкой.

Часов в 11 завыла сирена. Вся прислуга укрылась в убежище. Нас же профессиональный интерес выгнал на крыльцо. Мы наблюдали за перипетиями боя над Наньчаном. Внезапно один из японских самолетов отделился от группы и в крутом пикировании со свистом помчался на здание.

— Подрывай! — крикнул Благовещенский.

Его как ветром сдуло за угол дома. Не отстал и я.

По мраморным ступеням застучали пули. Осатаневшему японцу взбрело в голову атаковать нашу резиденцию. Нет обиднее положения, чем когда не можешь ответить ударом на удар…

Август. Вот-вот падет Наньчан. Приказ: с рассветом всеми исправными самолетами перелететь в Ханькоу.

Взлетели рано утром пятеркой. Один на разбеге прекратил взлет. Прощальный круг над площадкой, и на маршрут. С нами китайский летчик Хуан.

Уплывают назад поля, рощи. Впереди показались горы. Хребет высотой 3 тыс. м вытянулся на восток. Вершины закрыты тучами. Кучевые облака белыми шапками уходят ввысь. Зигзаги молний разрывают тучи. Гроза. Хорошего мало. Возвращаться нельзя: наземное обеспечение после вылета ушло. Пробивать грозу — безумство. Обходить с востока на Цзюцзян и по Янцзы к Ханькоу — это лететь в пасть японцам. Да и горючего хватит ли? Остается юго-запад, Чанша — центр провинции Хунань. Там аэродромы. Расчет времени и горючего прикинул в уме. Левый разворот, ведомые прижались ближе, и уже гроза и хребет справа сзади.

Время на исходе, горючее тоже. Чанша не вижу. В душу заползает сомнение. Пока есть бензин, выбрать что-нибудь подходящее и садиться.

Речка дугой. Корявенькая площадка на берегу. Шалаш рыбаков у речки. Сажусь!

На пробеге выключил мотор. Пробег заканчивается. Впереди песчаная отмель, дальше вода. Песок! «Чиж» пошел на нос. Постоял нерешительно на моторе хвостом в небо, как бы спрашивая: «Что прикажешь делать дальше?» И, не получив ответа, лег на спину вверх лапками.

Отстегнул привязные ремни. Вывалился из кабины головой вниз, мешком на землю. Подбежали двое рыбаков. Навстречу им одно слово: «Чанша?»

Две руки вытянулись по маршруту нашего полета.

В шалаш! Схватил какие-то белые холсты, и стрела из полотнищ легла в направлении цели полета. Двое ведомых ушли, а Хуан садится! «Чиж» Хуана, споткнувшись о кочку на пробеге, ткнулся винтом в землю и остался в вертикальном положении.

Рыбаки перевезли нас на другой берег. Провели к поодаль стоявшей легкой постройке. Одолевал сон. Крепко заснул на широкой скамье под навесом.

Спал недолго. Открыл глаза, сел. Хуан о чем-то говорил с китайцами. Он уже успел разрядить пулеметы и слить бензин. Подошли к дому два рослых парня с паланкином. На двух бамбуковых жердях укреплено сиденье с тентом и боковыми занавесками. Такой экипаж встречался в Китае в гористых районах страны, где почти не было дорог. Я удивленно посмотрел на Хуана. Он меня понял. Несколько отрывистых слов — паланкин удалился без седока.

Мы вскинули парашюты за плечи и зашагали. Через час были на дороге, у автобуса, которым за 30 минут прибыли на аэродром Чанша.

Вторая пара благополучно села севернее аэродрома, на островке судоходной реки Сянцзян. Бензин израсходован полностью, моторы остановились, но уже на земле.

Поломки двух «чижей» были незначительны. Вскоре мы присоединились к основной группе, действовавшей в Ханькоу.

Ханькоу стал фронтовым городом. В его жизни произошли большие изменения. Торговля замирала. Многие фирмы закрывались. Порт работал в одном направлении: вверх по Янцзы. На улицах стало меньше рикш, меньше гражданского транспорта, увеличился поток военных машин, чаще завывали сирены тревог.

Истребители вели напряженные бои с численно превосходящей авиацией противника. В памяти остался один бой, когда 40 китайских истребителей дрались со 120 самолетами японцев. Запомнился редкий, неповторимый случай в этом бою.

Замечено было, как один самолет И-15бис в беспрерывных петлях одна задругой постепенно снижался. Выход из последней петли совпал с поверхностью земли; удар винтом и шасси о землю, самолет немного прополз на фюзеляже.

Когда к самолету подбежали люди, они увидели: в кабине сидит крепко привязанный летчик с поникшей головой, левая рука застыла на секторе управления газом, правая сжимает ручку управления рулями, ноги на педалях, в груди шесть пулевых ран. Это был Ванюшка Гуров…

Осень — пора хризантем. Их много в Китае, так же как и в Японии. Октябрь был на исходе. Пал Гуанчжоу, оставлен Ухань. Заканчивался первый этап войны — этап стратегической обороны. Война вступала во второй этап — стратегического равновесия сил.

Помощь Китаю из Советского Союза продолжала поступать. Прибывали и новые добровольцы.

Наша группа возвращась на Родину. Возвращались далеко не все: китайская земля приняла останки храбрецов.

Живые, опаленные огнем сражений, понесли свое умение в степи Монголии, к берегам Халхин-Гола, где вновь скрестили пулеметные трассы с самураями в воздушных боях.

Добровольцы Испании, добровольцы Китая, бойцы Халхин-Гола — летчики! Война для вас началась много раньше 22 июня 1941 г., и много раньше осиротели ваши семьи. Пусть же знают все, как жили, сражались, побеждали эти рыцари неба.

Анатолий Пушкин

летчик-бомбардировщик

Весной 1938 года меня в составе большой группы летчиков-бомбардировщиков вызвали в Москву, на отборочную комиссию, которая должна была решить, куда нам предстоит ехать — на Испанскую войну или в Китай. Хотя все мы уже прошли усиленную летную подготовку под руководством такого опытного боевого командира как Тимофей Тимофеевич Хрюкин, который сам недавно вернулся из Испании, все равно волновались не на шутку — возьмут, не возьмут. Но, как выяснилось, переживали мы напрасно — заседание комиссии, которую возглавлял комкор Смушкевич, оказалось недолгим: меня только спросили, готов ли я помочь китайскому народу в его борьбе против японского ига, и после моего утвердительного ответа объявили, что я включен в списки летчиков, направляемых в Китай. Так же легко прошли отборочную комиссию и мои товарищи — пилоты, штурманы, стрелки, техники — все возвращались с заседания веселые и довольные. Только не подумайте, что в Китай посылали кого попало или, хуже того, гнали насильно — нет, все мы были добровольцами и убежденными интернационалистами, все рвались в бой, все получили отличную подготовку: отбирали действительно лучших, но отбор шел еще на стадии формирования группы, поэтому последнее заседание комиссии и превратилось в простую формальность.

А. И. Пушкин

Командовать нашей группой назначили того же капитана Хрюкина, которого летчики между собой прозвали «Петром Первым» — он действительно был внешне похож на героя знаменитого романа Алексея Толстого: такой же худой и длинный, как жердь, с круглым лицом и порывистыми угловатыми движениями, такой же нескладный на вид, но поразительно сильный — в юности Тимофей Тимофеевич работал грузчиком и молотобойцем, и рукопожатие у него было как стальные тиски. Впоследствии он стал выдающимся военачальником и дважды Героем Советского Союза. Причем первую свою Золотую Звезду он заслужил в Китае.