Нулевые - Роман Валерьевич Сенчин

скрываемый, внушительных размеров бугор, как у балетных танцоров. «Нуриев, тоже мне…» – мелькнуло у Губина очередное сравнение.

Переодевался один, за ширмой, и вышел к Стахееву и остальным уже при полном параде – в лосинах и сапогах, в коротком спереди, зато с длиннющими, ниже колен, фалдами мундире, звякая алюминиевыми звездами-орденами, колыхая золотыми эполетами. Не хватало лишь смелости застегнуть на верхние крючочки жесткий, как железо, режущий шею воротник, да широченную, с красным высоким пером шляпу Юрий Андреевич держал пока что в руках.

Как ни трудно ему было о чем-либо думать сейчас, он заметил, как изменились лица тех, кто присутствовал в комнатке. Пятнадцать минут назад они провожали за ширму себе подобного, нет, ниже – простого наемного работника, почти такого же, как гримерша или уборщица, а теперь видели перед собой… Хоть, в общем-то, видели они клоуна, но все-таки в глазах появилось подсознательное, инстинктивное, наверное, уважение, даже нечто вроде подобострастия… Впрочем, лицо стахеевского зятя очень быстро стало озабоченным, и он, повернувшись к тестю, тихо, на выдохе произнес:

– Побриться нужно ему…

Стахеев, нахмурившись, сделал шаг к Юрию Андреевичу, снизу вгляделся в его подбородок. Кивнул, выскочил, как мальчишка, за дверь.

– Да, побриться, подкраситься, – подал голос лысоватый, но еще молодой толстячок, главный владелец казино, – а так, в остальном – всё ништяк!

– Ништяк-то ништяк, – отозвался другой совладелец, худой, бородатый, напоминающий геолога шестидесятых годов, – но поторапливаться бы надо. Времечко поджимает. Скоро начнут съезжаться.

Зять Стахеева почти испуганно дернул вверх левую руку с большой шайбой часов на запястье.

Юрий Андреевич, раскинув в стороны фалды, сел в кресло.

В шесть вечера побритый (Дмитрий Павлович купил где-то поблизости электробритву «Браун»), загримированный и проинструктированный Губин стоял на верхней ступени перед входом в игровой дом «Ватерлоо» и держал перед собой бархатную подушечку с массивными позолоченными ножницами. За его спиной была протянута красная ленточка, которую в завершение церемонии должен перерезать самый высокопоставленный гость – первый заместитель мэра. А пока что одна за другой лились или натужно выдавливались речи участников торжества.

Юрий Андреевич не слушал. Уставив мужественный взгляд поверх голов собравшихся на площади, расправив плечи и выпятив грудь, он замер в таком положении. Что-то подсказывало ему – не нужно ничего ни видеть, ни слышать, а нужно просто стоять истуканом, с бархатной подушечкой на ладонях. Даже ждать, когда все это кончится, тоже не надо. Когда ждешь, время тянется слишком медленно и болезненно… Просто стоять. И не думать… Так же точно он стоял когда-то давным-давно возле бюста Ленина в фойе родной школы во время государственных праздников; так же с мужественным лицом смотрел в пространство и ни о чем не думал. Только вместо мундира на нем была тогда пионерская форма…

Справа и слева переминались с ноги на ногу руководители города, известные и популярные люди, а внизу, под ступенями «Ватерлоо», на площади, собралась публика. И наверняка все они разглядывали сейчас именно его, его смешную шляпу, мундир и красивые издали звезды-награды. Может, кто-то уже узнал его и сейчас, посмеиваясь, сообщает соседу: «Да это же Губин! Который в институте работает. Ну, древнерусскую литературу ведет… Во дает-то, а!..» Нет, не думать, просто смотреть в пространство. Не думать.

Наконец чьи-то руки осторожно сняли с подушечки ножницы, и она сразу стала пугающе легкой; Юрий Андреевич очнулся, крепко сжал пальцами бархатные края. Повернулся лицом к двери. Первый заместитель мэра, статный человек обкомовского склада, отрезал полоску от красной ленточки, а зять Стахеева и бородатенький совладелец придерживали ее, чтоб не упала.

Дверь открылась, и тут же из-за здания казино вырвались, жужжа и шипя, горящие полосы, стали лопаться в светлом еще, совсем не вечернем небе бледными разноцветными искрами.

Толпа заликовала, отвыкнув за последнюю пару лет от праздников с фейерверками… И, точно бы прикрываясь этим фейерверком, отвлекая общее внимание, городская элита со ступеней втекла в «Ватерлоо».

Ресторан был готов для банкета. Но занятыми оказались лишь с четверть мест – остальные приглашенные не пришли. Расселись за центральным длинным столом тесной и дружной компанией.

Как ему и велели, Юрий Андреевич держался рядом с первым заместителем мэра, открывал для него и его окружения шампанское… Первую бутылку открыл кое-как, обломив проволочное колечко на держащей пробку сеточке, вспотел, мысленно успел проклясть все на свете, но вторая, третья бутылки откупорились хорошо, и Губин теперь готов был заниматься этим сколько угодно, с удовольствием чувствуя, как скопившийся под толстым стеклом газ, точно живой, выдавливает из горлышка пробку…

Правда, шампанское почти не понадобилось. Первый заместитель мэра, лишь пригубив бокал, переключился на водку, а за ним, конечно, последовали все остальные. Быстро захмелели, расслабились. Начались душевные разговоры и шутки, какие обычны между давно знакомыми, симпатичными друг другу людьми.

И вот уже первый заместитель мэра потянул к стахеевскому зятю свое гладкое, румяное лицо, негромко, но внятно спросил:

– А где вы, Денисик, этого молодца-то нарыли? Актер, что ль, какой?

Зять взглянул на Юрия Андреевича, подмигнул ему, улыбнулся как смог приветливей первому заместителю мэра:

– Обижаете, Геннадий Степанович. Специально из Франции выписан. Из Версаля. Будет теперь символом нашего дома.

– У-у! – Тот или действительно не понял шутки, или решил подыграть. – Вот видите, снова к цивилизации приближаемся. Помните, эти французы… – Первый заместитель мэра покосился на Губина, наверно, пытаясь определить, понимает он по-русски или нет. – Эти французы-то раньше как к нам в Россию рвались? В учителя фехтования, в гувернеры всякие. Да? Вот и опять… Хорош-шо!

– Хорошо-о! – смачно повторил зять Стахеева. – Совершенно точно, Геннадий Степанович!

– Налейте-ка водочки мне, Денисик. – Первый заместитель мэра румянился все сильней. – Тост созрел!

Он поднялся и повторил то же самое про французских гувернеров, про возвращение к цивилизации. При этом то и дело, расплескивая на кушанья водку из хрустальной рюмки-сапожка, указывал на Губина. А Губин сидел в своей широченной шляпе с пером, мужественно глядел в пространство.

* * *

Дарья Валерьевна почесала щеку и еще раз вздохнула:

– Ох, мальчишки, мальчишки… И так из-за всяких глупостей сколько гибнет, так еще армия эта… Что ж там с ними делают, что лучше стреляться, чем живыми быть…

Ирина в ответ для поддержки тоже вздохнула, искоса глянула на свои часики… Половина третьего. Можно потихоньку и начинать собираться… Возьмет пораньше Павлушку из сада, пойдут в парк. У нее есть рублей семьдесят – даст сыну вволю порезвиться в его любимом замке-батуте…

Вздох собеседницы подстегнул Дарью Валерьевну говорить дальше:

– Мой если завалит экзамены, не знаю, что дальше и делать. Вот уж всю жизнь нарадоваться не могла, какой он здоровенький, крепкий растет, а теперь… Ведь