Сын города - Том Поллок

Юный принц кивнул, лицо его застыло:

– Нужно ударить прежде, чем он выступит, – согласился Фил. – Если его волчья стая настигнет нас на открытом месте, они нас по косточкам разберут.

– Я с тобой совершенно согласна. О, во имя всего чистого и святого… – на секунду голос потонул в треске, а потом зазвучал вновь: – Этот твой русский чего-то от меня хочет. Поторопись, Филиус! Мисс Брэдли, – церемонно произнесла она, а потом паучок растворился в воздухе с белошумным шипением.

Фил улыбнулся Бет. Мгновение она спрашивала себя, собирается ли он поцеловать ее снова, а потом его глаза упали на ее шрам-корону.

– Пойдем, – сказал парень, – Как ты говорила, теперь это и твоя война. Самое время к ней присоединиться, – он схватил трос, прикрепленный к люльке для мытья окон. – Ты так сюда поднялась? Мило. Экономично. Одобряю.

Не говоря больше ни слова, он кинулся с крыши. Девушка понаблюдала, как его тонкий силуэт окунается в ночь и начинает спускаться с башни на веревке.

Бет было поспешила за ним, но потом притормозила, выудив из рюкзака черный маркер. «В конце концов, – подумала она, – подняться на самую высокую крышу в Лондоне и не пометить ее?!»

Согнувшись, она набросала их обоих, бок о бок, на поверхности крыши. Внизу подписала: «Бет Брэдли и уличный Принц-оборванец в день, когда они стояли на крыше мира».

«Похоже на сказку, Бет. Остается надеяться, что и конец будет под стать». Девушка все еще чувствовала вкус поцелуя на губах, кружащий голову, словно пары бензина. На секунду она представила лицо Кары, нарисованное рядом с ее, наблюдающее за ней. «Что бы ты подумала о нем, Карандаш Хан? Что бы ты сказала?»

Возможно, однажды она сможет у нее спросить.

– Эй, Брэдли! – донесся до нее голос Фила.

Бет схватила кабель и, подбадривая себя криком, прыгнула через весь город.

Глава 30

Каре снились родители. Она сидела за обеденным столом, а отец с закатанными над красно-коричневыми руками рукавами – напротив. Глядя через стекла очков, он строчил в старомодной книге учета. Напряженно морща лоб, мистер Хан бормотал:

– Эти чертовы штуки просто не складываются.

Мама возилась у плиты, отклоняясь от скворчащего масла. На кухонном столе позади нее высились пакоры и самсы, прозрачная бумага под ними масляно блестела.

– Мам? – позвала Кара. Из-за шрамов на губах ей было трудно говорить. – Для чего вся эта еда?

Мама возмущенно на нее посмотрела и повела плечами.

– Для чего же, как не для твоей свадьбы, дорогая. С какой еще стати мне взваливать на себя все эти хлопоты?

Кара поднялась, чтобы помочь, но миссис Хан только отмахнулась. Девушка не стала спорить. Конечно, она скоро выходит замуж, хотя и не может вспомнить за кого.

– Да ладно, мама, – сказала Кара, – немногим больше, чем обычный легкий обед для нас троих.

И они от души рассмеялись над этой посредственной шуткой.

Папа в расстройстве бросил ручку на стол:

– Черт возьми, я вообще не могу заставить их сложиться. Нам придется все отменить. Все это.

Мама погрустнела и принялась сваливать тарелки с горячей едой в мусорное ведро.

– Мама! – Кара была потрясена. – Папа, что такое?

– Твое приданое… Иди посмотри, если эта работа тебе по силам.

Кара встала и подошла к столу. Взглянула через папино плечо. Там, на разлинованных страницах, вместо рядов цифр, в характерном стиле Бет Брэдли было нарисовано лицо – в шрамах, с перекрученными губами.

– Он хочет непомерную сумму, чтобы жениться на этом, – объяснил отец, ласково поглаживая лежащую на его плече руку дочери. – И, я полагаю, мы должны попытаться ее собрать.

Кара прижала руки к лицу и почувствовала шрамы и вмятины. Там, где раньше была мочка одного из ушей, пальцы потрогали воздух.

– Мы сделаем для тебя все, что сможем, доченька, – с любовью проговорила мама. – Но с таким лицом это будет нелегко.

Кара посмотрела мимо нее и увидела свое отражение в кухонном кране.

Проснись.

Проснись Проснись Проснись Проснись Проснись Проснись Проснись Проснись Проснись Проснись.

Воздух ворвался в ноздри Кары, и она, закашлявшись, распахнула глаза. С тех пор, как ее похитили, родители приснились ей впервые. Она представляла их, бодрствуя: как придет домой, как мама со слезами облегчения ее отругает. Но до сих пор они никогда не являлись ей в снах.

Проволока схватила и перевернула девушку.

ПРОСНИСЬ ПРОСНИСЬ ПРОСНИСЬ ПРОСНИСЬ ПРОСНИСЬ ПРОСНИСЬ ПРОСНИСЬ ПРОСНИСЬ.

Слово было повсюду вокруг нее, нацарапанное на бетоне размашистыми неровными буквами. Пальцы одеревенели от спекшейся свежей грязи. Проволочный экзоскелет вибрировал. Кара чувствовала его нетерпение – или это было ее нетерпение? Теперь стало трудно определить, кому из них принадлежит та или иная эмоция.

«Что? – подумала Кара, обращаясь к существу. – Что такое?»

В ответ оно наклонило девушку и использовало ее руки, чтобы отбросить брезент. На мгновение она зажмурилась от света дуговых ламп, освещавших стройку. Наполовину недостроенное здание огласилось эхом разрывающегося металла. Кара изумленно смотрела, как разблокировались зажимы, удерживавшие трубчатые перекладины строительных лесов, и металлический каркас, что опоясывал здание, обрушился металлическим потоком. Но вместо того, чтобы превратиться в кучу пыли, трубки закрутились, складываясь в новые фигуры, двигаясь все быстрее и быстрее, формируя расплывчатые металлические облака. Пока Кара смотрела, ей передалось волнение проволоки, и девушка обнаружила, что едва дышит.

И вдруг стрекочущий металл сложился в более узнаваемые очертания: в огромных металлических животных вроде собак или волков и человеческие скелеты. Стальные люди спустились вниз и похлопали зверей по блестящим холкам, а те, откинув головы, испустили гулкий железный вой.

Создания из стальных трубок ринулись на площадку.

«Прокатимся», – нацарапала на стене проволока дрожащим пальцем Кары, и девушку накрыла волна адреналина. Проволока не чувствовала страха, не почувствовала его и ее пленница. Ноги сгруппировались под Карой, и она прыгнула. Воздух обжигал раны, пока она стремительно падала; мимо промелькивали огни кранов. Колючие усики отделились от ее ног и коснулись земли. Две тонкие проволочные ноги подогнулись под ней, медленно ставя девушку на землю, нежно сгибая ее колени. Волк почтительно склонил шею, и Кара взобралась на него. Проволока надежно закрепила девушку на его спине, и, снова взвыв, тварь повернулась и пустилась вслед за стаей.

Железные гиганты вышагивали подле нее. Лязг их шагов по сланцу стройплощадки напоминал военные барабаны.

Часть III

Корона из башен, король кранов

Глава 31

Я помню первые истории о матери, что рассказывала мне Гаттергласс. В то время Глас была женщиной, и крысы вытягивали для меня ее колени, и мы лежали на склоне горы из консервных банок, презервативов и мульчи. Глас всегда находила величие свалки утешительным; там было проще говорить о старых добрых временах, без прокисшего молока, сочащегося из ее скорлупок.

Тот запах разложения все еще заставляет меня думать о доме.

Глас качала меня взад-вперед, и, хотя я изображал возмущенную гордость, втайне наслаждался каждой секундой.

– Твоя мать, – начинала она, – невероятное создание…

Сам я никогда не вспоминал маму, едва осознавая, что потерял ее. Но знал, что это важно. Я переставал кормить замороженным жареным рисом крыс Гаттергласс и слушал, открывая для себя, что мама была самым невероятным созданием – Богиней. Также я уяснил, что из всех ролей, которые она играла, роль моей матери была наименее важной.

Но потом и это знаменательное откровение мне прискучило, я соскальзывал с коленей Глас и принимался строить замок из старых жестянок из-под краски. Я действительно не понимал.

Но позже…

Наши воспоминания похожи на города: мы сносим какие-то строения и используем обломки для возведения новых. Некоторые воспоминания – яркое стекло, ослепительно красивое в лучах солнца, но потом настают темные деньки, и они отражают лишь осыпающиеся стены заброшенных домов окрест. Некоторые воспоминания похоронены под годами упорного строительства; их гулкие залы можно никогда больше не увидеть, не спуститься в них, но все же они служат фундаментом всему тому, что надстроено выше.

Однажды Глас сказала мне, что, по большому счету, люди – это воспоминания: воспоминания в их собственных головах, воспоминания о них в головах других людей. А если воспоминания похожи на города, а мы – наши воспоминания, значит, мы похожи на города. Я всегда находил это утешительным.

Если бы десятилетие назад ты спросила шестилетнего мальчика, несущегося за светящейся стеклянной девочкой по теплым кирпичным лабиринтам электростанции Лотс-роуд, он бы ответил: «Конечно, я видел свою маму».