Стреляй первым - Сергей Гайдуков

В эти же минуты Резниченко снова звонил Кожину. Он назвал ему место и время, когда встретится с Шульцем. Он велел ему заехать вечером и забрать аванс. Он велел ему поторапливаться, чтобы завтрашний обед в «Пицца-хат» стал последним приемом пищи в жизни Шульца.

— Желание клиента — закон для нас, — с энтузиазмом ответил Кожин.

Глава 11

И только возникла после этого разговора слабая надежда, что завтра все несчастья развеются как дурной сон, исчезнут вмести с Шульцем из жизни Григория Александровича, тут же страхи немедленно напомнили о себе, будто призраки, возникшие за спиной и легонько тронувшие белесыми пальцами плечо.

Сначала аппарат внутренней связи заговорил голосом Анжелы:

— Григорий Александрович, тут к вам из службы безопасности…

Резниченко наивно подумал, что это Кожин зашел поболтать, и сказал:

— Пусть войдет.

Но вошел вовсе не Кожин, отчего Григорий Александрович сразу растерялся и удивился. В дверях появился Казаков, тоже заместитель начальника службы безопасности, но, в отличие от Кожина, заместитель настоящий, с реальной властью и обширными полномочиями.

Казаков пришел не один. За ним в кабинет уверенной поступью вошел высокий молодой человек в черных джинсах и белой рубашке. В руках у него был маленький чемоданчик. Незнакомец с любопытством оглядел кабинет и самого Григория Александровича, не испытывая при этом ни капли смущения. Резниченко вдруг ощутил неприязнь к этому визитеру.

— В чем дело? — стараясь быть жестким, спросил он Казакова. Тот нахмурился:

— Дело серьезное, Григорий Александрович. Мы присядем?

— Садитесь, — разрешил Резниченко и глазами показал Казакову на второго гостя. Казаков понял немой вопрос:

— Григорий Александрович, это следователь…

— Шестов Андрей Владимирович, — представился парень и уселся на диван рядом с Казаковым.

— Так, — напрягся Резниченко. — И что же вы расследуете у нас?

— Не только у вас, я расследую вообще…

— Григорий Александрович, — вступил в разговор Казаков. — Помните, наш охранник, Володя Прошаков, вчера пропал?

— Почему пропал? — прикинулся недоумевающим Резниченко. — Он просто куда-то ушел посреди рабочего дня и не вернулся. Ну я и попросил у вас других людей, посерьезнее…

— Да, это все так, — кивнул Казаков. — Дело в том, что вчера он не вернулся домой. То есть пропал.

— Даже так? — Григорий Александрович продолжал свои театральные упражнения, но не был уверен, что у него получается убедительно.

— К сожалению, — развел руками Казаков. — А дальше еще хуже…

— Хуже?

— Не будем играть в тайны, — сказал следователь. — Сегодня рано утром в Измайловском парке было найдено тело вашего охранника. Убит выстрелом в голову. Убит был, видимо, еще вчера.

— О Господи, — Резниченко прикинулся потрясенным до глубины души, для чего больших усилий не понадобилось, до сих пор при воспоминании о подвале и звуке взводимого курка его била дрожь. — За что же его?

— Деньги и документы остались при нем, — следователь раскрыл свой чемоданчик. — Вот почему мы так быстро выяснили, кто он такой…

— Но за что же его?

— Сейчас я расскажу, — пообещал Шестов, и при этих его словах Казаков помрачнел. Следователь достал из чемодана белый большой конверт и вытащил оттуда несколько фотографий, держа их пока изображением вниз. — История, мягко говоря, нехорошая. И я, обсуждая ее сейчас с вами, надеюсь, что ни слова из нашего разговора не выйдет за пределы этого кабинета.

— Это и в наших интересах, — буркнул Казаков. — Даже больше чем в ваших.

— Да что, черт побери, там случилось?! — не выдержал Резниченко. — Объясните мне в конце концов!

— Непременно, — кивнул Шестов. — Ваш бывший охранник лежал в кустах, в довольно безлюдном месте этого парка. Но это было не единственное тело, которое мы там обнаружили.

— Не единственное? — Резниченко побледнел. Что еще выкинул этот ублюдок?

— Рядом с трупом Владимира Прошакова было обнаружено тело подростка лет одиннадцати-тринадцати. Также умершего насильственной смертью. Ему свернули шею.

— Кто? — едва слышно спросил Резниченко.

— Если бы мы знали, кто, мы бы не посещали вас и не донимали бы вас вопросами, — вздохнул следователь. — Но это еще не все. Верхняя одежда на подростке была расстегнута. А кое-где разорвана. Ниже пояса он был обнажен.

Резниченко почувствовал рвотные позывы.

— То есть можно предположить, что в отношении подростка предполагались или были совершены развратные действия, — с каменным лицом продолжал Шестов.

— Мерзавцы, — сказал Резниченко, глядя на противоположную стену и боясь встретиться взглядом с Шестовым или Казаковым. — Какие мерзавцы!

— Григорий Александрович, — следователь перевернул свою пачку фотографий изображением вверх. — Я скажу вам еще одну вещь: брюки на Прошакове тоже были расстегнуты.

Резниченко сначала даже не понял смысла произнесенной фразы. Он продолжал тупо смотреть в стену:

— Ну и что?

Следователь и Казаков переглянулись, и следователь стал терпеливо разъяснять:

— Я пока не имею права ничего утверждать окончательно, но состояние двух этих обнаруженных тел наводит на определенные выводы.

— Какие?

— Как мне ни прискорбно об этом говорить, но, видимо, ваш охранник занимался развратными действиями с несовершеннолетним.

— Володя?! Да вы что?

— Я понимаю вашу реакцию, и тем не менее… Будет проведена тщательная экспертиза, и мы с высокой степенью точности установим, были ли на самом деле развратные действия. Но сейчас рабочая версия у нас именно такая.

— Подождите… Но его же застрелили? Кто-то убил его!

— Да, убийство мы как раз и расследуем. Возможно, Прошаков был не один, а действовал в компании с другим человеком. Они поссорились из-за подростка, и второй застрелил вашего охранника.

— Это ваша рабочая версия?

— Мы пока настаиваем на том, что преступление произошло из-за… Как бы поприличнее выразиться… Из-за соперничества двух гомосексуалистов. Пока мы думаем так. Фактов, опровергающих эту версию, нет.

— Но Андрей Владимирович хотел задать вам несколько вопросов, — подал голос Казаков. — Потому что вы хорошо знали Прошакова. Я со своей стороны уже заявил Андрею Владимировичу, что Прошаков был совершенно нормальным парнем и никогда не был замечен в таких делах.

— То, что он не был замечен, еще не говорит о том, что он этим не занимался, — заметил Шестов. — Григорий Александрович, вы тоже ничего особенного не замечали в Прошакове?

— Нет, конечно, нет.

— Никаких странностей в поведении?

— Нет. Правда, я не был с ним в каких-то близких отношениях… — Резниченко заметил, что следователь улыбнулся краем рта. — Он был просто подчиненным! Просто охранник и водитель! И ничего особенного в нем не было! О своих сексуальных пристрастиях он мне не рассказывал!

— Понятно, — кивнул следователь. — Как я и думал, кстати, совершенно случайно, вам не попадался на глаза этот мальчик? Может бьггь, вы проезжали мимо на машине, и Прошаков помахал ему рукой? Или что-нибудь в таком духе?

— Ну я же вам русским языком говорю, не махал он никаким мальчикам! И мне на колено руку не клал! Что вы еще хотите?

— Просто посмотрите. — Следователь поднялся с дивана и разложил перед Резниченко с десяток фотографий: мертвый Володя — общим планом и крупно — два тела лежат рядом, оба лицами вниз; мертвое лицо Прошакова — в фас мальчик…

— Незнаком? — настойчиво продолжал допытываться Шестов. — Никогда его не видели? Нам нужно установить его личность, а документов, естественно, при нем никаких… Придется в СМИ запускать…

— Куда запускать? — Резниченко не мог оторвать глаз от мертвого лица подростка.

— В средства массовой информации. Отдадим эту фотографию, пусть в газетах печатают, по телевидению показывают. Может, кто и опознает… Но вам это лицо незнакомо?

— Нет, — сказал Григорий Александрович. Он постарался отчеканить эту фразу ясно и отчетливо. — Я никогда его не видел.

— Я вообще-то и не надеялся, — Шестов собрал фотографии в конверт. — Но формальность, никуда не денешься…

— Понятно.

Резниченко чувствовал, что если сейчас следователь и Казаков не выйдут из кабинета, то он взорвется истерическим воплем и начнет крушить мебель, биться головой о стены и ломать дорогую оргтехнику… Сначала Володя, преданный и оболганный, убитый ни за понюшку табака, просто для того, чтобы напугать Резниченко, а теперь еще и пацан.

Если рассуждать здраво, то парень получил по заслугам — именно с его пульверизатора начались вчера неприятности Григория Александровича, но вопреки здравому смыслу Резниченко не чувствовал никакого злорадства. Возможно, потому, что думая о сломанной детской шее мойщика стекол, он помнил о своей Светке и о вчерашнем визите Шульца.