Черные алмазы - Мор Йокаи

В один из осенних вечеров солнце в последний раз опускается за горизонт и шесть месяцев не восходит. Наступает ночь, которая длится полгода. Светятся только далеко простирающиеся снежные поля да луна, а иногда возникает таинственное aurora borealis — северное сияние.

Градусник показывает сорок градусов ниже нуля (по Фаренгейту).

Ни животные, ни растительные организмы здесь существовать не могут. Последний зимородок исчезает с неба, последний морж из воды, и даже ягель, растение, упорнее всех цепляющееся за жизнь, пропадает с каменных скал. Человек остается один.

Он остается в таком страшном одиночестве, что однажды, когда волосок пощекотал шею Кейна, капитан радостно потянулся за ним, приняв его за блоху. Он образовался тому, что в этой стране пустоты, кроме него, есть еще одно живое существо. Тщетная радость! Даже и этот последний, верный, задушевный друг там покидает человека. Там живет лишь Ничто.

А какие капризные формы и образования создает Ничто из любого Нечто, которое отважные люди привозят в его страну!

Во что там превращаются продукты?

Сушеные яблоки становятся кусками халцедона. Из них можно отгранить очень красивые печатки для колец. Кислая капуста в бочках образует некий новый вид металла, который можно расщеплять на слои, как слюду, и срез его отливает перламутром. Сахар же, известный нам в кристаллической форме, здесь становится похожим на застывший каучук, смешанный с древесными опилками. Его нельзя ни ломать, ни резать, только пилить. Из масла можно вытачивать отличные фигурки, как из слоновой кости, и его разрез отсвечивает слюдой. Мясо напоминает прекраснейшую мраморную мозаику, которая выдержит соперничество с флорентийской; острие топора отскакивает от него, и расколоть его можно только железным ломом. Бочка с керосином, с которой сбили обручи, чтобы разломать горючее кувалдой, представляла собой каменный каток, и им можно было бы укатывать щебень на макадаме.

И все это в каюте корабля, где постоянно топят и где поэтому температура не опускается ниже тридцати четырех градусов холода.

Люди, сидящие в натопленных каютах, окружены туманом собственного дыхания и не видят на расстоянии шести шагов. Если на минуту снять шляпу, она начнет дымиться, словно тарелка с вареной картошкой. Если громко крикнуть, изо рта вырвется пар, как дым из пушки; если приняться за работу; требующую физических усилий, из-за воротника повалит пар, как из гейзера. Нож, вилка там такие ледяные, что, если неосторожно есть, они могут прилипнуть к языку или губам и содрать с них кожу. Если уснуть, не натянув на глаза шапку, то, проснувшись, нельзя будет открыть глаза, потому что ресницы смерзнутся.

Снаружи, в ледяной пустыне, мороз еще сильнее, термометр опускается еще на шесть градусов.

Но люди с сердцами из стали отправились в эти страшные края, в ночь, чтобы подойти ближе к Северному полюсу.

Суда их глубоко вмерзли в лед, но они позаботились о другом транспорте и захватили с собой сани; на сани уложили шестиместные шлюпки из железа и резины. Люди были готовы — там, где льды скуют суда, — продвигаться на санях, а когда откроется чистое море, сесть в шлюпки и все же добраться до Северного полюса. Они привезли с собой шестьдесят сибирских лаек, чтобы было кому тащить сани. Но уже у 79 градуса у собак свело челюсти, и они передохли. Не осталось ничего иного, как самим волочить сани, но и это их не испугало. Пятнадцать суток при сорокаградусном морозе они с превеликим трудом продвигались вперед. И продвинулись на два градуса ближе к полюсу.

Когда на шестнадцатый день они достигли 82 градуса, ртуть в термометре начала подниматься. В тот день она поднялась на десять градусов.

Предчувствие торжества вернуло им бодрость духа. Они отдыхали недолго, а затем снова продолжали двигаться вперед; на следующий день температура поднялась еще выше и наконец достигла нуля.

Это уже тепло!

И, как бы приветствуя храбрецов, на небе вдруг взошла северная заря — северное сияние с короной из молний вокруг большого темного конуса, отбрасывающего желтые и розовые снопы света; казалось, из черного солнца выходят спицы, высоко прорезающие небосвод и открывающие перед путешественниками самое чарующее зрелище, которого они так жаждали, но представить которое все же не могли.

На пространстве в три тысячи квадратных миль простиралось море. Открытое до самого горизонта, чистое, без льдов. Середина моря, отражавшая внутренний темный конус сияния, отливала синей сталью, остальная часть купалась в розовом свете. Ледовый берег, на котором стоял Кейн с товарищами, эллипсом охватывал море. Повсюду возвышались ледяные торосы высотой в пятьдесят, шестьдесят саженей, позолоченные чудесной северной зарей.

Пятьдесят шесть часов стояли путешественники на ледяном берегу, пятьдесят шесть часов ощущали «теплый» ветер с Северного полюса, под действием которого торосы медленно, но непрерывно отступали. Этот продолжительный ветер не пригнал ни одной льдины с севера. Там была жизнь и тепло!

Но почему же они не сели в шлюпки и не поплыли по этому давно ими разыскиваемому открытому морю? Почему не пошли на веслах дальше, в сторону части света, которую они предугадывали?

Так распорядилось само море.

Оно было не таким, как прочие, с двенадцатичасовыми приливами и отливами. Приливы тут регулировались не лунным притяжением, а иной, более могущественной и властной силой. Море здесь поднималось и опускалось каждый час с такой мощью, что шлюпки не могли бы удержаться на волнах; когда начинался прилив, волны вздымались на высоту до шестнадцати футов, и бесконечный ледовый берег звенел от их ударов. И грохот этот был словно гром небесный, играющий на стеклянных колоколах.

Казалось, теплое море непрестанно поедало ледяные торосы, о которые бились его волны.

Только корабль Бельчера мог бы рассказать, как он прошел по этому беспокойному океану, где нашел течение, которое привело его к другому входу в пролив, как не разбился о ледовый берег.

Кейну пришлось удовольствоваться зрелищем, впервые открывшемся смертному, — ракушками от улиток и остатками неизвестных растений, которые море выбросило на берег, словно входные билеты на посещение еще не названного мира у врат старого. Над морем летали стаи незнакомых птиц.

Этот морской залив ученые-географы назвали заливом Пибоди, а пролив, ведущий через льды к заливу, проливом Кеннеди. Место, где Кейн и его товарищи сделали свое открытие, лежит в 82 градусах и 2 минутах северной широты, на расстоянии неполных восьми градусов от Северного полюса. Так как на полюсах земля сплющена, длина градусов там короче. И полюс находится, быть может, не более чем в десяти днях пути оттуда!

* * *

Поставим себя в положение людей, восхитившихся этим зрелищем и в бреду фантазии полетевших туда, куда нельзя добраться ни на веслах, ни на паруснике, ни пешком!

Что представляет из себя мир Северного полюса?

Земля на обоих полюсах сплющена.

С математической точностью это доказывает более быстрое движение минутного маятника.

Ближе к оси поверхность Земли несколько сплющена, как у апельсина. Форма других планет не отличается от земной. Эту форму они приобрели еще в тот период, когда масса их была расплавленной.

Поэтому, если стать на полюсе, перед глазами будет простираться территория в шесть раз больше, чем из любой точки у нас, так как поверхность Земли выгибается здесь не столь резко. Вообразим себе, будто отсюда, из Пешта, мы видим на западе венскую колокольню святого Стефана, на востоке Дебрецен, на севере Кашшу, на юге Белград и все, что находится между ними!

И над этой головокружительной панорамой рдеет в темно-синем небе раскаленный купол. Это солнце!

Целый день оно пламенеет на горизонте, не заходя за него. Солнце обходит кругом весь горизонт. И так как видимая территория представляет собой круг в двадцать раз больше, чем у нас, за движением солнца можно наблюдать простым глазом. На пути его тут и там встают холмы, скрывают его, но минуту спустя оно появляется вновь. В полночь оно светит в одной стороне, а в полдень — с противоположной, и одинаково высоко стоит в полдень, вечером, ночью, всегда поднимаясь над горизонтом лишь наполовину. Это равноденствие солнца.

Летом в полдень оно поднимается на два градуса над горизонтом и заходит за него в полночь отдохнуть часок; но никогда солнце не оказывается над атмосферой, никогда у него не бывает лучей, никогда не дает оно тепла. Да ведь это не само солнце, а лишь обманчивое его отражение, увеличенное преломлением лучей в атмосфере. Гигантский часовой механизм Северного полюса, движущаяся по кругу стрелка которого — сам солнечный шар.

Солнце здесь лишь огненное небесное чудо, феномен вроде луны, а не созидательный дух мира, не животворный дух Земли. Властелин здесь — Земля!