Москва мистическая - Елена Коровина

Нет, наверное, все же умела кое-что магическое и наша Талдычиха! Однако никому своих умений не передала – не было у нее внучек, а невестку она поедом ела. Когда же жильцам нашего дома объявили, что им скоро придется переезжать, старушке Талдыкиной неожиданно стало плохо. Словом, переезда она не дождалась. Хотя и после кончины помогала родственникам. А иначе как бы они получили на одну семью две (!) двухкомнатные квартиры. Ясно, не обошлось без магических познаний Талдычихи.

Господин в котелке и девочка в перчатках

Улица Верхняя Красносельская, территория бывшего Парка пионеров и школьников

О, вещая моя печаль,

О, тихая моя свобода

И неживого небосвода

Всегда смеющийся хрусталь!

Осип Мандельштам.

Сборник «Камень»

Эта парочка взбудоражила посетителей парка на Красносельской, хотя появилась на детской площадке всего три раза. Но их заметили сразу же – странная парочка! Дедушка в черном котелке, добротном черном пальто с бархатным воротником и его внучка в бордовом пальтеце и капоре такого же цвета. В первое же их появление народ воззрился на новеньких, чуть не рот открыв. Еще бы! Никто же не носил ни пальто с бархатным воротником, ни котелка, ни капора. Ну а когда дедушка надел на внучку перчатки, прежде чем усадить ее на качели, посетители парка потянулись на детскую площадку со всех аллей. Это же невиданное зрелище, ну просто баре какие-то пожаловали – котелок, перчатки!..

Особо любопытствующие подошли поближе, видно, хотели то ли разглядеть эдакое чудо, то ли познакомиться – интересно же! Но дедушка не обратил ни на кого внимания. И едва девочка кончила качаться на качелях, «барин с барчуковной» быстро покинули площадку.

На другой день странная парочка появилась снова. Причем вышла на детскую площадку не со стороны главного входа, а с боковой аллеи. И создавалось ощущение, что они возникают на площадке невесть откуда.

Почему-то мне очень захотелось познакомиться со странной девочкой. Но мне было лет шесть, и я не знала, как это сделать. Я просто уселась на качели рядом и крикнула, надеясь, что девочка меня услышит:

– Пойдем съедим мороженое!

Девочка на соседних качелях дернулась, ее лицо перекосилось, словно мои слова напомнили ей что-то ужасно неприятное и от этого она сейчас заплачет.

Дедушка рывком остановил ее качели, подхватил внучку, и они исчезли в темной боковой аллее.

Я ринулась к бабе Мане, которая и привела меня в парк:

– Почему эта девочка обиделась?

– Она просто нервная, – ответила баба Маня. – У нее глаза на мокром месте. Странная… Да и дедушка ее странный – чопорный старорежимный гордец, ни на кого не смотрит…

Но на третий день, пока девочка качалась, ее дедушка обратил внимание, что баба Маня читает стихи Тютчева. Я ведь тоже качалась, а бабе Мане надо было чем-то заняться – она и сидела на скамеечке с книгой.

И вот, когда взрослые разговорились о чем-то, я и девочка подошли к ним с разных сторон.

– Это моя внучка Аленка! – сказала баба Маня.

Дедушке ничего не оставалось, как тоже представить свою внучку:

– А это моя Иринушка!

Какое странное имя… Нет, конечно, я встречала девочек по имени Ирина. Но звали их обычно Ирами, Ирками, Ирочками. А тут – Иринушка… Непривычно и старомодно… Может, поэтому я засмущалась, не зная, что сказать, как привлечь внимание и понравиться девочке. А она просто стояла, как тоненький колышек, и выжидательно смотрела на деда, словно меня и не было. Гордячка!

– Мы сейчас пойдем, Иринушка, – проговорил ее дед. – Просто беседа интересная случилась. Редко ведь с кем теперь интересно поговоришь. – И он снова обернулся к бабе Мане, продолжая прерванную мысль: – Вот так я и понял, дражайшая Евлампия Григорьевна, отчего Маяковский пишет свои стихи лесенкой.

– Принято считать, что это новаторство, – сказала баба Маня.

– Ничуть! – отрезал дед. – Ему просто платили за каждую строку по двадцать копеек, вот он и старался, чтобы строк получилось побольше! Не в поэзии дело, а в деньгах. А как поэт Маяковский хоть тому же Тютчеву и в подметки не годится!

Они заговорили еще о каких-то поэтах. Я их, конечно, не знала, да и не разговоры мне были интересны, а девочка. Очень хотелось подружиться!

И я не нашла ничего лучшего, как спросить:

– А зачем ты носишь перчатки? Ведь уже тепло, скоро май будет.

– Деда велит, – ответила девочка тихим, но каким-то надрывным голоском, словно готова была заплакать. – Здесь же кладбище. Перчатки от заразы, чтобы не подхватить болезнь.

– Здесь парк! – ошарашенно проговорила я.

Про кладбище я, конечно, слышала, но как-то не осознавала.

– Кладбище! – упрямо проговорила девочка.

Не зная, что сказать, я опять замялась, но вспомнила:

– А почему ты не хочешь мороженого?

– Я не могу есть… – прошелестела девочка.

Я попыталась понять, как это – разве можно «не мочь есть»?! Наконец сообразила – наверное, Иринушка не может есть мороженое, потому что оно холодное. Простудиться боится.

И тут ее дед произнес:

– Иринушка! Попрощайся с подружкой. Пора нам…

Девочка посмотрела мне прямо в глаза:

– Прощайте!

И я вдруг поняла, что это действительно прощание – она больше не придет. Мы не увидимся. А дедушка уже взял ее за руку, они свернули к боковой аллее и пропали где-то вдали.

Много дней потом я бегала по парку, высматривая, не появились ли где Иринушка с дедом. Но они не появлялись. Однажды, сидя на лавочке у фонтанчика, я услышала мужской голос:

– Иринушка, осторожней!

Не медля ни секунды, я вскочила с лавочки и кинулась на голос. Иринушка вернулась!

На качелях действительно качалась девочка в бордовом платьице, ведь уже было тепло и надевать пальто не было необходимости. Ее качели раскачивал дед, но уже без котелка.

Я подбежала к качелям и остановилась – это была другая Иринушка, не моя!!

Да и дед был другой – улыбчивый, доброжелательный.

– Смотри, Иринушка, – проговорил он, останавливая качели, – девочка хочет с тобой познакомиться.

Иринушка слезла с качелей и заверещала:

– Как хорошо! А ты, дедушка, не хотел в парк идти! – Потом схватила меня за руку. – Пойдем купим мороженое! Деда, ты купишь нам мороженое?

– Конечно, – ответил дед. – Если девочке бабушка позволит, так мы все пойдем кутить!

Тут и моя баба Маня подоспела, и мы все вместе пошли в парковый буфет. Иринушка с дедушкой угощали нас вафельными стаканчиками, а я неотрывно смотрела на ее руки. На них не было перчаток!

– Ты не надеваешь перчаток? – выдавила я.

– Зачем? – фыркнула девочка. – Их только в старые времена напяливали. Неудобно, жуть! Я видела такую девчонку в перчатках – некрасиво и неловко!

– А где ты видела?

– У дедули в комнате стоит фото: там старик и девочка в перчатках. Тоже Ирина, как я. Меня в ее честь назвали. Она какая-то родственница.

– А ты можешь принести фотографию посмотреть? – попросила вдруг я.

– Могу! Завтра и захвачу.

Назавтра я притащила бабу Маню в парк спозаранку – боялась упустить Ирину. Они с дедом пришли в полдень. Я тут же кинулась к Ирине:

– Принесла?

Ира дернула деда за рукав:

– Давай!

– Уж зачем вашей девочке понадобилась эта фотография? – проговорил он, вынимая снимок и обращаясь к бабе Мане. – Это мой дед и одна из его внучек. Они погибли еще в революцию. Пошли к бабушке на могилку, тут же раньше кладбище Алексеевского монастыря было. А в монастырь тогда забрели революционные солдаты. Извините, конечно, но были они пьяны. Стреляли в воздух, хотели монашек попугать. А попали в дедушку и Иринушку. Так они тут и остались. Монашки похоронили их рядом.

Я смотрела на старинную фотографию, и у меня тряслись руки. Мне было всего-то шесть лет, что я могла понимать?! Но я ясно видела – это они: старик в котелке, в пальто с бархатным воротником и девочка в бордовом пальто с капором и в перчатках. Иринушка…

Как они смогли появиться снова здесь, ведь их давно уже нет?! Или есть? Наверное, девочка так сильно захотела покачаться на качелях, что никакие преграды не смогли удержать ее, а дедушка пошел за ней… Она уже не могла, а может, не хотела есть мороженое, как мы, живые, но качаться на качелях хотела… А ее дед говорил о поэте Маяковском, которого не любил. Выходит, все привычки и чувства сохраняются всегда…

– Знаете, – проговорил дедушка реальной Иры, – я никогда не хотел заходить в этот парк. Был уверен, что кладбище здесь еще чувствуется. Но Ира заканючила: пойдем да пойдем! Очень уж захотелось ей на качелях покачаться. Ребенок, какой спрос? А я здесь чувствую себя не в своей тарелке. Вы не обидитесь, если мы уйдем?

Баба Маня пожала плечами: каждый волен поступать как хочет. Но Иринушка воспротивилась:

– Я еще покачаюсь!

Она кинулась к качелям. И вдруг дедушка крикнул:

– Иринушка, погоди! Надень перчатки!

И он протянул девочке те самые бордовые перчатки.