Пастыри. Последнее желание - Сергей Волков

– Мить, вот ты опять в парке пропадал. Один. Ты мне скажи – почему у тебя друзей нет совсем? Ведь нельзя же так. Мы в твои годы…

– Ну, мам, я не один. Я со Старым Гномом… – прошамкал Митя набитым ртом.

– Во-во! – мама нахмурилась. – Именно что со Старым Гномом! Картина маслом: «Мальчик и его лучший друг ежик»… Я сегодня маму Иры Самойловой встретила. Она говорит – смеются над тобой в классе. Мить, ну что ты, а? Ты ж у нас – умный мальчик, коммуникабельный. Может, тебя обижает кто-нибудь? Может, случилось что-то? Ну не молчи, Митя!

Да, «не молчи!»… А что тут скажешь? Митя шмыгнул носом и сказал то, что должен:

– Не, мам, все нормально. Просто там, на уроке, смешной момент был, вот все и смеялись. А Самойкина мама перепутала что-то. Все нормально…

– Ну, как хочешь… – разочарованно покачала головой мама, убрала опустевшую тарелку в раковину и пошла в зал, на прощание бросив:

– За компьютером чтобы не больше часа, побереги глаза! И перед сном долго не читай, слышишь?

– Да слышу я, слышу! – отозвался Митя, а сам вдруг всерьез задумался – а смог бы он бросить вызов Мишгану и его компании? Вот так, как в книгах, – прийти с графом к этой их трансформаторной будке и крикнуть: «Эй ты, чмо!..» Нет, так не годится. Это пусть Мишган всякие словечки использует, Митя скажет, как образованный человек: «Эй, ты, подонок! Я тебя не боюсь и ничего тебе делать не буду!» Тьфу ты, ерунда какая-то… Так только в плохих фильмах говорят… Надо будет завтра посоветоваться с графом.

И вдруг Митя понял, что мама была не совсем права. Картина маслом теперь должна была называться так – «Мальчик и его друзья: ежик и бессмертный граф Торлецкий»…

* * *

Субботнее утро разочаровало Митю – с серого низкого неба моросил нудный дождик, явно не собиравшийся заканчиваться, а лужи на асфальте обещали промокшие ноги.

Мама, попив кофе, велела сидеть дома, ни в какой парк не ходить, обязательно пообедать, помыть посуду и пропылесосить ковры. Сама она собралась и уехала на работу – у них в оранжереях вовсю шла подготовка к зиме, тут каждый день на счету.

Митя послонялся по комнатам, включил компьютер, поиграл в третьих «Героев», а потом махнул рукой и принялся одеваться. В конце концов, он обещал графу прийти сегодня, чтобы обсудить план борьбы с Мишганом, а мужчины свое слово должны держать во что бы то ни стало…

Пока Митя добежал до парка, пока продрался сквозь мокрые заросли кленовника к дубам, дождь усилился и даже непромокаемая канадская куртка, подарок отца, оказалась очень даже промокаемой.

Аккуратно сняв куски сырого дерна, вчера вечером уложенные на крышку люка в целях маскировки, Митя отвалил тяжелую чугунину. Рядом зашуршало – Старый Гном, несмотря на непогоду, выбрался из норы и притопал любопытствовать. Так вдвоем они и спустились в подземелье…

Граф ждал его, сидя за столом. Круглая комната здорово преобразилась за минувшую ночь – исчезли пыль, плесень, каменная плитка пола блестела, на столе помимо канделябра с ярко горящими свечами и письменных принадлежностей появились медный начищенный чайник, разлапистая спиртовка, стаканы в подстаканниках, жестяная банка с чаем, плетеная корзинка, полная сушек, и сахарница.

– О, Дмитрий Карлович! – обрадовался Торлецкий, вставая. Митю передернуло – все же он никак не мог привыкнуть к зеленым светящимся глазам графа. – Прошу великодушно меня простить – вчера я был настолько взволнован тем обстоятельством, что у меня появился собеседник, то есть вы, что совершенно позабыл о нормах приличия. Я не показал вам мое жилище, не угостил… Подумать только – я едва не попросил вас вчера выйти через тайный ход, которым пользуюсь сам.

– А что там, страшно? – удивился Митя.

– Видите ли, тайный ход ведет из моих подземелий в коллектор, через который город покидают всевозможные… м-м-м… нечистоты. Что поделать, Дмитрий Карлович, за конспирацию приходится платить… О! А это тот самый еж, о котором вы рассказывали?

– Ага. Вот, пришел познакомиться…

– Я и не подозревал, что в нынешней Москве могут жить дикие животные… – граф улыбнулся, нагнулся и потрогал обнюхивающего ножку стула Старого Гнома. Ежик недовольно заворчал и, топоча лапками, умчался на лестницу.

– Ну вот… Почему-то звери меня, мягко говоря, недолюбливают. – Торлецкий задумался, но тут же спохватился. – Ну, довольно, довольно о пустяках. Не угодно ли чаю с дороги, погода сегодня отвратительная, или желаете сразу посмотреть мои, так сказать, апартаменты?

– Сразу… желаю… – Митя несколько путался в вычурной, старомодной речи графа.

– Тогда вперед, мой юный друг, вперед! – граф распахнул дверцу. – А уж после… м-м-м… экскурсии, которая, надеюсь, вам понравится, беспременно почаевничаем!

Обиталище графа Митю поразило. За маленькой дверью, из которой вчера так неожиданно появился Торлецкий, оказался узкий коридор, ведущий в четыре попарно расположенные комнаты – столовую, кабинет, спальню и гостиную, больше напоминающую музей. Еще несколько дверей в конце коридора оказались заперты, и Митя решил, что там находятся какие-то подсобные помещения.

– Здесь у меня собраны всевозможные диковины, привезенные из различных стран! – не без гордости сообщил граф, проводя Митю в большую комнату с низким потолком, под которым горела самая обычная электрическая лампочка.

Предвидя Митин вопрос, Торлецкий щелкнул выключателем, зажигая дополнительные бра на стенах гостиной:

– Прогресса я не чураюсь, даже наоборот. Помимо электричества у меня тут есть и водопровод, и удобства, и даже телефон, правда, каждый раз, чтобы совершить звонок, необходимо подключаться к линии, а потом отсоединять аппарат, иначе могут возникнуть осложнения. Впрочем, это – мелочи. Прошу вас, это – мои сокровища…

Митя переступил порог гостиной и обомлел. Чего тут только не было! Шкура зебры и бушменский ассегай соседствовали с бумерангами австралийских аборигенов, морской компас и старинный ртутный барометр висели рядом с головным убором вождя одного из индейских племен Южной Америки, выполненном, как пояснил граф, из тысячи птичьих перьев.

Копья, луки, стрелы, ножи, кинжалы, самурайские мечи и маорийские нефритовые палицы, раковины, кораллы, черепа удивительных животных, резные маски, фигурки неизвестных Мите богов, засушенные тропические рыбы, чучела птиц и рептилий, мерцающие гранями кристаллы…

Рядом с каждым экспонатом помещалась небольшая табличка, на которой значились краткие пояснения – что это за предмет, откуда привезен и при каких обстоятельствах он стал собственностью графа.

Больше всего Митю поразила сморщенная, величиной с дыньку-«колхозницу», человеческая голова, грозно скалившая длинные желтые зубы. На табличке рядом он прочитал: «Засушенная по туземному рецепту голова вождя племени халкао Улуи, убитого во время войны с племенем икалоси. Подарена Ф. А. Торлецкому вождем икалоси Келуи за большой личный вклад в победу. Остров Борнео, 1966 год».

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});