Ключ к счестью - Джейн Фэйзер

Оуэн вскрикнул один раз: в момент завершения. У него хватило выдержки и умения уйти из нее в самую последнюю минуту. Но пальцы его какое‑то время продолжали впиваться в ее тело, голова была откинута вбок, глаза закрыты.

Пен медленно возвращалась в этот мир. Она начинала ощущать жесткость стола под своей спиной, руки Оуэна, впившиеся в нее, сок любви, просыхающий на животе. Она моргнула от луча свечи, показавшегося чересчур ярким, и, протянув руку, коснулась лица Оуэна.

Тот сразу открыл глаза, осторожно высвободил руки из‑под ее спины, встал на ноги. Она продолжала лежать, не в силах подняться, не веря, что ослабевшее тело может принять вертикальное положение.

Оуэн привел в порядок свою одежду, после чего взял Пен за обе руки и помог сесть.

— Было крайне неудобно, — сказал он, глядя ей прямо в глаза. — В следующий раз я сделаю все, чтобы исправить неудобства.

Он наклонился, взял ее лицо в свои ладони и поцеловал.

В следующий раз?.. Пен уселась удобнее, опустила ноги со стола. Внутри ее все пело от радости, она была как пьяная.

Медленно наступало отрезвление. Накатывала ледяная волна окружающей реальности.

Боже, что она наделала?..

Потеряла голову, уступила — себе и ему, сдалась. Забыла обо всем: о своей жизненной цели, о ребенке, о Филиппе; о данной себе клятве посвятить все свои помыслы тому, чтобы узнать правду. Найти ее во что бы то ни стало!

Она посмотрела на Оуэна, но не узнала его: какие‑то размытые черты, как в неясном, тяжелом сне. И не было в ее сердце радости и чувства удовлетворения — исчезли мгновенно, как и полагается во сне. В теле был холод, в душе — стыд и отвращение к себе. Совестно было и за свою наготу.

Она соскользнула со стола и с какой‑то отчаянной поспешностью схватила свои вещи, прижав их к себе.

— Подожди… Подождите минуту, Пен.

Оуэн подошел ближе, его черты обрели четкость. Голос звучал с мягким недоумением, в глазах светилось удовлетворенное желание.

— Что случилось?

— Ничего… Не знаю… — пробормотала она. — Ничего… В самом деле, что может она объяснить Оуэну, если не в состоянии ничего объяснить самой себе?

Она торопливо прятала груди под лиф рубашки.

Он нахмурился:

— Сожалеете о том, что произошло между нами?

— Этого не должно было произойти!..

Она возилась с юбкой, думая, что теперь у нее не будет морального права настаивать, чтобы он выполнил условие их соглашения. И в то же время понимала, что так думать неразумно, попросту глупо. За то, что произошло, она должна в первую очередь осуждать себя, а не перекладывать вину на Оуэна. И с чего она взяла, что он откажется помогать ей?..

— Не должно было произойти? — повторил Оуэн. — Но… Он не стал договаривать. Вместо этого молча помог ей справиться с лентами и шнурками. Не вполне понимая причины ее отчаяния, он все же сознавал его искренность и жалел ее, продолжая в молчании споспешествовать ей в одевании, в поисках затерявшихся шпилек и булавок.

Ей было непонятно его молчание, оно и пугало, и успокаивало.

— Значит, вы сделаете то, что обещали? — произнесла она наконец. — И уже начали, верно? Мы ведь пришли сюда для того, чтобы вы рассказали мне об этом, а совсем не для того, чтобы…

Она сумела слегка улыбнуться.

Она чувствовала, что после того, что между ними случилось, слова звучат по меньшей мере двойственно, если не с претензией на юмор, но уж такими они вырвались у нее, и ей было совсем не до смеха.

— К чему вся эта ерунда, Пен? — спокойно спросил он. — О чем вы говорите?

— Это не ерунда, — упрямо возразила она. — Вы сами сказали, что хотите поговорить о моих делах в уединенном месте.

— В уединенное место, Пен, мы пришли не говорить, а делать то, что делали, — сказал он тоном учителя, объясняющего нерадивому ученику простейшие вещи. И медленно добавил, выделяя каждое слово:

— То есть любить друг друга так, как мы любили. — И еще после паузы:

— Разве это не было условленно между нами до того, как мы вошли сюда?

Он опять был прав. Об этом говорили их взгляды, которые они бросали друг на друга во время танца. И до танца. И у нее в комнате. И еще раньше — возле библиотеки в доме Брайанстонов. Разве не об этом было заключено между ними главное соглашение? Бессловесное — с помощью глаз и губ… Она помнит все в мельчайших подробностях.

Но все равно ей стыдно. Она презирает себя за слабость, испытывает угрызения совести. А он? Зачем вонзает кинжал в ту же самую рану и поворачивает его?..

— И все же, — беспомощно повторила она, — скажите мне, когда вы начнете делать то, что обещали?

— Господи, Пен! — воскликнул он с нескрываемой досадой. — Для всего есть время и место. Неужели после того, что у нас только что…

Он, не договорил и пожалел о своей вспышке, увидев, как она побледнела.

Этого она боялась! Он получил то, чего хотел, и предал ее. Решил, как и все остальные, что у нее не все в порядке с головой, ею владеет навязчивая идея, мания… Ну и пускай он так думает, она все равно скажет ему…

— Единственное, что имеет для меня сейчас значение, шевалье, — произнесла она дрожащим голосом, — это узнать, что случилось с моим ребенком. Вы дали согласие помочь… Обещали… И я хотела бы…

Черт! Он сильно потер переносицу — даже стало больно, — словно хотел наказать себя за что‑то. Да, если он и виноват перед ней, то лишь в том, что не понял, не смог измерить всю глубину печали этой женщины. Размеры скорби, охватившей ее существо.

— Когда вы хотите, чтобы я отправился туда? — спросил он.

Не ослышалась ли она? О, как все может быть просто в этой жизни! Один немудрящий вопрос, и сразу все перевернулось!

Что ответить?.. Может, это шутка с его стороны?.. Нет, он с серьезным видом ждет, что она скажет.

— Если можно… — проговорила она. — Если сумеете, то прямо сегодня. Сейчас уже утро… Значит, сегодня днем. До Хай‑Уикома отсюда всего около тридцати миль… Послезавтра с утра вы сможете начать расспросы в селении. — Она помолчала, собираясь с мыслями. — Я пошлю вам список имен из расчетной книги… Где вы будете сегодня в первой половине дня? В таверне у мистрис Райдер?

— Возможно, — ответил он, несколько огорошенный этим ливнем слов.

Пен повернулась к двери.

— Нет! Я принесу список прямо сейчас. Откройте дверь!

Он пожал плечами:

— Как вам угодно. Я могу подождать здесь.

В его голосе звучали оттенки обиды и чуждого ему смирения — или это опять ирония? — но ей было не до того.

Она выскользнула из двери, из‑под прикрывавшего ее гобелена и поспешила в свою комнату. Пройти пришлось через зал, где стояла прежняя полутьма, празднующие разбились по парам, шушукались, целовались, занимались еще неизвестно чем… Нет, известно: тем же, чем она и… Довольно! Больше она не будет вспоминать об этом. Никогда! Как если бы этого не было…