Ведьмы цвета мака - Екатерина Двигубская

Марина облизала губы и почувствовала на языке слезу, она была противная и солёная.

— Как же всё-таки беззащитен человек! — воскликнула Марина. Ещё вчера она была обладательницей ста тысяч, с помощью которых грезила расширить производство и улучшить качество жизни, обогатить мир красотой, а сегодня…

Она отпила какао, посмотрела на своё отражение в чайной ложке.

— Мурзик! — сказала Марина, так её в детстве называла мама. Позже это слово перекочевало к Наташе. Неужели эта маленькая девочка могла предать её? Марина стукнула по столу и не захотела об этом думать. Она легла на диван и уснула…

Ей приснился странный сон, она шла по зимнему полю, рядом с ней семенила маленькая, очень похожая на Наташу девочка. Сердце было тревожно ожиданием беды. Где-то вдалеке веселились люди, но до них ещё несколько сот метров, в течение которых она должна решить, как сказать им о надвигающейся буре. Она чувствовала в руке тёплую детскую руку и где-то глубоко в сердце понимала, что всё будет хорошо, что люди спасутся. Девочка чихнула и подняла на своём лице улыбку, зажмурилась от солнца. У неё было такое нежное выражение глаз, что хотелось вдохнуть его и присвоить. А вокруг стелилась зима с белыми просторами, с холодом в воздухе и бодростью в душе.

Они подошли к людям.

— Приближается буря, все должны укрыться. Есть два безопасных места — движущиеся вагоны или второй этаж школы. Но только второй, на первом опасно.

Почему только эти два места — едущие вагоны и второй этаж школы — должны стать убежищем от бури, во сне не объяснялось. Марина видела, как взрослые люди ей не верят и посмеиваются краешками легкомысленных лиц. Только рука девочки говорила, что она верит и абсолютно во всём поддерживает Марину. Но, несмотря на весь сарказм, люди всё-таки сели в вагоны и забрались на второй этаж школы.

Налетел порыв ветра.

— Ну что, уже? — кричали ей и смеялись.

— Нет.

— А когда?

Начались мирные разговоры, за которыми не был слышен голос ветра, шепчущего об опасности, не было видно воинства зимы — поля незаметно покрылись снежной сыпью, деревья стало знобить ветром, солнце покраснело и начало капать кровавым маревом. Марина ходила взад и вперёд, раскачиваясь между надеждой и отчаянием, как на палубе корабля, мечущегося по морю. Вдруг сердце замерло, она отчётливо почувствовала, как надвигается что-то гигантское, безграничное, грозящее раздавить своей массой. Рука девочки сжалась, она испуганно посмотрела на Марину.

— Прячьтесь! — закричала женщина и побежала к школе. — Зашторивайте окна! Поезжайте! — Марина обернулась и увидела, что вагон, в котором было оставлено для них место, отъезжает и виноватое лицо последнего из залезших людей скрывается за захлопывающимися дверями. Марина схватила девочку за руку и ринулась к школе. — Ветер усиливается! Мы не успеем на второй этаж! — прокричала она, и её слова разнеслись по полю. Она дёрнула дверь — закрыто, дёрнула ещё раз, дверь не поддавалась. — Беги, — закричала она, — с другой стороны тоже есть вход!

— Я не могу.

— Беги!

Марина толкнула её, и девочка быстро побежала. Марина увидела, как ветер ломает ветки деревьев, рванула дверь и скрылась за нею.

— Наваливайся всем телом!

Они стали спиной к дверям и упёрлись ногами в пол. Вдруг огромной силы удар обрушился плашмя на их спины. Они широко раскинули руки и встали на распятье своей беды. Ещё один удар, в щели заполз снег.

Снегу становилось всё больше и больше, он превращался в огромные насыпи, которые сдвигались и сжимали девочку и Марину навстречу друг другу. Девочка из последних сил сопротивлялась стихии.

— Только не упади, только не упади, — шептала Марина.

Отвесные, ослепительной белизны стены сближались всё плотнее, через несколько секунд они сомкнутся и раздавят их. Они улыбнулись друг другу, лица стали сосредоточенные и серьёзные, смятение ушло. Снег проникал в кровь, сковывал сердце, обрывал дыхание…

Но так же неожиданно, как всё началось, так всё и прекратилось, напряжение, бьющее в спину, спало. Стало тихо-тихо, так что было слышно перекличку снежинок.

— Всё! — сказала Марина и села на землю.

Женщина подняла девочку, та обхватила её руками, и они вышли из укрытия. Они шли по полю, где, как трава, виднелись верхушки заваленных снегом деревьев. Они обернулись и увидели мелкие, напуганные лица людей, до краёв наполненных ужасом, только сейчас осознавших всю опасность произошедшего. Люди причитали и хныкали оттого, что так рядом прошло что-то необъятное, не знающее пощады, не обращающее внимания на маленьких смеющихся тварей. Они сквозь слёзы и злобу смотрели в спину удаляющейся женщины, чьё лицо уже искрилось улыбкой, дробившейся в гранях снега.

Раздался звонок в дверь. Марина подняла голову, от неудобной позы затекла шея. Она неловко встала.

В глазке показалось выпуклое лицо Зины.

— Привет. Ты что, спала?

— Да.

— Ты себя плохо чувствуешь?

— Неважно.

— Придатки?

— Отстань.

Марина взяла с полки заранее приготовленные деньги.

— Что, даже чаем не напоишь? Смотри, что я принесла. — Зина победно подняла две толстые, покрытые жирными пятнами сумки.

— О боже! Ладно, проходи.

Зина засуетилась, быстро стаскивая с себя одежду, пока сестра не переменила решения. На кухне Зина проворно извлекла смачный шмат корейки, буханку чёрного хлеба и квашеную капусту, которые наполнили комнату советским, ностальгическим запахом бедности и дефицита. Люди Страны Советов, как в пелены невинности, кутались в нищету на протяжении семи десятилетий, в течение которых не было волнений по поводу зарабатывания денег. Тогда граждане проникались шёпотом испуганных, проверенных цензурой слов и выпрямленных идеологией поступков и по-своему были счастливы. А с другой стороны был целый мир — жестокий, проворный, цветистый, и в него стремились диссиденты, такие же деятельные, они бежали за рубеж, жаловались, что их выгнали с Родины, лишили родных и близких, как горемычные изгнанники, они нигде не платили налогов, развлекая буржуинов звуками русских симфоний.

— У тебя никогда ничего нет, — сказала Зина.

— У нас у всех ничего нет.

Разорённое выражение Марининого лица напугало Зину, она подошла к ней и положила свою лапу на плечо сестры, которая осела под тяжестью сестринского сочувствия.

— Ну, Марина, это на тебя не похоже. Обычно ты властитель мира, который разворачивает всё человечество в нужную ему сторону. Ты у нас не выветриваешься, а, наоборот, с каждым годом наполняешься, хотя остаёшься подтянутой и красивой. Конституция — ёбана мать. А я всё плыву, теряя берега, так скоро и до самой Америки доплыву.

Марина почему-то пожала руку Зины и достала из холодильника большой казан куриного плова, который приготовил Иван. Зина опрокинула в кастрюлю лицо и пришла в невероятное возбуждение. Откинув от себя сестринские горечи и волнения, которые, по её мнению, в одну минуту развеются после сытного ужина, она стала накрывать на стол.

— А выпить есть? — поинтересовалась она.

Марина улыбалась, следя за монументальной фигурой Зины, которая с лёгкостью балерины парила по кухне, жонглируя тарелками, приборами и рюмками, Марина достала бутылку водки.

— Ну, живём!

Они сели за стол, разложили еду, налили полные рюмки. Зина взмахнула куриной ногой, провалила в себя глаза, завибрировала и застонала, вся отдавшись предчувствию вкуса. Её отделял от куриной ноги всего один рывок, она уже открыла рот и чуть подалась вперёд, как вдруг во входную дверь позвонили.

— Кого это чёрт несёт? — забеспокоилась Зина, так и вися над столом вместе с птичьей ногой.

— Не волнуйся, еды много.

В прихожую вошёл мужской голос, Марина двинулась ему навстречу.

— Спасибо, дорогой, отнеси на кухню. И не капай на пол! Куда шапку бросил! И что с твоим лицом, ты напился?

— Господи, сколько сразу вопросов и восклицаний! Аллергия началась, вытяжка плохо работает.

— Ты себя угробишь, и у нас родятся уродцы, обжоры вместо розовых малышей.

В дверном проёме появилась высокая фигура Ивана. Он нёс в правой руке букет гвоздик, а в левой грязный шарф, с которого капала коричневая жижа. Вид у него был уставший, кожа вокруг губ стала зеленовато-белой, в уголках рта были заметны сухие трещинки, на щеках проступали красные пятна, похожие на метрики.

— Вот, в самую лужу! — сказал он Марине.

Иван зацепился за ручку двери, неловко повернулся и увидел женщину, сидящую за столом. Пасть Зины истребляла остатки куриной ноги. Женщина зарделась нежным румянцем. Иван расхохотался.

— Раблезианское дитя, ты как сюда прикатилось?

— Иван! — плюясь рисом, воскликнула Зина.

— Ну, даже не подождёт! Всю жизнь так! Сожрёт всё самое лучшее, а потом ещё и ко мне в тарелку лезет, — протиснулась на кухню Марина. — Ну и что, вы хотите сказать, что знакомы?