Ключ к счестью - Джейн Фэйзер

— Ничего подобного! Лучше скажи: за что ты его не любишь?

— Кого?

— Не притворяйся. Я говорю о шевалье д'Арси. Он тебе не нравится?

— Нет.

— Что‑нибудь знаешь о нем? Очень плохое?

Робин не стал прямо отвечать на вопрос.

— Мне не нравится, как он действует на Пен. Она стала несносно раздражительной, спорит по каждому поводу, в каждом слове находит повод для обвинения.

Ему самому не понравились его слова: прозвучали как жалоба, а он вовсе не хотел жаловаться.

— Оба вы стоите друг друга, — сказала Пиппа. — Только и делаете, что ищете повода для препирательств.

Робину хотелось дать ей суровую отповедь, но он не мог не признать, что девчонка права, поэтому, чтобы отвлечься, начал смотреть по сторонам: увидел Нортумберленда, стоявшего в конце зала рядом с Суффолком, увидел серую мышку Джейн Грей, танцующую с сыном Нортумберленда, Гилфордом Дадли, под пристальными взглядами обоих отцов.

Что ж, эта молодая пара может содействовать еще большему сближению двух могущественных семей — все правильно… Все так, если бы Робин не знал, что рука Джейн была обещана юному лорду Хартфорду… Интересно, что еще задумал хитрый лис Нортумберленд?

С некоторых пор Робин, по зрелом размышлении, начал разуверяться в искренней преданности герцога интересам короля. Имея доступ во внутренние покои двух герцогских домов, где к нему привыкли настолько, что почти не считали нужным таиться, он наслушался, особенно в последние недели, такого, что не могло не встревожить и было, несомненно, связано с ухудшением здоровья короля и полным его исчезновением с людских глаз.

Все чаще посещала Робина мысль о том, что если Нортумберленд бесчестен, не праведен и замышляет что‑то против законной власти, то он, Робин, может считать себя свободным от данной когда‑то самому себе клятвы в верности этому человеку. И в общем, и в частностях. И значит, имеет полное право… ну, хотя бы открыть Пен глаза на то, что существует целая сеть тайных агентов — и с одной, и с другой стороны, — которые… И что этот шевалье как раз с другой стороны…

Только как это ей сказать и когда — Робин не знал. А также — что и как говорить о самом себе.

Он не был уверен, что на Пен произведет большое впечатление его откровенность: она уже не первый год при дворе и должна знать о многом, что творится на самой сцене и за кулисами — и какие средства могут при этом идти в ход.

Так что же удивляться, если сама Пен в какой‑то мере причастна?.. Но в какой! И по доброй ли воле?..

Он снова внимательно вгляделся в танцующую пару — ту, что занимала его ум больше всего. Даже на расстоянии, ему казалось, он ощущает их взаимное напряжение. Они — как два закипающих сосуда, содержимое которых вот‑вот перехлестнет через край.

Пиппа тоже вглядывалась — но не в танцующих, а в Робина, и, удрученно качнув головой, отошла от него и отправилась на поиски кавалера для танцев, что немедленно вызвало ажиотаж и возбудило соревновательный инстинкт среди молодых людей в масках, стоящих отдельными группами возле стен, украшенных венками из остролиста и ветками бледной омелы.

Пен чувствовала неодобрение Робина, и это стесняло ее. Хотелось сказать ему, что она многое знает об этом человеке, а потому не может считаться игрушкой в его руках — особенно теперь, когда сама принцесса испытывала подлинный страх перед Нортумберлендом, поделилась с ней своими опасениями и даже привлекла в помощницы.

Стеснял ее и Оуэн — их близость в танце, когда соприкасались пальцы, тела, взгляды. Маска, имитирующая голову орла, делала его вид зловещим, и были минуты, когда ей казалось, что она не кто иная, как жертва этой гордой хищной птицы, распростертая на траве в ожидании смертного часа, а птица все кружит и кружит над ней.

Она отдавала себе отчет в опасности и в том, что вполне может избавиться от нее — вскочить с травы, убежать, спрятаться; но, странное дело, не желала ничего предпринимать и предпочитала, чтобы все оставалось как есть.

Вот он приподнял ее руку, прижал к своему сердцу, и некоторое время рука оставалась там, ощущая биение… Вот наклонил голову, и его губы коснулись ее шеи возле уха… Это было как ожог, у нее дрогнули ноги, но, к счастью, течение танца позволило ей оторваться от него.

Для Оуэна, он это ощущал, Пен становилась чем‑то подобным наваждению. Уже не порыв владел им, нет — настоящая одержимость.

Внезапно — это не прошло мимо Пен — взгляд его сделался отстраненным… Где‑то там, вдали, за незримой чертой он увидел другой бальный зал… другую красивую женщину… она завлекала, манила его, не зная о последствиях, о том, какую опасную игру затеяла… Или ей помогли затеять.

— Что с вами? — услышал он голос Пен и, слегка вздрогнув, очнулся.

Она, хмурясь, смотрела на него, на лбу у нее блестели капельки пота.

Нет, Пен — не Эстелла. Пен думает о последствиях. Она отнюдь не простодушна и прекрасно понимает, чего хочет он и чего хочет она сама.

Он с трудом раздвинул губы в улыбке, постепенно возвращаясь из своего далека.

— Со мной? — проговорил он. — А что именно?

Он высоко поднял ее руку, и Пен обежала вокруг него, после чего сделала положенный книксен и ответила:

— У вас было такое лицо…

— Вы не могли его видеть под маской.

Он приподнял ее за талию, и они поменялись местами.

— Я видела ваши глаза, — сказала она. — И губы. Этого было достаточно. Вы думали о чем‑то тягостном… трагичном. Может, виной тому наш лондонский климат?

Казалось, он всерьез задумался над ответом.

Потом сказал со вздохом:

— Боюсь, та малая доля терпения ко мне, которая у вас была, окончательно исчезнет теперь, когда вы знаете, как на меня действует погода.

Пен не посчитала нужным отвечать и сосредоточилась на танце. Выражение, замеченное на его лице, и удивило, и обеспокоило ее: он выглядел опустошенным, внезапно заболевшим.

Танец окончился. Пен отерла лоб концом ленты. Снова она увидела Робина, не сводившего с нее взгляда, и это вызвало досаду: что за настойчивость! Она знает его мнение — и хватит!

Она отвела глаза от Робина и решительно сказала Оуэну:

— По‑моему, шевалье, пора и вам отдавать долги! Я уже начала это делать.

Он подозвал проходившего мимо лакея с подносом, взял у него два кубка и сказал:

— Не возражаю, мадам, но сначала хочу угостить вас рейнвейном. Мои намерения мы обсудим позднее.

Пен приняла кубок из его рук, приложила холодный металл к щеке, к виску, к шее и ответила тем же решительным тоном:

— Предпочитаю поговорить о них прямо сейчас.